Пас в центр поля — за спинами не вижу, что там. Но ясно, что рубилово знатное.
Мяч у нас! Клыков! Синяк! Жека!..
Жека пасанул Игнату, и тут ринулся их полузащитник, ударил вперед, и снова мяч на нашей половине поля, а ростовчане ломятся к воротам всей дурной толпой. Беззвучно матерясь, Мика бросился помогать защам, да как налетит сзади на их нападающего, тот и упал, за ногу схватился, завыл. Удар сзади по ногам в штрафной площади. И не поспоришь. Пеналь. Погосян сел на корточки возле травмированного парня, руку к груди приложил — извинился. Он не специально, так случайно вышло — я буквально слышал его голос с легким кавказским акцентом.
Прибежали медики, осмотрели пострадавшего, подняли. Держась за них, он ускакал на одной ноге.
Я потер руки, встал на ленточку, подумал и отступил на шаг вглубь ворот. Там-то я могу двигаться сколько угодно.
Бить поставили полузащитника, шкафа под два метра, такой у нас Быков был, не к ночи будь помянут. Я сосредоточился на его желаниях. Давай, обозначь, куда ты хочешь бить!
Прямо. Нет, чуть ниже и левее центра, но прежде он хотел сделать обманный разбег и обозначить удар, как если бить в левый верхний угол. Ну, молодец!
Он поднял голову, поглядел на меня прямо, с вызовом — так, словно в морду дать собрался, потом типа разбежался, типа ударил в угол — я сделал вид, что собираюсь прыгнуть влево… Но остался на месте и, спокойно поймав, прижал мяч к животу.
Радостно взвыли трибуны. Хоть маленькая, но это для них победа, до того они смотрели ну просто избиение младенцев какое-то.
Горе-пенальтист выматерился, причем досталось не только мне, но и всем моим родственникам, судья аж предупреждающе свистнул и покачал головой, а их тренер погрозил кулаком.
Парни наши меня окружили, пожали руку, по плечу похлопали…
— Да блин, мы проигрываем! — занервничал я, сбрасывая руку Думченко. — Вперед! Можете же!
И они побежали. Уже не так, как в начале матча — уверенно, давая друг другу «пять». «Титанов» охватило злое отчаянье, когда действительно позади — Москва, и только с гранатой на амбразуру. Как они рисковали! Как исполняли! Вот это называется — красивый футбол!
И последние пятнадцать минут только единожды противник прорвался к нашим воротам, но опасных моментов не было. Зато у их ворот — было хоть отбавляй. Особенно красиво выступил Микроб — брел-брел понуро, ртом воздух хватал, и вдруг как расправит плечи, как стартанет к их полузащитнику с мячом! Он не просто скорость набрал, а так рванул вперед, что прям блинканул! А полузащитник ростовский замешкался, думая, кому пасануть. И тут — Микроб мяч забрал, да как ускорится и — пас Клыкову, тот — Бураку. Бурак — Рябову. А тот как рванул к воротам, собирая паровоз защитников.
Вызвал огонь на себя и — мяч вбок, Микробу. Удар!
Я встал на цыпочки: черт не видно!
Рев трибун… Гол?
Хер.
Штанга. Вот теперь выматерился я.
Все-таки хороший у ростовчан вратарь. Крутой, я бы даже сказал. Три мяча отбил. Наши могли бы сравнять счет, но не судьба, хотя давили ростовчан еще как.
В общем, после матча, хоть мы и продули, не было этого выматывающего чувства, что тебя поимели. Все-таки мы зубы показали, заставили противника понервничать и забили гол престижа.
Димидко вместо того, чтобы нас распустить, свистнул и жестом поманил за собой, а когда мы собрались вокруг него, скомандовал:
— В тренерскую все!
Я пробежался взглядом по трибунам, силясь рассмотреть Лизу. Что она собиралась мне сказать такое, чего нельзя написать в сообщении? Для девушек порой сущий пустяк становится событием.
Мы направились в тренерскую. Причем настроение у всех было, как будто мы выиграли: парни перешучивались, подбадривали друг друга, только Микроб все время зевал и еле держался на ногах.
Рассевшись по местам, мы приготовились внимать, и, кажется, я знал, что собирается сказать Димидко.
— В общем так, ребята, — проговорил он и вдруг вызверился: — Вы — мудаки! Особенно — Хотеев, Клыков и Рябов с Погосяном. Надо объяснять почему?
Все молчали. Кто руки свои разглядывал, кто бутсы — в глаза тренеру не смел посмотреть никто. Кроме меня.
— Вы, блин, не просто черти кривоногие! Вы — кисейные барышни какие-то, которым нужно благословение Нерушимого. Без благословения и игра не игра, можно косячить, так получается? А если так, то каждый из вас — говно, и яйца… Выеденного яйца… Тьфу. В общем, говна вы безъяйцевые! Да, и ты Матвеев, че вылупился? Вот че ты вылупился? Есть что сказать? Не было Нерушимого — никто не играл. Как появился — по-нес-лось! Ну да, у нас крутой вратарь, а вы тогда кто? Вы все зачем? Выходит, и команды у нас нет, один Нерушимый пусть стоит в воротах и делает ничью? Так? Хотеев! Ты че заснул?
Федор и правда дрых, аж слюну пустил. Встрепенулся, подобрался и спросил:
— Что?
— Что-что! Баба тебя твоя заездила, вот что! Сил играть не осталось.
— Да ладно тебе, — вступился за Микроба Колесо. — Парень выложился по полной. Сам же видел, что он творил.
