— Потерпи, пройдет время, дело забудется, и снова поступишь. Ну, или восстановишься.
— А сейчас что делать? — вскинулась она. — Мыть полы? Поливать клумбы? Обрезать кусты? — в ее глазах блеснули слезы. — Ты не перестанешь меня любить… такую? С клеймом…
— Господи, Лиза, что ты такое говоришь, ты ведь все та же моя девочка, ничего не изменилось. Плевать на предрассудки! Я, вон, вообще за решеткой, ты же от меня не отвернулась.
— Тебя оправдают, а дед… Деда не оправдают, он не сможет себя защитить. Мама говорит, надо уезжать подальше и затеряться, здесь мы все время на виду были, все нас знают, злорадствуют. Столько сплетен, столько яда!
— Не отпущу, — улыбнулся я.
Это она еще не знает, что ее дед оговорил меня даже не под пытками — просто так. Есть вероятность, что он был под ментальным контролем, и дело это чертовски усложняет. Все-таки показания основного подозреваемого будут учитываться, а опровергнуть их вряд ли кто-то сможет.
Когда мы с Лизой расстались, на душе было муторно. Я возвращался в камеру и думал о том, кто же мог сотворить такое с Вавиловым. Первая мысль была — Фарб-Вомбат, но Семерка уверяла, что он не суггестор и не умеет навязывать свою волю. И если работают одаренные, то, выходит, Кардинал прав, и грядет время смуты, когда всем станет не до футбола. Но как хотя бы навести Семерку на эту мысль, чтобы она не выглядела бредом параноика? За что зацепиться?
Кардинал еще наобещал кучу всего, а раскопал с гулькин нос. «Рано или поздно». Похоже, в моем случае информация появится, когда будет поздно.
В камере я сразу же подошел к нему и уставился требовательно. Он понял, чего я хочу, сунул в рот последнюю сигарету из пачки, разорвал ее и написал на клочке плотной белой бумаги: «Много фамилий. Кагановский все расскажет».
Встреча с Кагановским у меня назначена на завтра, на одиннадцать, а послезавтра — суд.
— Нарыл что-то интересное?
Он неопределенно повел плечами и отвернулся, лишь обронив:
— Много, очень много.
Я скрипнул зубами — до завтра ждать! — разорвал записку на мельчайшие фрагменты и спустил в туалет.
Глава 12Всем встать, суд идет!
Еще вчера я думал, что познал дзен, и мне пофиг на все — и на решение суда, и на судьбу футбольной команды, и на червей, подтачивающих тело Советского Союза изнутри. Сегодня подтвердилось, что для любого индивидуума, в том числе меня, прыщ на собственном носу важнее тысячи землетрясений а Африке.
Мысль о том, что же там нарыл Кардинал, подняла меня раньше побудки, и я минут десять перебирал варианты под забористый храп сокамерников.
Потом я вместе со всеми без аппетита поел. Прочел газеты Кардинала, где ни слова не было ни о деле Шуйского, ни о «Титане». В Союзе все спокойно: спутники бороздят космические просторы, сходят с верфей атомные ледоколы, увеличиваются надои молока, осваивается целина и сеется пшеница, товарищ Горский встречается с лидерами африканских стран. Никто не заметил, что Нерушимого затянула в жернова системы. Незаменимых людей не бывает. Вчера ты герой и любимец толпы, а сегодня — сиделец без имени и без судьбы.
Горский, насколько я знаю, суггестор, но он в деле Шуйского точно не замешан.
Дожидаясь Кагановского, я чуть не поседел. Адвокат же выглядет по обыкновению спокойно, и его уверенность немного передалась мне. Положив на стол папку с моим личным делом, он сказал:
— С чего начнем? С перспектив…
— С информации, — прервал его я.
Он открыл пухлую папку, вытащил несколько листов, оформленных в виде списка. И не побоялся же пронести! Хотя, наверное, он тут уже примелькался, вначале все, что он проносил, изучали досконально, а теперь уже и не вникают. Наркоты, колюще-режущего нет — и хорошо.
На одном листе была схема контактов Золотько, того самого иноагента, которого ликвидировали в день смерти Шуйского: в середине — фамилия фигуранта, вокруг — его помощники, выше — те, кто с ними и самим Золотько взаимодействовали.
— За несколько дней до взрыва контактировал с Шуйским. С Золотько общались Вавилов и Дороничев. Да и много кто еще. Вот личные контакты с секретарями обкомов других областей и республик, вот контакты с начальниками заводов и разработок. Жирным шрифтом выделены те, с кем он связывался или общался более трех раз. Вот — взаимодействие с замами всяких больших людей. Обширнейший список.
Он отодвинул лист с контактами Золотько и достал другой такой же.
— Так, теперь берем Дороничева и его взаимодействия. Он ткнул в несколько фамилий. Видишь? Мало совпадений. Теперь — Вавилов и совпадения контактов его и Золотько, тут уже больше, но недостаточно для того, чтобы сказать: они заодно. А вот Шуйский и Золотько.
Среди контактов Шуйского бросилась в глаза выделенная фамилия — Ковальский, а также Топаз и некто Рудазов, причем к Рудазову тянулись стрелки от замов Шуйского.
