Нет, стоит. Нужно закрыть для себя вопрос, иначе буду корить себя, что не выяснил все.
Вбив данные Алены в «Социальный справочник», я замер в ожидании.
Время словно остановилось. Почему это, черт побери, так важно? Эта женщина старше меня на четырнадцать лет! У нее наверняка есть муж и дети…
Страничка прогрузилась, из списка я выбрал нужную Алену, щелкнул на кружок аватарки с фотографией. Родная улыбка, ямочки на щеках, россыпь озорных веснушек. В этой реальности она точно такая же. Но это еще/уже не моя жена. Она знать не знает ни меня прошлого, ни меня нынешнего, у нее другая жизнь, образование и судьба. Я изучил ее профиль: в разводе, детей нет.
Нет! Нельзя о ней думать. Все, что я могу сделать — свести ее со своим двойником. А дальше — понять и отпустить. Они или потянутся друг к другу, или пройдут мимо, и тогда, что говорится, не судьба. Но как это сделать, я понятия не имел.
Неспешно поедая сушеные финики, я ввел в поисковик: «Павел Сергеевич Горский. Биография». Первая ссылка привела в государственный справочник — некое подобие Википедии, где была представлена официальная информация обо всем на свете.
Родился товарищ Горский 31 декабря 1963 года в провинциальном степном районном центре Акбулак Оренбургской области. Мать — медсестра, отец — автослесарь. До девятого класса учился средне, не блистал талантами, а потом взялся за ум, закончил школу экстерном за год, с золотой медалью, в 1979 поступил в МГИМО на факультет международных отношений.
Прямо яркий пример американской мечты: жил да был в меру ленивый мальчик Паша, а потом вдруг Эйнштейн его укусил или кто-то вселился, раз — и отличник. Ну, или не американской — русской мечты о том, как лежать-лежать на печи, а потом вдруг встать и проявить силу богатырскую. Правда, не физическую силу — интеллектуальную: и иностранные языки за год освоил, и поступил в МГИМО — сам, без взятки, без помощи старших товарищей или родственников. Один этот факт можно было посчитать настоящим чудом.
В 1984 Горский закончил МГИМО. Год проработал в Болгарии, полтора — в Чехословакии, а в 1987 вернулся в Союз.
В 1989 он занял пост второго секретаря Акбулакского райкома.
Я попялился на эти две скупые строчки из биографии вождя огромной страны. Куда делись два года из его биографии? Что такого произошло с Горским с 1987 по 1989? Видимо, ничего хорошего, раз его отправили на малую родину, в пыльный захудалый райцентр, куковать на позиции второго секретаря. Все лавры обычно у первого, а вот второй либо отвечает за особые вопросы, либо становится в каждой бочке затычкой.
И все же те два года между Чехословакией и Акбулаком Горский явно сумел наладить отношения с лидерами партии, раз во время путча они пригласили его и посвятили в заговор. И, я это знал точно, именно Горский стал причиной того, что путчисты этого мира добились успеха.
Однозначно, Горский вернулся в СССР не просто так: он знал, что будет, и приехал, чтобы изменить будущее, два года готовился — как показало время, не зря.
Вот и я готовлюсь. Но… в конце концов, мне всего восемнадцать. Какой из меня спаситель мира? И для того ли меня сюда отправила богиня? Я ведь мог выбрать любую другую страну, а значит, моя главная цель в этом мире — не спасение СССР, который и так спасен, а… Что?
Чтобы понять это, нужно пожить здесь. Изучить мир, людей, посмотреть, что происходит в других странах — и желательно своими глазами, а не через советскую прессу. А потом уже думать, нужно ли миру спасение, или Саша Нерушимый может просто пожить немного для себя и по большей части — для своих людей. Не спасти всех, а хотя бы на месяц сделать счастливыми. Как? Ну, например, осуществить свою мечту, которая совпадает с желанием всего нашего народа: вывести сборную СССР по футболу в финал чемпионата мира. И выиграть его!
Жаль, что Горский не написал пособие для попаданцев, как эффективно прокачиваться в новом мире. Это только кажется, что попал в другой мир — и понеслась. На самом деле все очень сложно и далеко не быстро. И от, казалось бы, мелочи зависит скорость продвижения наверх. Вот облажаюсь на тренировке — и тогда всем планам конец. Ну, не прямо всем-всем, но текущим — да. А терять время мне бы не хотелось.
Думал об этом я, уже одеваясь.
На месте я был за десять минут до начала тренировки. Переоделся, вошел в малый зал, кроссовки оставил у входа. Бум! Бум! Бум! Лев Витаутович работал с грушей. Не знаю, получалось ли у него жалить, как пчела, но порхать, как бабочка, точно получалось. Я залюбовался. Вот это скорость в его-то годы! Помню, читал статью, что сила и выносливость — прокачиваются, скорость реакции — только оттачивается.
Тренер заметил меня, завершил комбинацию ударов и сказал, не поворачиваясь:
— Пришел? Молодец. Переодевайся и готовься. Экипировка на лавке.
Аккуратно сложенные в кучу трико, борцовки и куртка были заношенными, но чистыми. Я переоделся, потом стал разминаться.
