Пришла пора приветствовать друг друга, ударив кулаком по моему кулаку, Фарбер проговорил:
— Удивил, удивил, Нерушимый. Там столько кровищи было, полчаса отмывали после тебя! Все думали, лишь бы не окочурился, а ты вот, вернулся. Мое уважение. Но учти: бить буду в полную силу.
— Аналогично, — улыбнулся я, и кивнул на вопрос рефери, готов ли я.
— Бо-ой! — объявил он, махнув рукой.
Мы двинулись навстречу друг другу. Сосредоточенный Фарбер тупил, я фронт-киком ударил его в бедро, и, потеряв равновесие, он выбросил правую руку. Я нырнул под нее, взял его в клинч и повалил на спину, оседлав грудную клетку и не давая сделать замах. Фарбер замолотил руками, стараясь дотянуться до моего лица. Я перехватил правую руку, согнул ее в локте, перекрывая шею его же рукой, потом схватил за правый кулак, дернул, переворачивая противника на живот и садясь ему на спину… и спокойно взял на удушающий.
Фарбер сучил руками до последнего, дотянулся до моей повязки и сорвал ее, поцарапал подбородок, но в конце концов захрипел и постучал по мату.
Я первым делом прилепил повязку, вторым похлопал его по спине.
Когда мы поднялись и встали рядом, рефери поднял мою руку.
Я пожал руку Фарберу, мы обнялись, и я польстил ему:
— С оружием мне пришлось бы туго против тебя.
Он рассмеялся:
— Это точно!
Когда мы выходили из клетки, прожекторы не слепили и, воздев руки над головой, я слушал грохот ведущего, рев ликующей толпы и осматривал трибуны.
Вот здоровенный, как Кинг-Конг, Шрек молотит себя в грудь, его рот распахнут, он так охвачен азартом, что забыл о своей даме. Вот рукоплещущая Наташа. Заметив мой взгляд, она показала «класс». Рядом с ней Настя, с кислой мордой опустившая большой палец вниз. Все-таки пришла. Назло, наверное.
Увидев меня, Настя закричала:
— Чтоб ты сдох!
Неприятно, потому что несправедливо, но мне на руку. Давай, Настен, кричи еще, чтобы мое солнышко в груди расцвело яростью и жаждой мщения!
Гришина было не видно, забился в тень. Надеюсь, он сейчас хватается за сердце и пьет корвалол.
Достоевский машет белым шарфом, а рядом с ним злобно смотрит Вика Лесневич, и ее губы змеятся в проклятиях. Генерал Вавилов аплодирует стоя, улыбаясь от уха до уха. Алексей, радостно машущий руками. Олег, тоже вроде искренне радующийся за меня. Его злость распространялась, видимо, только на тренера. Сотни распахнутых глаз и разинутых ртов. Я физически ощущал их обожание и чувствовал себя Робином Гудом, бьющимся не за первое место, а за справедливость для этих людей.
— Грамотно, молодец, — прокомментировал мой бой Витаутович.
Мы вместе уходили из зала, и немного моей славы перепадало и тренеру.
На выходе меня все-таки перехватили журналисты, но не красивая телевизионщица, а уже знакомая шатенка из «Лиловского вестника». Она взяла меня под руку и участливо спросила, семеня рядом:
— Александр, скажите, что заставило вас продолжить турнир, получив такую серьезную травму?
Я проверил, на месте ли повязка, не удержался и ляпнул:
— Исключительно желание не лишать новогоднего зрелища зрителей, собравшихся на трибунах, включая лично товарища Гришина.
Витаутович глянул на меня злобно и проговорил, оттесняя даму:
— Извините, но нам надо готовиться. Нас ждет одна шестнадцатая финала.
Чуть отойдя, он выругался:
— Язык у тебя без костей!
— Лев Витаутович, я вообще-то в тридцать два лучших попал!
— И как это отменяет тот факт, что ты несешь чушь в микрофон корреспондента? Что еще за «лично товарища Гришина», балбес? Нарываешься?
— Вы какой-то непозитивный, Лев Витаутович, — отмахнулся я.
А ведь и правда, мог ли я когда-нибудь хотя бы мечтать о подобном? Если выиграю, меня заберут в Москву… Которая всегда пугала Звягинцева — он считал, что лучше быть первым на деревне, а в столице ему первые роли не светят. В отличие от него, мне нынешнему открывающиеся перспективы кружили голову, причем не в хорошем смысле. Хотелось жизни попроще и исполнения мечты, хотелось гонять мячик, а не играть шпионские игры в Аргентине, как обычно происходит с победителями таких вот турниров…
— Саша! — окликнули меня звонким голосом, и я обернулся.
У входа в коридор стояла Наташа, которую сюда не пускали охранники.
«Вадик!» — вспыхнуло в голове. Я обещал его провести, но теперь понятия не имел, как это сделать. И потянул же черт меня за язык!
Но пообещал — делай. От этого я не отступлюсь ни в этой жизни, ни в следующей, и я обратился к тренеру, останавливаясь возле входа в комнату ожидания:
— Лев Витаутович, можно вас попросить об услуге?
Он вскинул брови и приготовился слушать.
— Я пообещал провести на турнир одного человека…
— Ты обещал, ты и проводи, — пожал плечами Лев Витаутович, считал мое замешательство и добавил: — Нефиг было трепаться. В следующий раз думать будешь.
— Я быстро.
