— Сан Саныч, а я?
— А ты, Нерушимый, молодец, — просто ответил Димидко. — Продолжай в том же духе.
И больше ничего не сказал. Видимо, боялся перехвалить.
Ужинали мы так же вчетвером: я, Федька-Микроб, Мика Погосян и Ромка Клыков. Нас кормили овощным рагу с курицей, каждому положили по пачке печенья «Буратино» и традиционному квадратику масла.
— Не, ну а че, — жаловался Погосян с набитым ртом. — Саныч сам предложил под нападающим, вольным художником, а я теперь виноват? Мне ж никто не подавал, ты видел, да? Никто толком не открывался, да? И я типа плохо играю, да?
Микроб был всегда за справедливость, а потому не смолчал:
— Облажался — заткнись, да? Я вот облажался и молчу! — Он мрачно ковырял рагу ложкой и хотел бросить футбол прямо сейчас. — Вот Клык у нас — кремень!
Все посмотрели на Клыкова, уминающего рагу за обе щеки, и тот насупился, покраснел.
— Угу. Кремень, блин. Облажался как… как не знаю кто!
На самом деле Микроб и Клык сыграли неплохо, учитывая, что против них были лучшие игроки дубля. Я тоже не смолчал, похвалил Микроба. Парень сразу приободрился, бросать футбол передумал.
А я размышлял о том, что же делать, как сплотить коллектив. Саныч прав, с таким подходом ничего у нас не получится.
Стоило Микробу, справившемуся с рагу первым, подняться, чтобы отнести тарелку, как к нашему столику направился Сан Саныч с двумя мешками, один поставил возле нас, второй поволок дальше, к столику ветеранов.
Мика потер руки, открыл мешок и отпрянул, скривившись:
— Фу-у. Я думал, подарки, а там…
Он отогнул края мешка, и мы увидели благоухающую форму выигравшей команды. Точно такой же мешок получила команда ветеранов.
Глава 10Он сказал: «Поехали!»
Следующим утром я узнал, зачем нам врач. Видимо, тренеры поговорили о том, что мы такие дохлые, и решили поддать нам жару. Потому до завтрака мы посетили местную санчасть — целый реабилитационный комплекс, современный и отлично укомплектованный.
Сперва мы по очереди вошли в процедурный и сдали кровь. Пожилая медсестра, маленькая, миниатюрная, с широко распахнутыми васильковыми глазищами и желтыми волосами, выбивающимися из-под чепца, объяснила, что это развернутая биохимия, результат покажет, чего в наших организмах не хватает, а чего избыток. Она щебетала и улыбалась, ласково называла нас сынками.
Потом, кто освободился, шел в соседний кабинет, где под контролем нашей врачихи, коротко стриженной седой дамы лет сорока пяти, выпивал белково-витаминный комплекс и пригоршню БАДов.
В столовую я шагал, буквально чувствуя, как аминокислоты током крови разносятся к мышцам, встраиваются в волокна, усиливают нейроны, как бешено напитываются энергией митохондрии и синтезируются медиаторы в синапсах. В общем, зверский голод никуда не делся, но появилось море энергии и бешеное желание свернуть горы. Я был уверен, что именно сегодня у меня все получится превосходно! И уж точно деревянным будет кто угодно, но не я.
Перекусив, мы уже устоявшейся четверкой: я, Микроб, Погосян и Клыков — отправились за постиранной формой. Стирали мы ее вчера в тазиках в душевой все вместе: и молодняк, и ветераны. Жека с Игнатом хотели увильнуть, но Матвеич их приволок, и теперь ветеранский гнев был направлен на «хитросделанных».
Микроб предложил переименовать нашу команду «Балласт» в «Еноты-полоскуны». Погосян, неверно поняв смысл второго слова, обрадовался:
— А что, давайте! Я точно поласкун! Люблю ласкать красивый женщин, да?
— Да-а-а… — протянул Ромка.
Мы переглянулись, сдерживая рвущийся наружу гогот, и Матвеич серьезно кивнул:
— Хорошо, Погосян. Быть тебе Поласкуном.
Так наш любвеобильный товарищ обрел новое прозвище. А отсмеявшись, мы всей командой перешли к более серьезным вещам, поговорили и твердо решили больше не проигрывать. По крайней мере сделать все, что от нас требуется на поле, чтобы не подводить команду.
— Да как тут не продуешь, когда у нас Поласкун вольным художником, — проворчал Жека.
Игнат хохотнул, но смолк под пристальным взглядом Матвеича, потом поинтересовался:
— Что не так?
— Зря ржешь, хитросделанный, — ответил Матвеич. — С техникой у малого все нормально. Когда с мячом — любо-дорого смотреть! Но теряется под прессингом, паникует, да и над приемом надо поработать — плохо открывается, потому что ленится, а ленится, потому что дохлый. Саныч нас погоняет, выносливость подтянется, так что остается только одна проблема — чтобы не паниковал, а включал мозги и пасовал, куда следует, а не куда придется. — Оглядев всех, захвативший лидерство опытный ветеран добавил: — Короче, не выпендриваемся, своих в обиду не даем, играем от защиты, при необходимости переходим в атаку. И больше никому не проигрываем. У нас нет слабых игроков, мы просто не сыграны. — Он протянул кулак, и мы положили свои руки на его. — Всем ясно?
— Да!!! — хором ответили мы.