— Но почему-то счет — 1:2! — проворчал Димидко. — Вот пусть Хотеев и скажет, что ему мешало нормально играть раньше, в начале матча?
Микроб пожал плечами, задумался ненадолго и ответил:
— Да не знаю. Сначала обычно было, а потом, как… ну… Как будто дозу стимулятора засандалили. Такую дозу, что аж из ушей полилось.
Димидко недобро прищурился и обратился ко мне:
— Саня, ты что это, барыгой заделался?
— Ага. Дал подсрачник — засандалил дозу.
— Мы больше не будем, — улыбнулся с галерки Гусак.
— Ты вообще молчи. Просидел весь матч, а — «не будем». Ты и так не! — Димидко замолчал внезапно, словно у него батарейка села, махнул рукой. — Короче, запомните вот это состояние и животворящий пендель Нерушимого, и в следующий раз чтобы с таким настроем и выходили. Все поняли?
«Титаны» молчали.
— Прекрасно! Все свободны.
Игроки начали подниматься. Я сразу достал телефон, чтобы набрать Лизу, и увидел ее сообщение: «Жду тебя в столовой СК».
Да что ж за срочность такая? Похоже, и правда что-то важное, раз аж из Лиловска приехала, вот, ждет.
Погосян взял меня за руку.
— Саня, ты ща куда?
— К Лизе, что-то у нее случилось.
Микроб вздохнул:
— Жаль, я к вам собрался, разбирать игру «Динамо» — «Спартак».
— И что «Динамо», продуло, как всегда?
— Ничья, 2:2, — ответил Погосян. — Пишут, интересная была игра.
— Ну, извините, — развел руками я и погрозил пальцем. — И вообще, вы должны быть наказаны. Лишены зрелищ и…
— Секса, — подал голос маячивший на заднем плане Клыков.
Погосян обернулся:
— Тебе хорошо… ну, или нет. Ты и так без него.
Щеки Клыкова вспыхнули, он потупился.
— Короче, парни, побежал, — я пожал протянутые руки, — до вечера… может быть. Я как раз заслужил все самое хорошее.
Глава 26Вам сделают предложение, от которого вы не сможете отказаться
Из-за затемненного стекла я видел, что Лиза уже на месте, тянет через трубочку коктейль. Было 19.30, до закрытия оставалось полчаса. Есть нечто неуловимое, необъяснимое и неподвластное анализу: вот так смотришь на человека, который ведет себя обычно, но ясно: что-то с ним не то.
Как только я вошел, девушка улыбнулась как-то виновато и окаменела, пальцы сжали трубочку так, что она, наверное, аж сломалась. «Я должна вам сказать, что мы расстаемся», — это первое, что пришло на ум, даже пульс участился.
Раздеваясь на ходу, я направился к ней. Хотелось улыбнуться, но тревога не придаст улыбке искренности. Повесив куртку на спинку стула, я уселся и попытался считать ее желания: она хотела, чтобы не было… чтобы было… чтобы я не отрекся.
— Что стряслось? — прямо спросил я, усаживаясь и накрывая ладонью ее бледную руку.
Судя по непонятным желаниям, бросать она меня не собиралась.
— Саша, — проговорила она и замолчала, отводя взгляд.
— Да что такое? Говори уж, раз собралась. Ты мне изменила?
В ее глазах заблестели слезы, она затараторила:
— Нет, ты что! Я… Мне страшно. У меня… ну, эти дни всегда день в день. Хоть часы сверяй, и вот, нету… Третий день уже.
Меня будто окатили холодной водой. Потом — горячей. А потом напряжение ушло, и я растекся по стулу. Видимо, выражение лица у меня было странным, Лиза интерпретировала его по-своему, выдернула руку и затараторила:
— Я понимаю, что три дня — не тот срок, чтобы делать выводы, всякое бывает. И тест ничего не покажет, может, все еще наладится. Но мне так страшно с этим — одной! Не маме же говорить!
Меня словно мешком с мукой по голове приложило. Новость — пусть даже в таком пока размытом виде, догадка по сути, но… То, что я почувствовал, не понять молодому юноше без опыта прошлой жизни. У этого гипотетического юноши наверняка первым делом рассудок помутился бы от панических мыслей: охомутали! Прощай, свобода! Я не готов! Я еще не нагулялся!
Для меня же… Не зная, что сказать, но чувствуя, как щиплет в глазах, я потянулся к Лизе через стол и пробормотал:
— Лиза, ну ты что. Это ведь… это прекрасно!
Столько мы с Аленой ждали, хотели ребенка, а тут — раз — и нежданно-негаданно. Вот что значит — молодые растущие организмы. Конечно, может, Лиза ошиблась, перенервничала, и цикл расстроился — так бывает, ведь я все делал, чтобы она не забеременела, но пишут, что прецеденты бывали. Я много узнал обо всем этом, когда мы с Аленой готовились стать родителями.
Вот так подарок! Вот бы здорово было! В том мире не получилось узнать, что такое быть отцом, а в этом — вот так сразу!
— Ты тест делала? — спросил я.
Она кивнула.
— Да. Ничего. Но он и не покажет, это же не срок, еще гормоны не начали выделяться, какие он узнает. И врач ничего не скажет.
— А ты сдай кровь на ХГЧ, это самый точный анализ.
— На что? — округлила глаза Лиза.
— Хорионический гонадотропин человека, — объяснил я, и глаза ее стали еще больше.