От скуки под предводительством Микроба мы пели песни, когда надоело, разделились на две группы, каждая проводила в бизнес-классе по часу, потом мы менялись.
Нам всем вернули телефоны. Утомившись от безделья, я принялся делать заготовки для газетных статей — наверняка попросят, плюс надо будет отвечать фанатам на своей страничке Комсети. Мозг начал выдавать креатив за креативом. Например, памятные призы самым активным болельщикам и старым знакомым в виде фотографий сборной с автографами Микроба, Сэма и моим.
Вернувшись из бизнес-класса, я развалился в кресле и попытался спать — как-никак семь часов прошло, то есть мой организм думает, что сейчас восемь вечера. Но сон не шел, пришлось применять способность и выключать себя на три часа. Это время отдыха очень пригодится, ведь меня ждал самый длинный день в жизни.
Проснулся я незадолго до посадки, протер глаза. Микроб толкнул в бок и сказал:
— Ну ты силен! Хотел бы так уметь.
— Тренируйся, — шепнул я. — Все в твоих руках.
Под нами раскинулась необъятная Родина — зеленая, с ее извилистыми речками, сосновыми рощами, нарядными березами. Родная и понятная. Как же я скучал и по соснам, и по березам, по комарам, черт с ними! Кровососы, а наши.
Самолет пошел на посадку, стюардесса попросила занять места и пристегнуть ремни. Все расселись по креслам. Я закрыл глаза, улыбаясь. Ну, вот и все. Закончилось путешествие длиною в жизнь. Очень хотелось верить, что не только стараниями Горского, но и моими усилиями теперь в стране есть настоящий футбол.
Кто-то становится великим футболистом по зову сердца, кем-то движет тщеславие, кем-то — жадность. Мне за родину обидно было. Трудно поверить, что в такой огромной стране нет парней, способных хорошо играть в футбол. Почему при безумной любви к футболу до этого года нашим максимумом был четвертьфинал?
Почему так, выдвигались разные версии — от национального изъяна, дескать, брак какой-то в генах, не дано русским, и все тут, и до отсутствия поддержки государства. И то, и другое, и третье, было бредом. Как выяснилось, еще как мы умеем играть! И дело не в наших с Микробом способностях. Если бы не Федор, Зинченко достойно отыграл бы на его позиции. Если бы не травма Игоря, он стоял бы на раме до конца чемпионата и, уверен, победа была бы нашей.
Или все дело во внушении бээровца? Русский человек хаотичен, а одаренный просто поставил мозги на место и дал нужную установку.
— Поле, русское по-оле! — пропел Микроб, потягиваясь. — Светит луна, или падает снег…
Легкий толчок приземления, и команда оживилась, загудела, все включили телефоны, принялись писать друзьям и близким. Как только известил Рину, что мы приземлились, захотелось вскочить и бежать к выходу, но этого нельзя делать до полной остановки.
Телефон разрывался от пришедших оповещений — пришлось убавить звук.
Наконец самолет замер на взлетке. Сейчас нас на спецтранспорте отвезут в здание аэропорта, оттуда я поеду на такси в Михайловск, а парни — на конференцию. Но пока мы все вместе, и шумной взбудораженной толпой направились к выходу, где уже ждал зеленый автобус с огромными прозрачными стеклами, похожий на аквариум. Мы его сразу же заполнили, но вместо почестей, нас повели на таможню.
Надо отдать должное сотрудникам, они не жестили, не выворачивали нам карманы, просто проверили документы, просветили чемоданы, прогнали нас через металлодетекторы. Меня проверял парень лет двадцати пяти и смотрел с такой тоской, что я не удержался, включил «эмпатию». Больше всего на свете он хотел переброситься со мной парой слов и хотя бы поблагодарить за мою игру, но было нельзя. Потому я попросил чистый лист бумаги, ручку и поставил свою размашистую подпись — парень просиял и заулыбался, сунул листок в карман. Я ему подмигнул и покатил чемодан к выходу, где меня перехватил Непомнящий и сказал:
— Саша, хочу тебя попросить минут пятнадцать побыть с командой, чтобы люди тебя тоже видели.
— Люди? — удивился я.
Он кивнул.
— Да. Нас встречают. Ждут. Никто их не звал, самоорганизовались, а футбольный комитет сориентировался по ходу дела. Ну и милицию нагнали. Так что, можно на тебя рассчитывать? А то нехорошо, когда команда — без своего героя.
Валерий Кузьмич показал телефон. На экран транслировалось изображение откуда-то сверху: аэропорт осаждала пестрая толпа с транспарантами, колыхалась и гудела. Народу было больше, чем на демонстрации. Я присвистнул.
— А точно это ограничится пятнадцатью минутами? Меня жена ждет, написал ей, что выезжаю…
— Может, десять, но точно не дольше двадцати.
Это не входило в мои планы, но главный тренер сборной прав: нехорошо отворачиваться от болельщиков, и я направился за ним в багажное отделение, освобожденное от других пассажиров. Забрав свои вещи, мы в сопровождении двух лейтенантов милиции направились на улицу — естественно, не через главный вход.
Но это не спасло: нас поджидала толпа. Люди напирали на здание аэропорта и друг на друга и напоминали живое море, расступиться которое заставили омоновцы с ростовыми щитами — иначе нас просто разорвали бы на сувениры.