Переодевшись, мы собрались на стадионе всей толпой в тридцать человек, размялись, порастягивались, а потом Шпала снова забрал вратарей тренироваться отдельно: меня, Рашида Юсупова и Кирилла Кониченко.
И начался ад. Наш персональный с Рашем и Конем ад, где Сатаной Люциферовичем выступал Шпала Глидыч, падла, да еще и посмеивался, нехороший человек. Хорошо хоть я после вчерашнего самоистязания за ночь восстановил и укрепил все поврежденные ткани и мышечные волокна.
Когда выполняли выпрыгивания, я особо не выделялся, но когда начались падения, Шпала постоянно меня поправлял. Поначалу он старался быть тактичным, но позже все упражнение свелось к комментированию моих ошибок:
— Твою мать! Что за ноги?! Колени согнуты! Не распрямлять, б…ть, колени! Что ты валишься, как тюфяк, на пузо? А теперь — как бревно! Так ты себе ребра переломаешь. Смотри на Кониченко: не плашмя! Голень, бедро, бок и лишь потом руки! Перекатом, б…ть! Да не на руки… Мать моя женщина!
Стиснув зубы, я падал снова и снова, выпростав руки, ощущая, как бедро превращается в отбивную. Но это ничего. Главное — запомнить, потом вечером еще прогоню на матах.
С упражнениями закончили, перешли к практике, и я понял, что вчера — это была не тренировка, так, тест-драйв. Мы становились на ворота, сменяя друг друга: Конь, Раш, потом я. Тренер коротко напоминал, что и как делать, потом я смотрел, как делает Конь и Юсупов, и мне казалось, все просто: прыгнуть вбок, схватить мяч обеими руками, притянуть к животу.
Но когда пришла моя очередь, тело отказалось слушаться, и я все делал не так — криво и деревянно. Да кедров Буратино и то лучше бы справился! Материл себя, заставлял собраться, но понимал, что эти движения нужно довести до автоматизма, и так сразу не получится, будь я хоть трижды одаренным.
Голос Шпалы, комментирующий мои ошибки, звучал, как плеть. Но не тормозил — подстегивал. Я сжал зубы и повторял снова и снова. Бил Шпала в полную силу, и вскоре заныли запястья, и отбивать мяч я принялся излюбленным способом — кулаком, но при этом то распрямлял колени, то передвигался не пружиня, а «навалив в штаны». Стоило сосредоточиться на руках, и ноги начинали жить своей жизнью. И наоборот.
Тренировка длилась два с половиной часа и, когда все разошлись на обед, я остался, доковылял до матов, сел передохнуть и вдруг понял, что тупо не могу встать. Болят отбитые бедра и бока, подгибаются колени, ноют запястья.
Нам сегодня еще предстоял кросс, и я понимал, что если не отдохну сейчас, то просто сдохну. А после кросса — опять круговой турнир. Правда, сегодня стиральные машинки уже заработали, и никого обстирывать не придется, но позориться на поле не хотелось.
Оглядев опустевшее поле, я попытался встать и с первого раза не смог — ноги не держали. Это не дело. Значит, сперва — перекусить, потом — оживить «солнышко» и подлечиться. Но на это расходуется бешеное количество энергии, потому придется немного поспать.
В столовой я быстро оприходовал суп, рыбу с рисом, посмотрел на часы. Пробежка у нас через час. Значит, есть полчаса на сон, и я отправился в комнату, где обнаружил какого-то взвинченного Клыкова. Он сидел, глядя перед собой, щеки его алели.
— Наушники сперли, прикинь? — пожаловался он, шумно рухнул на кровать и вперился в телефон. — Крутые были. Беспроводные.
Он был так расстроен, что хотел убить вора. Как если бы у него украли что-то важное, фамильную драгоценность, например.
— Это батин подарок. Последний батин подарок! — уточнил Рома дрогнувшим голосом. — Вечером купил их мне, потом в шахту пошел, и…
— Давно? — спросил я.
— В мае прошлого года. Мы после этого в Москву переехали.
Стало жаль этого парня из простой рабочей семьи, и я дал себе слово попытаться поймать вора. Не прямо сейчас, конечно. Когда выпадет удобный случай.
У меня воровать было нечего, телефон я сдавал Кире, потому я не стал проверять свои вещи, выставил будильник на полвторого и закрыл глаза. Мысленным взором потянулся к солнечному сплетению, попытался нащупать внутренний огонь. Не получилось. Попробовал еще раз — безрезультатно. Зато буквально виделось, как в меня летит мяч: прямо, сбоку, в ноги, привычный футбольный, теннисный, опять футбольный. Это если ведь день собирать грибы, они потом мельтешат перед закрытыми глазами.
Если не получится подлатать себя, сегодня я не боец и не игрок. В прошлые разы внутренняя энергия просыпалась, когда возникала угроза жизни или был сильный эмоциональный всплеск, ощущение несправедливости, и я принялся себя накручивать.
На кой черт я сунулся сразу в высшую лигу? Думал, на волевых выеду? А ни фига! И теперь ты, Саня, самый позорный вратарь, которого видел Шпала! Ты вспомни, как он глаза закатывал, да ему стыдно на тебя смотреть было!
— Нерушимый, ну что ты такой… ржавый! Никакой пластичности! …в штаны навалил! — его голос звучал, как удары плетью. — Мешок с говном! Полено!
И вообще, на фига вратарем пошел? Думал, это проще? Хрен там! Падения эти, а особенно — с перепрыгиванием здоровенного валика — это же трындец! Не футбол, а акробатика, потом м