Это Звягинцев все выкраивал, выгадывал из заработанных крох, чтобы скопить на путешествие или подарок Алене: там купить вместо форели хека, тут вместо индейки — дешевую курицу. Если так пару месяцев ужиматься, можно куда и сгонять. Не на Бали, конечно, — на машине в Крым в какой-нибудь гостевой дом. Как любила говаривать бабушка, брюхо — не зеркало.
Хватит! Буду тратить столько, сколько захочу. И делать то, что захочу, благо что мои желания не причиняют кому бы то ни было вред.
На улице было красным-красно. Каждый третий в знак солидарности вывесил на балконах либо флажки, либо красные гирлянды из флагов. Все это очень напоминало мое детство, только тогда на улицах частенько встречались старики, увешанные орденами, их было много, и в десять-двенадцать лет казалось, что так будет всегда. Сейчас ветеранов остались единицы. Зато у народа искренности прибавилось.
Идущие навстречу люди выглядели счастливыми, и их настроение невольно передавалось и мне. И Лизе, которой подарили по флажку девчонки-близняшки лет пяти, девочек вел отец, переодетый в форму советского солдата, даже каска у него была тех времен.
Чем ближе мы подходили к стадиону, тем чаще попадались стайки болел с атрибутикой «Титана»: бело-серебристыми шарфами, флажками и флагами, у одной девушки я заметил бандану с нарисованным, видимо, вручную, Прометеем. Меня то ли не узнавали, потому что лицо еще не примелькалось, то ли не дергали, потому что рядом была Лиза.
Лишь единожды, проходя мимо троицы — двух парней и девушки — я услышал женский голос:
— Карась, глянь, это же он!
Парень что-то пробурчал в ответ, девушка возразила:
— Я отвечаю, он это. Саша! Саша Нерушимый!
Я остановился и обернулся вместе с Лизой, которая держала меня за левую, здоровую, руку. За мной широким шагом шла невысокая румяная девушка, кудрявая, как негритянка. Накидкой Супермена за спиной висел белый флаг «Титана».
— Это ведь ты, да? — Я кивнул, девчонка пискнула от восторга. — Круто! А можно… — Она будто извиняясь посмотрела на подобравшуюся Лизу и спросила у нее: — Можно с ним сфотографироваться?
Лиза успокоилась, снисходительно улыбнулась и отошла в сторонку, а меня облепили болелы. Кудрявая девчонка вытянула руку с телефоном, но в кадр мы все не влезали, и на помощь пришла возгордившаяся Лиза. И так нас сфотографировала, и эдак. А потом девчонка повернулась спиной, протянула фломастер и попросила оставить автограф прямо на флаге. Чего ж отказываться? Я расписался — и на флаге, и прямо на куртках парней.
Лиза снова взяла меня под руку и, гордая, повела к стадиону, вокруг которого роилась толпа болел — те, кто не влез. Чтобы болелы не одолели, я накинул капюшон худи, мы протолкнулись ко входу, дважды отказав страждущим, которые предлагали выкупить наши билеты.
Прошли на свои места, уселись. Пальцы Лизы переплелись с моими.
Как непривычно-то! Город мой, стадион наш, вон команды бредут в раздевалку — а я в толпе, а не с ними. Даже в заявке меня нет. Ну какая может быть заявка, когда рука «на привязи» и даже легкие тренировки, даже просто гладкий бег под запретом?
Поэтому команды — под трибуны, а я с девушкой — на трибуну. Вот туда, по абонементу. Кстати, абонемент есть у каждого игрока, но хоть раз кто-то воспользовался? Именно, что нет. Я и тут выделяюсь, выходит, хоть и не по собственной воле. Кстати, лось тот здоровый, который мне ключицу сломал, звонил, извинялся. Но что мне извинения? Мне играть теперь нельзя, а вот так сидеть и смотреть еще больнее, чем ходить с треснувшей костью!
Ветераны говорили, что с первой серьезной травмой приходит осторожность, как у Гребко, который от мяча шарахался. И хорошо бы, чтобы — лишь осторожность, а не страх мяча. Точнее — страх чужой бутсы.
Ну, ничего. Посмотрим, как там будет.
А с трибуны, между прочим, всё гораздо интереснее и веселее, чем с поля или даже со скамейки запасных. И поле со стороны совсем зеленое, и форма у футболистов аккуратная, наша бело-серебристая, тернопольцев — желто-зеленая, и расстановка четко проявляется. Саныч снова в трех центральных. Не хочет даже дома в атакующую модель. Небось напомнил всем трем строго-настрого, что за спиной их — ворота. Там вратарь, конечно, но вратарь молод, и за голы отвечают они — все трое. Так и слышу его голос.
Свисток — и побежали, побежали…
— Ти-тан! Ти-тан! — ударил по ушам многоголосый вопль, донесшийся сзади — аж в ушах зазвенело.
Народу просто море. Праздник же, выходной. Все сходили на парад посмотреть, на местный гарнизон и их технику. В парке погуляли. Цветы к памятникам возложили. Прошли по центральной магистрали, очищенной от автолюбителей. А потом — на футбол. Нас уже залюбили. Нами гордятся, надеясь, что мы устроим им еще один День Победы. Правда, в лицо еще не слишком узнают даже меня, так это и хорошо, потому что как тогда сидеть на трибуне? Со всеми разговаривать, что ли?
Я сосредоточился на игре. Что за непонятки на поле? Почему на своей половине заперлись и в оборону играют? Вон уже и свист поднимается. Мужики, праздник у народа, дайте огня!
