ает, смотрит в глаза, водит пальцем…
— Да в порядке я, в порядке!
Черт, как же они красиво рассекают! Пас-второй-третий… Уже четвертый — и никто не мешает! Я стал сильнее, быстрее. Да! Теперь станет проще.
— Центр, блин! Держите центр!
Самый позорный гол, когда просто по центру проходит — и кладет. Как пацанов. А у нас все же трое тут, в центре-то.
Отбиваю ногой подальше, на кого придется. Мяч опять у нашей штрафной. Мужики сбились на отбой, у нас ни одного точного паса. Уже и нападающие тут, пытаются выудить в толкучке… А-а-а! Куда ты лезешь!
Ну, сбил, да. Тут четко. Ясно было видно — атака сзади. Штрафной почти с линии. Опасно.
Выстраиваю стенку. Тут хоть всех в нее… Шестеро, ладно. Выравниваю, посматривая от штанги. Держу тепло в груди, но не получается, солнце угасает.
— За крайним смотрите, — бурчу тем, кто не в стенке. — Очень резкий пацан. Не пускайте в штрафную, накрутит.
Разбег… Пауза… Другой бежит… Бьет резко и точно. Третий… В мой угол! Упал, прикрыв мяч в замок и отсушив руки. Мой!
Судья машет мне рукой и показывает на часы. Понятно, нельзя задерживать игру — может и наказать. Просто и тупо с руки бью подальше, за центральный круг — лишь бы минуту отстоять, отступить от ворот хоть чуть.
А парни уже не бегут. Наелись. Это так всегда — обороняться, даже если автобусом, все равно и морально, и физически тяжелее. Мяч ходит быстрее, чем ты бегаешь. Это просто закон.
Свисток… Что? Кого? А-а-а, перерыв. Отдышимся.
В раздевалке стояла тишина. Димидко прохаживался вдоль стола, оборачиваясь вдруг и смотря в глаза то одному, то другому.
— Ну, что скажем, профессионалы?
— Нападение у них — просто улет. Один-в-один никак нельзя — обыгрывают на раз. И на скорости, — проанализировал Матвеич игру противника.
— И бьют, — вступил я. — Очень крепко лупят. И уже попадают. Вон, руки еле держат.
— Ты кровь-то остановил? Убирай свои «клыки», а то уж очень страшно выглядишь. Придумал же — вратарь мяч лицом отбивать.
— А не успевал. Очень резкие ребята.
— Ладно. Тут все ясно. Но что скажете про их защиту? А? — Димидко, прищурившись, окинул нас взглядом.
Тут-то все и замолчали, переглядываясь.
— Вы поняли? Вас давят полный тайм. Вы отбиваетесь из последних сил. Как там их защита? В центральном круге двое или трое? Я даже заводить вас не буду. Вы эту мысль себе возьмите в голову и не выпускайте. Это вы горячие, это вы измочаленные. А вон там стоит три лба, которые уже замерзли. Все ясно? Вперед!
На выходе я, как в телепередаче, прикрывая рот рукой, вполголоса сказал Погосяну:
— Слышь, не дергайся назад, понял? Тут парни справятся. У тебя самая высокая стартовая — Саныч говорил. Гуляй вдоль центральной — но только по нашей стороне. Понял, да? Будет шанс — будет гол. Мне лишь бы в свои не пустить.
Опустив голову, Погосян слушал, потом сверкнул глазом, ухмыльнулся, кивнул, подал руку, я пробил пять. Есть контакт.
И снова нас давят. Как будто не заканчивался полный тайм. Как будто поле у них короткое, что ли — не устали, да? И бьют, бьют, бьют!
Мои парни стелются в подкатах, просто под мяч ложатся. Все в грязи, поросюшки такие.
Два мяча отбил. Один на угловой. Стоять, по местам стоять! Зоны! На мяч не смотреть! Слышу, слышу Саныча. Но это им — не на мяч. Я вратарь. Я играю по мячу.
