Император Хирохито молчал, молчали и генералы, ждавшие его слова.
– Да будет так, – повторил микадо.
…Как кружится голова… Жёлтые змеи перед глазами – золотые змеи… А где дракон? Он выдохнул пламя и улетел? Я не чувствую своего тела… Наверно, так и должно быть, когда целиком сливаешься с сутью вещей, и становишься их пониманием… Надо возвращаться: в реальном мире у меня слишком много дел…
Тамеичи Миязака открыл глаза. Сделать это удалось с трудом: реальность ускользала, упорно не желая принимать знакомые формы и привычные очертания. И всё-таки разум взял верх, и учёный-самурай обрёл себя в нижней кабине бомбардировщика «фугаки», на кресле оператора боевого излучателя, вытянувшего своё хищное рыло по продольной оси самолёта.
Мерно гудели моторы. Миязака потянулся и выгнулся, проверяя работу мышц (тело слушалось), и краем глаза поймал взгляды бортовых стрелков, смотревших на него с немым благоговением: для них он был небожителем, сверхъестественным существом, сошедшим на землю людей, чтобы вершить их судьбы. Это было уже привычно и… приятно, да.
Японский шестимоторный дальний бомбардировщик G10N1 «Фугаки»
Золотые змеи перед глазами Тамеичи поблекли и прекратили свои призрачный танец. Дело сделано: незримый клинок мыслеполя пронзил каменную толщу гор, и теперь там, под землёй, разгоралось Пламя Дракона – Миязака видел-ощущал его свет и жар. Огонь был ещё крошечным, но это пока: «кремниевая реакция» запущена, и она медленно, но неостановимо расползётся на весь материк, на весь «сектор поражения», вычерченный могучим разумом человека на борту дальнего бомбардировщика. Реакция разогревала сама себя: человек её закольцевал, и выделенная энергия подпитывала процесс, захватывавший всё новые слои гранита и базальта и превращавший их в расплав, в жидкое пламя. И так будет продолжаться до тех пор, пока весь материковый щит под страной, именуемой Соединённые Штаты Америки, не утратит опору и не провалится в огненное болото вместе с лесами, степями, реками, дорогами, городами и людьми, населяющими эти города. И в этот гигантский провал навстречу друг другу с глухим рёвом хлынут волны двух океанов; и взметнутся высоко вверх исполинские струи пара, рождённые соприкосновением расплавленной магмы, рвущейся через трещины расколовшейся земной коры, и огромных масс воды, спешащей заполнить громадную новорождённую впадину. И страна Америка перестанет быть – она исчезнет с лика планеты, исчезнет бесследно, затонет, как затонула некогда древняя страна Атлантида.
…Операция «Поцелуй богини» шла по плану. Отец «оружия богов» получил лучший самолёт с лучшим экипажем, готовым беспрекословно умереть по первому слову Второго Человека Империи. Предлагалось произвести групповой налёт, но Миязака это предложение отверг. «Меня не увидит ни один радар, – пояснил он, – а случайных встреч я не опасаюсь. Зенитная артиллерия меня не достанет, истребители я собью, от неуклюжих тихоходных дирижаблей уйду. А при групповом налёте есть вероятность, что из-за небольшой ошибки оператора, гасящего излучение американских радиолокаторов, хотя бы одна из машин будет засечена гайкокудзинами. После наших ударов по Нью-Йорку и Чикаго янки постараются не пропустить в глубь страны даже единичный самолёт, зная, что он может сделать, и к точке обнаружения тотчас же ринутся со всех сторон «летающие крылья» с «кобрами» на борту. На их стороне численный перевес – потеряв американский плацдарм, мы потеряли и небо над Калифорнией, – янки подавят и целую армаду наших бомбардировщиков. Моя миссия слишком важна – следует исключить даже малейшие случайности, способные помешать её выполнению».
Весь перелёт от Гавайев до западного побережья Америки Миязака провёл в полусне-полуяви, расслабляясь, медитируя и собирая все свои силы для единственного мыслеудара. «Фугаки» прошёл над Калифорнией незамеченным – создатель «оружия богов» сам сидел за излучателем, – и только над Скалистыми горами возникло небольшое осложнение: облака, закрывшие цель. Тамеичи приказал командиру снизиться. «Я должен видеть» – бросил он коротко. Самолёт снизился с четырнадцати до пяти километров, пробил облачный слой, и внизу открылись лесистые отроги Скалистых гор. Это было красивое зрелище, но красота не волновала «великого мангуста»: он искал, куда вонзить меч, и нашёл. И вонзил…
Сознание окончательно прояснилось. Миязака огляделся. Внизу проплывала земля – «фугаки» шёл на высоте пяти километров, его командир ждал приказа учёного. «Набрать прежнюю высоту» – произнёс Тамеичи в ларингофон, и машина пошла вверх. Остекление кабины затянула белёсая тьма: бомбардировщик снова пробивал облачный слой, на этот раз снизу.