Начал я с пробежки, махов руками и выпадов, потом приступил к растяжке и заметил, что мое новое тело более деревянное, чем предыдущее: не получается достать ладонями пола, не согнув коленей. Многие спортсмены пренебрегают растяжкой, но я уверен, что без нее не будет легкости движений, да и это лучшая профилактика травматизма. Раньше я думал, что молодое тело податливо, как выяснилось — оно тоже может быть деревянным. Мне только предстояло научиться садиться на шпагат! Признаю, это стало разочарованием.
«Ну богиня! — зло улыбаясь, подумал я. — Подсунула некондиционное тело!»
Впрочем, я сам себе был злобным Буратино, раз не вбросил очки в это направление развития. Подумал так и вспомнил: я же тогда решил, что такие вещи можно развить самому, а потому ни к чему тратить на них драгоценные очки!
Закончив с разогревом мышц и суставов, с растяжкой, я занялся перекатами и кувырками — специальными, которые наш тренер Ризваныч заставлял делать повторов по пятьсот за тренировку.
— Чтобы как колобки у меня кувыркались! — говорил он. — Во все стороны и быстро, как ястребы!
Представив себя таким вот кувыркающимся ястребом, я катался по полу, каждый раз возвращаясь в исходную точку, а потому не сразу обратил внимание, что зал наполнился людьми.
Спортсмены вошли все разом шумной толпой. Тренер закончил с грушей, а я — с кувырками. Поднялся, посмотрел на собравшихся, пересчитал их: девятнадцать человек, я двадцатый. Двенадцать парней лет двадцати — двадцати пяти, включая меня, пятеро мужчин до сорока, трое «пенсионеров». Никого из них я не видел раньше.
Тренер выждал несколько минут, хлопнул в ладоши — собравшиеся выстроились возле него полукругом. На меня никто внимания не обращал: новенькие, видимо, в этой группе каждый день разные — зачем с ними знакомиться? Как говорится, много званых, мало избранных.
— Добрый вечер, бойцы, — проговорил Лев Витаутович и посмотрел на меня. — Сегодня, как обычно по понедельникам, отрабатываем выполнение захватов и броски. Ударная техника — на следующей тренировке, в среду. План работы стандартный: разминка, базовые, практика. Под конец силовые. Начали! — Он хлопнул в ладоши.
Разминка началась с бега и плавно перетекла к базовым упражнениям: кувырки вперед и назад через плечо, технические падения и подъемы, всевозможные «креветки» и мосты. Все это было мне знакомо и проблем не вызвало — по крайней мере, тренер поправлял многих, но ко мне ни разу не подошел, не поправил, я частенько ловил на себе его одобрительный взгляд.
Лев Витаутович выполнял упражнения вместе с нами, при необходимости подходил к отстающим и подсказывал, что и как.
Я отметил, что половина занимающихся — недостаточно техничные новички. Это было понятно по их нескоординированным движениям, по скованности, по многим признакам, даже по тому, как они стояли и кувыркались.
Лучше всего получалось у «стариков», и у высокого надменного брюнета лет тридцати пяти.
У меня проблемы начались, когда пошла отработка захвата и бросков. Я не сказать чтобы совсем лажал, но мне было очень далеко до того же надменного брюнета, у которого все было резко и четко — мне на зависть. Глянув на меня, он усмехнулся. Я же лишь мысленно пожал плечами. Ходил я как-то на дзюдо, когда метался между видами единоборств, так там тренер заставлял в начале тренировки для разогрева выполнить по сотне бросков. Бросали не манекены — друг друга. При такой практике немудрено довести навык до автоматизма.
— Так! — Лев Витаутович остановил отработку приемов и позвал нас к себе. Мы выстроились в полукруг. — Сейчас поделимся на группы по весовым категориям. Внутри группы каждый борется с каждым по три минуты. Кто по таймеру окажется внизу или сдастся до этого, проигрывает. Проигравший выходит, заходит следующий в группе. Все понятно?
— Так точно! — рявкнули бойцы.
Тренер разделил нас по категориям, отправив меня в группу с двумя «стариками» и одним новичком моего возраста или чуть старше. Зрительно зал разделили на четыре ковра, и мою группу отправили в дальний от тренера угол. Таймер боя был у всех одинаковый.
В моей группе «старики» покувыркались, и тот, что покоренастее, одолел второго. Следующим пошел я.
Мы пожали друг другу руки, и коренастый «старик» атаковал — пошел на захват. Я поймал его голову в свой, стиснул шею и, чуть подпрыгнув, повис на нем так, что он рухнул на колени и взвыл, застучал ладонью по моей руке. Сдался, попавшись, проводя шахматную аналогию, на детский мат.
Я отпустил его. Недовольно потирая шею, он пробурчал что-то вроде того, что прием запрещенный.
— Нормально, — сказал Лев Витаутович, видевший все. — У нас тут не балет и не спортивное самбо, Витальевич, а смешанные бои. Приказ министра читал? Ну вот и не жалуйся.
Из этой реплики я понял, что министр, скорее всего внутренних дел, приказал внедрить в боевое самбо все то, что ранее было запрещено. Стали понятнее слова Достоевского о том, что судьи, сволочи, одним бойцам позволяют ранее запрещенные приемы, а другим — нет. Это следовало обдумать, но думать было некогда — вышел новичок.