Первым вышел Непомнящий, помахал болельщикам, и они взревели так, что в помещении было громко. Рядом с ним — мы видели через стекла — встали Карпин, Тихонов, Бердыев, и в них полетели цветы. Георгиевич поймал букет, похожий на свадебный, и пятясь, погрозил болельщикам пальцем.
Подбежавший милиционер отдал Непомнящему рупор, и он сказал, приложив руку к груди:
— Товарищи! Нам очень приятно, что вы нас встречаете…
Даже усиленный громкоговорителем, его голос утонул в реве толпы. Подождав, пока фанаты угомонятся, он продолжил:
— Огромная просьба не бросать в нам никакие предметы. Это может травмировать ребят. Спасибо за понимание.
Он сделал приглашающий жест, и один за другим стали выбегать игроки основного состава. Денисов первым не побежал, он стоял у двери и выпускал нас, как на ликующий стадион.
Цветопад немного ослаб, но все равно находились несознательные граждане, желающие нас осчастливить, и я едва успел перехватить букет роз, летящий в голову, а Сэм уклониться не успел. Брошенный со всей дури букетище распластался у него на макушке, роняя белые лепестки.
Поскольку подарки и правда могли ранить, мы, защищая головы руками, пробежали к автобусу по дорожке, заваленной цветами, и только теперь я увидел транспортное средство, на котором мы поедем, и чуть не споткнулся.
Это был автобус-кабриолет, точнее, платформа на колесах, с которой срезали верх, а сиденья оставили. И где они ее нашли? Вряд ли сделали к нашему приезду, у них вроде как все спонтанно…
Настолько, что надписи, украшавшие бока автобуса: «Сборная СССР», «Чемпионы 2026» — еще не высохли.
Вспомнилось, как болельщики встречали сборную Аргентины, когда те привезли золото, там такой же автобус был, так же ликовала толпа.
Мы встали в полный рот, созерцая поклонников сверху. Тюкавин включил видеозапись на телефоне, как и многие фанаты, и все сделали так же: мы снимали друг друга и их — на память, они снимали нас. Впереди встали тренеры, потом — все остальные. Грянул гимн футбола, в этой реальности им стала песня из фильма «Запасной игрок» — нескладно и невпопад, люди словно старались перекричать друг друга. Тогда Микроб забрал рупор и исполнил роль фронтмена:
— Словно даль голубеет морская,
Над нами ясный небосвод, над нами ясный небосвод!
И шумит, ни на миг не смолкая,
Открытый солнцу стадион.
Эту песню знали все, и болельщики стали подпевать, а потом — и вся команда. Автобус завел мотор и поехал, сопровождаемый омоновцами, а следом тянулась толпа, размахивала знаменами и пела. В воздух летели небесные фонарики и шары. Я навел камеру телефона на огромный белый шар, раскрашенный, как футбольный мяч, приблизил его.
Не все шарики поднимались высоко. Те, что опускались на нас, парни ловили, оставляли автографы маркерами и отправляли в толпу.
Автобус все набирал скорость, но толпа не заканчивалась. Благодарные болельщики выстроились вдоль дороги и приветствовали нас криками, дудели в дуделки, размахивали знаменами.
Мне было неспокойно. Помня о пророчестве Гусака, я старался держаться за спинами. Вдруг меня не за границей убьют, а здесь, дома? Пытались же убить Юлю, которая Семерка. То ли еще будет, когда количество самородков увеличится настолько, что явление сложно будет скрывать.
Ко мне подошел врач-бээровец, шепнул:
— Автобус остановится, когда выедет на трассу. Там тебя уже ждет машина.
Надо же, как обо мне заботятся, и почему-то это настораживает.
Выехав на главную дорогу, автобус-платформа остановился, и я двинулся к выходу в сопровождении бээровца.
— Завидую! — крикнул в рупор Микроб.
— Все завидуем! — громогласно заявил Кокорин.
— Нерушимый сваливает! — возмутился Сэм. — Мы так не…
Карпин забрал рупор, я протиснулся к выходу, спустился по ступеням и увидел черный бус с тонированными стеклами, мигающий аварийкой.
Захотелось прыгнуть обратно в автобус, так этот тип машин в моем сознании осквернен американскими блокбастерами. Все равно что суеверному черную кошку на дороге увидеть. Но наш автобус поехал дальше, вместе с бээровцем, оставив меня наедине с бусом.
Пока я замешкался, перебирая варианты развития событий, он выключил аварийку, сдал назад, и передо мной распахнулась задняя дверца, приглашая в салон.
Кроме водителя, в салоне был старый мой знакомый генерал Ахметзянов. Захотелось сделать шаг назад, но я заставил себя улыбнуться и уселся напротив, сказав:
— Здравствуйте! Вот уж не думал, что судьба снова нас сведет.
— Впечатлен результатом, который показала наша сборная, — в ответ улыбнулся генерал.
Закончив обмен любезностями, я согнал дружелюбие с лица и жестко произнес:
— Давайте сразу к делу. Что вам от меня нужно? Я вообще-то домой спешу, моя жена в больнице, чуть при родах не умерла. Написал ей, что еду и скоро буду. Она расстроится, если я уйду с радаров. А если расстроится она, расстроюсь и я.