А не выходит как-то. Что-то и как-то. Трое четко сзади по линии штрафной. Берегутся, всеми силами не пускают противника к воротам, далеко вперед не ходят. Васенцов наш за их спинами, как в бастионе. Крайние, Микроб с Бураком, тоже не слишком разгоняются — все с опаской, с оглядкой. Но футбол вещь такая… Поле-то прямоугольное, а вот мяч — круглый. Не хочешь атаковать? Не можешь атаковать? Получи!
Мощно выбегают тернопольцы. Наши в линию стоят — и они бегут чуть ли не как в атаку — в линию, ловко перекидывая мяч с фланга на фланг. Это сколько у них вперед ходит? В восьмером несутся? Непорядок. Так и продавить могут. Наказать.
Лиза до боли стиснула мои пальцы, побледнела, закусила губу. Ей, как и всем, хотелось, чтобы мы нагибали и доминировали. У наших же всё время не получается. Как дальний пас — так перехват. Как верхом — так их длинный в центре всё снимает. Нападающие наши, Погосян с Рябовым, стоят без мяча. Туда дернутся… Сюда дернутся… Опять мяч не к ним! Уже отходить стали за круглым назад, чуть не до линии защиты.
Чтобы хоть оттуда попытаться разогнать атаку. И упираются. Уже на центральной линии упираются, теряют мяч — и снова пять-шесть-семь несутся на наши ворота.
Трибуны стихли. Так, посвистывают для порядка, но народ в целом разморило на майском солнышке, движухи на поле как бы нет — вот уже и беседы, рассказы, воспоминания о выездах…
Только краем глаза глянут на поле, свистнут для порядка — и опять о своем. И такое ощущение, что и наши как-то вот так — на мягких ногах. Вроде еще и уставать некогда, а уже уставшие. И равнодушные, что ли. Хотя нет, матерятся вполне себе неравнодушно. Уже и Колесо замечание от судьи получил, благо пока устное.
А вот это как?
Ну, блин… Привоз же — нет? Опять тернопольцы налетели, опять обсели штрафную. Снова Лиза губу кусает, отворачивается от поля — стыдно ей за наших. А мне — не то чтобы стыдно. Я знаю, как играет Васенцов: никак, и понимаю, что и зачем делается, но настроение болел передалось мне, и душа требовала побед и свершений.
Прострел опасный… И вспомнил, что ли, защитник Думченко, что сзади Москва… то есть Васенцов, кинулся под мяч рыбкой. Рыбкой, так его! Как в воду! Руками вперед! Тьфу! Матвеич за голову хватается. Колесо руками машет и материт Думченко, тот понурился, хвост поджал.
Пеналь. Бесспорный.
И Васенцов вряд ли вытянет. Лиза это понимает, хмурится, смотрит на наши сцепленные пальцы, побледневшие от напряжения. В эту минуту она больше всего хочет уйти, убежать, потому что невозможно вот так просто сидеть и смотреть!
На своем поле… В праздник…
И народ вокруг возмущенно взвыл:
— У-у-у!
Но на судью никто не ругается — момент все видели.
Вот сейчас гол в раздевалку, а во втором тайме упрутся гости — и всё. Не взломаем, не сможем.
Судья подошел к Васенцову, повторил известное, но как положено: хоть одной ногой, но стоять на линии. И не дергаться до удара! Не до свистка — вон, специально свисток показывает — а до удара!
Нападающий примеряется к мячу.
Враз зрители замерли, пространство вокруг будто загустело от напряжения. Лиза зажмурилась, побледнела, а я смотрю, прищуриваюсь. Фигура нашего Васенцова еле-еле видна.
Разбег…
И вдруг в пронзительной тишине спущенной стрелой — голос болельщика:
— Тернополь «Нива» — все вкось и криво!
Удар! Невольно зажмуриваюсь, готовый к худшему. Гол? Черт, не видно! Я вскочил, уверенный, что Васенцов пропустил, заранее расстроенный и злой.
— А-а-а! — орет весь стадион, вскочив на ноги. — А-а-а!
Лиза тоже поднялась, руками машет.
Васенцов наш мяч отбил. Да как правильно, в сторону. Ай красавец, не зря его столько натаскивал… Но почему ж мне не радостно? Словно внутри что-то — гвоздем по стеклу. Прыгай, радуйся — наши удержали стратегическую высоту! А нет радости. Потому что жаба ледяными лапками горло сжала и скрипит: «Незаменимым себя возомнил? Хе-хе. Вот поболей еще немного, и вовсе тебя забудут. Незаменимых людей не бывает, видишь, и без тебя отлично справляются».
Теперь еще сквернее стало от осознания, что живет в душе такое. Хорошо же ведь! Наши отбились! Вон, как все радуются. Это же моя команда, и это я Васенцова натаскивал, тренера-то для вратарей у нас нет. Потому я обнял Лизу здоровой рукой и позволил себе быть просто зрителем.
И — всё. Заиграли момент, вбежали в штрафную, выстроили редуты… Молодцы, теперь — давить и еще раз давить!
Но — свисток.
Уф. Аж вспотел, и сердце заходится. Ноги у меня тяжелые, как будто сам бегал и сам мяч пинал. Лиза раскраснелась, улыбается. Вот уж не ожидал, что она так проникнется футболом!
В перерыве выдохнем, успокоимся. Но как он сумел? Четко так… И опять жаба восстала, но я ее придавил. Молодец Васенцов! Его победа — моя победа.
Перерыв пролетел на одном дыхании. Разговоры, перекрикивания через ряды, объяснения, ликование фанатов, которые боялись, что без Нерушимого «Титан» превратится в Титаник. Слав