— Кто эти люди? Ковальский…
— Врач. Дочь Шуйского некрасива, собой недовольна и полжизни проводит у пластических хирургов. Это для нее он нашел специалиста аж из Новосибирска. Рудазов — начальник авиамоторного завода. Настораживает, правда? Что их могло связывать? Но главное, что Золотько много общался со всеми нашими фигурантами, в том числе Шуйским. С ним, видишь, — больше всего, что логично: они оба занимают высокие должности в области.
Если бы я знал, кто все эти люди, наверняка нашел бы зацепку. Жаль, что у меня не криминальное мышление.
— Теперь устно о результатах экспертизы. Самолет, где летел Шуйский, разорвало в воздухе на большой высоте, над тайгой. Все жертвы были опознаны по фрагментам тел, в том числе Шуйский.
— То есть вариант, что его не было среди убитых, исключен?
— Служба охраны аэропорта лично проводила его в самолет, есть их показания. И диспетчеры подтвердили. А теперь — самое интересное: Глеб Олегович Фарб.
Жирным были выделены его самые частые контакты: Тирликас, Золотько, Шуйский. Причем с Шуйским многократно встречались доверенные лица Вомбата, к ним тянется целая паутина взаимодействий. Это неудивительно, оба большие люди, в одной области работают.
Семерка наверняка бы разглядела тут что-то интересное, или… меня осенило: к убийству причастен Вомбат? Вон как его везде много. Так он не суггестор и не мог бы зазомбировать Вавилова. Вомбат и кто-то еще? Или Вавилова никто не зомбировал?
— Что там по способностям одаренных? — напомнил я.
— В работе, но сразу скажу, что информация труднодоступна, — отчитался Кагановский.
Все это должна увидеть Семерка, вот только как устроить, чтобы Кагановский не просек, что мы заодно? Попросить его передать бумаги — не вариант, не настолько я ему доверяю, подставлю агента под прикрытием.
Я запомню! Запомню, а потом все перерисую. Место, где я буду переносить информацию на бумагу, пусть ищет Семерка. В конце концов, общее дело делаем. Завтра на суде я покажу ей телепатически, что у меня есть. Я подвинул к себе листки бумаги и сказал спасибо фотографической памяти, посмотрел на них подольше, вернул адвокату.
— Теперь — к частностям, — продолжил он. — Точнее к завтрашнему суду. Шансы у нас пятьдесят на пятьдесят. Но даже если ничего не получится, расстраиваться не стоит, ведь это всего лишь мера пресечения. Зато есть основания признать тебя невиновным по шестьдесят шестой и — седьмой статьям. Ну а в остальном все по плану. Говоришь на суде только то, что мы с тобой обсуждали в прошлый раз.
Он спрятал бумагу в папку, пожал мне руку.
— До встречи в суде!
Раньше, когда имел свободу перемещения, я и представить не мог, как важно менять картинку, и потому поездка в автозаке каждый раз превращалась в настоящий вояж. Во время прошлой транспортировки я вообще один ехал, в этот — с матерым сидельцем в летах, который тоже претендовал на крошечное зарешеченное окошко, но узнал во мне Нерушимого и остался сидеть, а я жадно смотрел на проезжающие автомобили, в марках которых начал разбираться, на одетые снегом ели, на домики, выстроившиеся вдоль дороги, потом — на многоэтажки и прохожих, таких ярких и разнообразных. На огромную рекламную вывеску кофейни «Черный кофе», сигнализирующую, что почти приехали к зданию МВД.
До вчерашнего дня главная цель была — выйти на волю, но сейчас она немного подвинулась, и на первый план выступила другая — передать важную информацию Семерке так, чтобы никто ничего не заподозрил. Ведь от этого зависит не просто мера пресечения, но и моя дальнейшая судьба.
В суде я еще не был, потому понял, что мы на месте, только когда автозак остановился. Когда меня вывели, огляделся, помня, что Лиза обещала прийти, но на пятачок перед зданием суда заполонили озлобленные пенсионеры, и я увидел ее за спинами только на пороге, мы встретились взглядами, и дверь за моей спиной захлопнулась. Нас с соседом развели по разным помещениям. Прождал я минут десять, естественно, не находя себе места. И вот наконец щелкнул замок, и вспомнилось: «Луч зари к стене приник, я слышу звон ключей, вот и все, палач мой здесь…». Привет, Микроб!
Вооруженный милиционер привел меня в клетку, снял наручники и запер. Я оглядел зал суда. Места судьи и народных заседателей пустовали. За дальним столиком сидел утомленный жизнью немолодой мужчина, видимо, представитель обвинения. Рядом с моей клеткой восседал адвокат Кагановский, рядом лежала знакомая папка.
Зал пустовал — заседание было закрытым. Свидетели, если они есть, ожидали в коридоре. У выхода бдел страж порядка с дубинкой. Напротив судейских мест на стене висела огромная плазма. Суетилась на своем месте секретарь, настраивая микрофон. Мне думалось, будет имитация судебного процесса, а тут, вон, настоящее слушание.
Ровно в условленный час пришли судья и заседатели, судья, молодой холеный мужчина лет тридцати пяти — все встали, в том числе я. Судья поприветствовал собравшихся безэмоциональным голосом. Потом он зачитал статью, по которой меня обвиняют, и причину слушания — изменение меры пресечения с заключения под стражу на подписку о невыезде. Затем пришла пора идентификации личности подозреваемого, то есть моей.