Удар! Удачно. Выхватываю из воздуха кожаного и сходу, не дожидаясь никого, не перепасовываясь, луплю вперед, через центральную линию. И вижу, вижу, как срывается наш нападающий, Рябов. Как несется оленем Погосян, как проскальзывает между защитниками — а им еще повернуться надо и скорость набрать. А он уже бежит к воротам. И мяч удачно не улетел в сторону, а кладется прямо по центру, как по стрелочке — туда, туда! Там победа! Их вратарь заметался… Шаг вперед, шаг назад — это он зря. В ноги нашему сзади бросается защитник — хоть сбить, лишь бы не гол…
А поздно. Гол. Есть!
— А-а-а! По-го-сян! Гол!!! — В три глотки грянули наши защи.
Мы ведем — и это совсем другая игра. Мы теперь можем просто и тупо всей командой лечь штабелем перед воротами — и все. Играйте, бегайте, пасуйте… А нам не надо. Мы выигрываем!
Покричали, пообнимались. Мы с Погосяном кивнули друг другу. Я показал удар кулаком в перчатку — мол, молоток, петришь. Смотри еще!
И начался навал. Волыняне придавили и жмут, жмут, жмут. Руки в синяках — отбиваю и отбиваю. Это мой лучший матч. Я вижу, куда летит мяч. Я знаю, куда я его отобью. Ловить не рискую. Крученки летят, прямо вот настоящие сухие листы исполняются. Только на отбой, только так.
Опять угловой. Опасно.
— Зона! — орет Саныч. — Держать края!
Молодцы, танцуют, на ноги смотрят, не на мяч. Ой, молодцы. Мяч — мой! Снимаю с головы луцкого напа — он даже кивнуть успел, обозначая удар. Но руки всяко выше его головы. Выхватил, отшагнул, с руки запустил опять к центру и чтобы за центр.
Ха! А они готовы. Они специально по нашему дальнему играют. Перекрыли все пути. К мячу. Кто? Микроб, так его бактерию! А-а-а! Пронесся по своему краю, и, как заправский хоккеист на льду, исполнил крутую дугу, вырываясь к мячу. На него — уже трое. Оба защитника переключились с «пустого» нападающего на новую опасность, и их крайний — ух, резкий, гад — догоняет. Коробчка… Не вырваться.
Как это? Микроб делает пас пяткой. Наш крайний защитник делает пас пяткой — набегающему Погосяну. Как на Лиге Чемпионов — пас пяткой и точно на ход.
Вратарь делает два крупных шага вперед, расставляя длинные руки — ну, пытайся в упор обыграть. Штрафная — это хозяйство вратаря. Он руками играет. Ну?
А-а-а! Так не бывает!
Нападающий не стал бить. Это чистый его мяч. Это один на один. И он не стал бить. Он катнул в сторону. А Микроб не остановился, а продолжал бежать, сопровождая, только чуть отставая — ну, его же и держали. И вот он по медленно катящемуся мячу как засандалил! Сетка взвилась.
Гол!
Обе команды смотрят на бокового и на главного. Ну? Ведь не вне игры?
Главный показывает на центр.
Тут уж на поле и наши запасные выбежали. Вот это мы кричали! Вот это мы скакали! А я сделал сальто и прошелся на руках.
Вот и все. Сломалась «Волынь». Даже навала у них не вышло, все время береглись, чтобы опять не убежали наши. А на чистой распасовке и ударах издали… Ха! Я сегодня лучший!
Мы налетели друг на друга, устроив кучу-малу. Ликовал Димидко. Витаутович аж встал, не рискуя хлопать, чтобы болельщики «Волыни» не запинали.
Зрители разочарованно молчали. Тренер «Волыни» замер посреди поля, опустив руки. Футболисты разбрелись, кто-то остался лежать, сжав голову руками. Таков закон равновесия: кому-то — ликование, кому-то — горечь поражения.
