К Дарине все привыкли и воспринимали ее как своего парня, да и она пообвыклась, не тушевалась при ветеранах, хоть и обращалась к ним на «вы».
— Василий, — она взглядом указала на грудастую даму, направляющуюся к гостинице, — посмотри, какие г… глаза! Точно четыре карата, а то и пять!
Погосян хохотнул. Дама яркая, ничего не скажешь: белая кожа, миндалевидные глаза, правильный овал лица. Не узбечка, скорее крымская татарка, их депортировали сюда после войны, и они прижились, не все уехали на историческую родину, когда стало можно. Даже Клыкова дама заинтересовала — он аж рот открыл.
— Давайте Роману скинемся на одноразовую подругу? — предложил Колесо.
Клыков одарил его недобрым взглядом и промолчал.
Не прошло и десяти минут, как у входа в гостиницу собрались все. Я думал, мы поедем на том же автобусе, что нас привез и стоял неподалеку, но Матвеич хлопнул в ладоши и объявил:
— Ну что? Пошли?
— Пешком? — удивился Гусак. — А по центру пошариться?
— Мы и так в центре, болван, — осадил его Думченко.
— Нам только парк пройти — и будет рынок, — объяснил Матвеич и зашагал прочь, возглавив стадо.
В парке пахло шашлыком, гуляющие пели песни, бегали друг за другом детишки с красными флажками — только и мелькали белые, черные, рыжие макушки. Детей развлекал робот в костюме из коробок, покрашенных серебрянкой.
Вдоль дорожек стояли столики с пирожками, самсой, чебуреками и даже — передвижные мангалы, где шашлыки с шипением роняли сок на угли. От ароматов кружилась голова, желудок ревел, перекрывая музыку.
Насколько Рига отличалась от привычных городов, и до чего-же все понятно здесь! Хотя казалось бы — Узбекистан! Но тут почти как дома, только теплее.
В стороне от торговцев едой бил фонтан, оккупированный детьми и старушками, что кормили голубей, а на газоне, завидев добычу, притаился матерый рыжий котяра, которого наш фотограф заприметил и стал на него фотоохотиться.
Из всех гуляющих только старухи и были в национальной одежде: цветастых рубахах до колен и такого же цвета брюках. В тени платана дремал сидящий в тачке старик в тюбетейке.
Парни сразу же налетели на еду, набрали пирожков и принялись на ходу жевать, а Погосян восхищался:
— По пятьдесят копеек! Ваще даром! А вкусные, что капец!
— Не нажираться! — орал Димидко, осознавший свою ошибку. — А то завтра на унитазе будете сидеть!
— До рынка потерпите, — уговаривал всех Матвеич.
Гребко вспомнил старинные приключения:
— А помните, как мы в Тбилиси всем основным составом вот так же обожрались, а потом в больничку угодили? Я, пожалуй, воздержусь.
Димидко взбледнул, сглотнул слюну, но голодающие уже дорвались до еды. Оставалось надеяться, что все обойдется. Даже мне как-то тревожно стало.
Рынок был огромен. Но вместо базара с коврами, котлами и фруктами нам предстал обычный советский рынок под крышей на опорах, и с бетонными прилавками. На периферии громоздились лавки с едой, фруктами, мясом, в том числе — свининой, и кафе. Но больше тут было уличных торговцев, которые готовили под открытым небом. Покупатели рассаживались за столики, в изобилии расставленные вокруг, и из картонных одноразовых тарелок уплетали плов, шашлык, чебуреки, какие-то котлеты, которые жарились прямо на шампурах.
Погосян остановился возле прилавка и вытаращился, открыв рот, на деревянные тарелки. Когда я подошел поближе, то понял, что это не сувениры, а лепешки — огромные, с золотистой корочкой, чуть присыпанные кунжутом и украшенные разным орнаментом.
— Какие… — умилилась Дарина, — я б такую есть не смогла, на стену повесила бы.
Продавщица-узбечка улыбнулась и принялась нахваливать свой товар. Ее пытался перекричать парень, у которого лепешки такие же красивые, но дешевле на целых две копейки! Завидев толпу голодных футболистов, рынок всполошился, и каждый торговец пытался соблазнить нас скидками.
Гусак купил лепешку и принялся хрустеть не запивая. Дарина и себе взяла такую, уставилась на нее, не решаясь разрушить красоту. Обратилась к продавщице:
— До чего же красиво! Никогда такого не видела.
Фотограф Олег сновал между рядами и без устали фотографировал. Вот мы с лепешками. Вот мы — с улыбчивыми узбеками в тюбетейках.
Вот мы ужинаем на столиками под открытым небом. Я взял плов, остальные предпочли шашлык, Димидко с Матвеичем — те самые котлеты на шампурах. Потом на моем столе, который я делил с Погосяном, Клыковым и Дариной, появились овощи, жареные на гриле, огурцы-помидоры и горы зелени.