Миязака смотрел, как стелятся за бортом белые космы, и к нему пришло понимание: острое, как внезапная боль. Тамеичи вдруг осознал (почему он не понял этого раньше?), что Пламя Дракона не погаснет, когда океанские волны зальют провалившуюся часть материка. Да, расплав застынет, охлаждённый триллионами тонн воды, но «кремниевая реакция» не прервётся — её очаги останутся, и огонь, немного помедлив, будет расползаться дальше, под Атлантический и Тихий океаны, под Канаду и Мексику, и дальше, дальше, дальше… Реакция закольцована: пока осуществляет энергетическая подпитка процесса, «кремниевый пожар» будет гореть и разгораться. Условия опытов были другими: там горение небольшого участка земли поддерживалось внешним источником энергии – излучателем, реакция прерывалось после его выключения, а вода только гасила последствия, заливая расплавленный камень.
«Это же очевидно! – с досадой подумал учёный. – Как же это я, решив сложнейшую задачу разжигания «кремниевого пожара» заданных параметров, допустил такую нелепую ошибку?» Впрочем, успокоил он сам себя, не ошибается только тот, кто ничего не делает – ошибаются даже боги. Ничего страшного: расчётное время горения «Поцелуя богини» около трёхсот часов – времени для задействования каунтер-фактора более чем достаточно. По сейсмограммам мы сможем судить, где и как горит Пламя Дракона, а когда рухнет половина североамериканского материка, не заметить такое будет трудно. А прервать энергоподпитку цепной реакции кремния и раскольцевать её – я знаю, как это сделать, и я это сделаю, не покидая окрестностей Токио.
В кабину брызнуло солнце. Самолёт поднялся выше облаков и продолжал набирать высоту. А впереди, между облаками и бездонным голубым небом, летели четыре дирижабля необычной формы, сверкавшие, как слитки металла, – три в группе и один немного поодаль. Экран локатора «фугаки» был девственно чист, а это означало, что странные дирижабли, обнаруженные визуально и на малом расстоянии, оснащены «кобрами», и что эти «кобры» включены.
– Ну, Влади, – «кобра» Уэбстер широко улыбнулся и дружески пихнул Евстигнеева локтём, – ещё кружок, и домой, ага? А там – заслуженный отдых для воздушного солдата: ужин повкуснее, пиво похолоднее и девчонку погорячее. Твоя подружка, небось, давно уже рвёт на себе лифчик от нетерпения, – он хохотнул, демонстрируя ровные белые зубы.
Фрэнки Уэбстер, оператор излучателя № 2 и ученик Владимира Евстигнеева, мыслил категориями незатейливым, и это помогало ему пребывать в благостном настроении всегда и везде, даже когда «небесную акулу» трепал сильный ветер или когда её тело пронизывали хлещущие посылки японских «миязак» (бывало такое). Однако парнем он был неплохим, без дерьма в душе (и неслабым, кстати сказать, ментальным бойцом), и Владимир не одёргивал его, когда Фрэнки (разумеется, наедине) позволял себе некоторую фамильярность (капитану Вэбстеру полагалось обращаться к подполковнику Евстигнееву «сэр», и никак иначе, и не полагалось обсуждать с ним интимные достоинства женщин и вкусовые качества пива). Но – со своим уставом в чужой монастырь, как известно, не лезут, а Фрэнки, несмотря на свою внешнюю простоватость, был далеко не глуп (иначе он и не стал бы «коброй») и не позволял себе ничего лишнего, хорошо зная, что в армии (даже если это «демократичная» US Army) можно, а что нельзя.
– До дому ещё надо долететь, а мы ещё не сделали свою работу, Фрэнк, – за полгода пребывания в США Владимир сносно овладел разговорным английским и вворачивал в свою речь типично американские обороты. – Так что мечтать о девчонках пока рановато, капитан.
– О них надо мечтать всегда, лейтенант-колонел[91], сэр, – как же иначе? О’кей, я буду мечтать о них молча.
Майор Евстигнеев, награждённый за боевые заслуги советскими и американскими орденами и повышенный в звании, был единственным из первой группы прибывших в США «соловьёв-разбойников», всё ещё остававшимся в Америке. Десять его соратников вернулись на родину, а Серёгу Порфирьева похоронили: во время боёв в Орегоне шальной японский снаряд угодил прямо в его излучатель. Погашенный полем, он не взорвался, но кинетической энергии стальной болванки хватило, чтобы порвать пополам тело оператора «Кобры-6»…
Евстигнеев всё ещё оставался в США по личной просьбе президента Трумэна. Дело в том, что у этого русского парня была уникальная энцефалограмма, свидетельствовавшая о его незаурядных ментальных способностях (что подтверждалось и тем, что в учебных боях он справлялся с тремя-четырьмя не самым слабыми «кобрами», вгоняя их в ментальный нокаут). Поразмыслив, советская разведка пришла к выводу, что иметь такого человека в США, в самой гуще событий, связанных с испытаниями и совершенствованием нового и пока ещё малознакомого оружия, совсем нелишне, и просьба Трумэна была удовлетворена. Официально подполковник Евстигнеев числился «мастером-наставником» и выполнял его обязанности, обучая американских операторов и обеспечивая их взаимодействие с новыми группами «соловьёв-разбойников», время от времени прибывавших в Америку для участия в боевых действиях на Тихом океане. А полёт над Скалистыми горами, в котором Владимиру было предложено принять участие, был особым.