Окрыленные победой, мы влетели в раздевалку. Я первым делом достал телефон — написать Лизе, что мы победили. Но она меня опередила: «Саша! Я смотрела игру. Поздравляю! Какой же ты крутой!» Это что же, она футболом стала интересоваться из-за меня? Значит, все серьезно? Помимо воли лицо расплылось в улыбке.
И это насторожило Димидко. Он заглянул мне в глаза и строго сказал:
— Нерушимый! Только не надо, как Хотеев, пожалуйста. Ромео хорошо арии под окном петь и танцы плясать.
— А вот это несправедливо, — огрызнулся Микроб, жадно глядящий в телефон. — Я, между прочим, забил!
— И не поспоришь! — развел руками Димидко.
— В игре ведь тоже муза нужна, — мечтательно проговорил Микроб.
— Музе привет! — воскликнул Погосян и добавил грустно: — Моя мне так и не написала.
Это он про Дарину, что ли, говорит «моя»? У него муза помощнее. И не муза, а музык, который отэц. Может, Мика и для Дарины старается стать лучшим — вдруг увидит, оценит? Но больше отцу доказывает, что и сам чего-то стоит, без родительской поддержки.
Сидящий на банкетке Клыков сосредоточенно что-то читал в телефоне. Не просто тупил, как раньше — искал, что пишут о матче.
— Пусто, — отчитался он.
— Ну а что ты хотел, — сказал Матвеев. — Часа через два напишут. Кстати, мужики, мы заработали по три тысячи на рыло.
До всех только сейчас это дошло. Особенно — до Дятла, который от радости аж со скамейки слетел — будет что жене предъявить: вот, не зря езжу.
— Ведь можете, когда захотите! — воскликнул Димидко. — Можете! Теперь надо на следующем матче не облажаться. А следующим у нас… — Он замолчал, ожидая ответа от нас.
— Лиловское «Динамо» десятого апреля, — не очень радостно сказал Гребко, который весь день просидел на скамейке, на позиции опорника сегодня был игрок основного состава, Костя Лабич.
— Так, хватит трепаться. Давайте в душ, собираться, и — на автобус.
Аэропорт был таким маленьким и безлюдным, что казалось, если мы всей командой опоздаем, самолет нас подождет. Но внутри здания было уютно и светло, мы заняли кресла, в зале ожидания, Клыков полез в Комсеть, нашел что-то, заулыбался.
— Ого, ни фига себе, — он тряхнул головой и сказал: — сейчас в общую говорилку ссылку скину. Там фотки и статья с дерьмом, ловите! И следом еще одна, нормальная.
Говорилками здесь называли чаты.
Я открыл вторую. Там была фотография меня, застывшего в полете и тянущего руку к мячу. Пробежал глазами статью, уместившуюся в пять абзацев. Один был посвящен Микробу, второй — Погосяну, остальные — мне.
Вторую статью писал, видимо, местный болела, называлась она «Блестящая игра или — повезло?» Всю статью этот обиженный пытался доказать, что таки повезло. Нам. А волынянам — напротив, не повезло.
Прочитав ее, Микроб изобразил в руках гитару, ударил по струнам и пропел «Чижа»:
— «Гав-гав-гав», — пролаяла собака. Новый критик не заставит себя ждать. Я как раз что-то нацарапал. Значит, будет, кому обос…
Его перебил голос диспетчера, объявляющий посадку на наш рейс, но я знал, что там за слово.
Глава 9Бить буду больно…
— Радостная новость для михайловских болельщиков! — зачитал Клыков газетный заголовок, имитируя голос ведущего новостей. — Наша команда «Титан», которую теперь тренирует Александр Димидко, в Луцке обыграла «Волынь» со счетом 2:0. Секрет победы — никому неизвестный талантливый вратарь Александр Нерушимый, который бессчетное количество раз спасал команду. Появилась надежда, что «Титан» наконец не только достойно выступит во Второй лиге, но и пойдет на повышение в Первую.