Оставив его, я рванул в холл, где Наташа-соседка превратилась в красногубую роковую блондинку, ощупала царапину на моем лице и прошептала:
— Я так волновалась! У меня чуть сердце не выскочило… Мне показалось, что тот ужасный человек откусил…
— Показалось, — улыбнулся я, убирая ее руку. — Извини, что вспомнил только сейчас. Я же обещал провести Вадика. Он в столовой?
— Его вообще не впустили в здание! Он ждет меня в пивной неподалеку, — пожаловалась Наташа. — Я, как ты и просил, предложила билет Насте, помириться хотела. А она теперь видел, что творит?
— И хрен с ней. Идем челом бить.
— Чего?
— Охранников уламывать, — ответил я уже на ходу.
Но далеко не ушел — мне дорогу перегородила стайка школьниц, которых я уже встречал.
— Саша! Ты выиграл! — пробормотала самая бойкая из трех. — Я видела по телеку!
Не сдержавшись, она обняла меня и замерла, приняв красивую на ее взгляд позу. Подруги приняли нас фотографировать.
— Ладно, идите тогда уж все, — сказал я и улыбнулся, пока девочки делали селфи.
Наташа в это время говорила по телефону — видимо, звала Вадика. Наконец я освободился и зашагал к выходу, где истуканом замерли два здоровенных охранника, у обоих угадывались дубинки. Один, шевеля бровями и гримасничая, смотрел бой на смартфоне. Второй, перегородив путь пожилой даме, объяснял, почему сегодня ресторан закрыт.
Подождав, пока она отправится восвояси, я обратился к охраннику, который собрался было воткнуться в смартфон:
— Извините, я участник турнира, могу ли я…
— Количество мест ограничено, — отчеканил он, предвидя мою просьбу, — потому без билета вход за…
Второй охранник бросил на меня взгляд, нахмурился, вспомнил и воскликнул:
— Это же этот! — Он оживился и защелкал пальцами, вспоминая фамилию: — Нерушимый, вот! Как Союз наш! Ему горло чуть не перегрызли, а он, смотри, как новенький.
Второй охранник посветлел лицом, глянул на камеру над входом и проворчал, отрывая проходной талон от аппарата, похожего на кассовый.
— Ладно, где он там, гость твой?
— Сейчас придет, — проговорила Наташа.
— Стоячие места, где ступеньки между рядами. Пусть выбирает любое. Но чтоб зрителям не мешал!
Он протянул мне брошюру с описанием турнира и ручку.
— Автограф, пожалуйста!
Я оставил автограф одному охраннику, другому. Пожал руку подоспевшему Вадику, присыпанному снегом. Парень смотрел бои по телевизору и рассыпался в поздравлениях. Отдав дань вежливости, я поспешил в комнату ожиданий, пока чего не случилось, но увидел Барика возле гардеробной, облепленного журналистами, и чуть притормозил. Ну точно петух, возомнивший себя павлином! Он замер в театральной позе, напрягая бицепсы.
— Красивая, не дрейф, потрогай, какая банка! — донеслось до слуха.
Девушка-журналистка была не из робких, потрогала.
Холл я преодолел без приключений. Взбежал по лестнице на второй этаж и отправился в комнату ожиданий, где Витаутович сидел, скрестив руки на груди и напряженно о чем-то думая. На экране черноволосый накачанный парень уничтожал противника у сетки. Я налил воды из аппарата, плюхнулся рядом с тренером и спросил, поглядывая на экран:
— Какие новости?
Витаутович растянул огромный рот в улыбке, покосился на расхаживающего туда-сюда бойца, волнующегося перед боем, и прошептал:
— Сука Гришин рвет и мечет, но сделать ничего не может.
— Бросили дрожжей в сортир! — потер руки я и продекламировал: — Сука Гришин рвет и мечет тело жирное на части.
— Ты не радуйся так раньше времени. Посмотрим, кто тебе выпадет.
— Ждем.
Уведомление я прочитал первым:
— В одной восьмой мой бой шестой. Противник — Евгений Жилин, тридцать лет. Братство ветеранов боевых действий. 195 см, 85 кг. Кто он?
— Кикбоксер, — немного подумав, ответил Лев Витаутович. — В партере не очень, но основами борьбы владеет. Быстрый, ловкий, сильный. Нокаутер. Так что не подставляйся…
И снова ожидание, которое выматывало больше боя. Я смотрел на сменяющих друг друга на экране бойцов и пытался определить следующего своего соперника. Вот этот лысый борец? С ним совладать будет сложно, коренастый, неуступчивый. Или черноволосый парень, Дмитрий Барановский, больше похожий на якута, чем на коренного жителя средней полосы?
Или никто, потому что Жилин меня уложит?
Ждать пришлось недолго: мое имя загорелось синим. Так. Не слишком ли я спокоен? Не стоит ли мне немного разозлиться? Выйдя на дорожку, я глянул на вип-ложу, но Гришина там не обнаружил. Зато увидел Настю во втором ряду, разевающую рот. Ее голосок утонул в овациях, но по губам отчетливо читалось: «Сдохни». А вот и Ирина Тимуровна с Мимино, оба машут мне шарфиками «Динамо» и что-то кричат, улыбаясь.
Противник, стоявший в красном углу, не мыслил никакой подлости. Но, в отличие от Фарбера, которого и второе место не устроило бы, Жилин мечтал о лишь четвертьфинале.
С этим противником пришлось повозиться. Фокус, как с Фарбером, не прошел: Жилин не дал взять себя в клинч, разорвал дистанцию, зато я чуть не пропустил апперкот.