Это было божественно! Колесо прав — истинный и многократный гастрономический оргазм.
Из-за столов мы не вышли — выкатились. Не удержались, набрали с собой еды и еще лепешек и переместились к сувенирным лавкам, где продавался чай, чайная посуда, посуда ручной работы и — наконец-то! — хваленые узбекские ковры, тюбетейки и национальные наряды.
И опять фотосессия, а потом — покупка сувениров.
Думченко приобрел глиняного улыбающегося узбека, больше похожего на украинского казака, раскрашенного в стиле гжель. Погосян соблазнился тюбетейкой, Гусак тоже не удержался. Гребко купил чайный сервис — его жена любительница чаепитий. Матвеич набрал магнитов и раздал нам. Гусаку подарил тот, что был с верблюдом.
— Ты горбатого хотел? Вот тебе.
Дарине достался магнит с руинами древнего города, возле которого построили Фергану. Мне — Омар Хайям. Вспомнился Микроб, поэт наш, и я купил такого же для него.
Погосян раскошелился на кальян и принадлежности.
— Давайте сегодня подымим, приглашаю! — радостно воскликнул он, глядя в основном на Дарину.
— Я тебе подымлю! — погрозил пальцем Димидко.
После рынка мы, навьюченные едой, решили посидеть в пригламуренном кафе, в котором обнаружился банкетный зал с огромным столом, где мы поместимся всем составом.
На стене висела плазма, где футбольный эксперт, то ли русский, то ли татарин, говорил:
— Я уверен, что участь гостей предрешена. У нас сильная команда, им не выстоять…
Скривившись, Димидко взял пульт и вырубил телек.
— А мы возьмем и выстоим, — уверенно сказал он и уселся во главе стола.
Вокруг него сосредоточились ветераны. Мы, молодняк, оккупировали другой конец стола. Мика не упустил возможности поухаживать за Риной, согнал Клыкова и услужливо отодвинул стул, предлагая ей усесться рядом с собой.
Рома покраснел от возмущения, а Рина проявила с ним солидарность и заняла свободное место возле меня.
Злобно зыркнув на Погосяна, Клыков переместился к ветеранам. Мика с ненавистью уставился на меня, подающего Рине меню, встал.
— Что-то есть расхотелось. Пойду домой. — Он сгреб пакеты с покупками и направился к выходу.
Я поймал его взгляд, полный злости.
— Чего это он? — удивилась Рина. — Он некрасиво поступил с Ромой, я не могла туда сесть!
Больше никто не заметил потери бойца.
— Надеюсь, хоть он не нажрется и не побежит прыгать с моста, — прошептал я.
Подошли официанты. Мы заказали разные чаи с восточными сладостями, и когда все загудели, разбившись по компаниям, я взглядом указал Рине на выход. Она поняла. Мы вышли на порог кафе, и я сказал:
— Мика тебя любит.
Рина фыркнула:
— Это потому, что не может затащить в постель. Как только, так вся любовь и пройдет. Знаю я таких.
— По-моему, у него к тебе серьезно.
Рина деланно рассмеялась.
— Не смеши мои тапочки! Он же пользует все, что движется, даже старушек! — Она посмотрела серьезно, сказала с некой обидой: — И не надо мне тут рассказывать про темперамент! Такие не меняются, и мне оно не нужно.
Мы ненадолго замолчали, и я не удержался, спросил:
— Рина, а ты не знаешь, все ли в порядке с Лизой?
Если не у нее, то у кого еще узнать? Но это было стратегической ошибкой, Рину перекосило, и она ответила, глядя в сторону:
— Мы с этой стервой не общаемся!
Донеслись хлопки в ладоши, мы синхронно повернули головы и увидели Мику, сидящего на скамейке напротив.
— Что, интересно, он о нас подумал? — сказал я.
— А и пофиг, — фыркнула Дарина, резко развернулась и исчезла в кафе.
Вот только разборок с приятелем не хватало! Оставив пакеты, Мика подошел и прошипел, сжав кулаки:
— Вот так, значит? А я тебе доверял!
— Между прочим, я ей о тебе говорил, — сказал я.
— Ага. Постель после Лизки еще не остыла, хочешь ее оприходовать?
— Остынь, Мика. У меня нет на нее планов.
— Расскажи! — вызверился он.
— Шарик, ты — балбес, — сказал я и вернулся в кафе.
Рина тоже почему-то обиделась и отсела от меня к Клыкову. Ну и ладно, ну и не очень-то и хотелось. Главное, чтобы этот конфликт на ровном месте не сказался на завтрашней игре.
Беспокоясь за Мику, я раньше других вернулся в отель, но его там не обнаружил. Пришел он за полночь, злой, но трезвый. Со мной он демонстративно не разговаривал. Глупый — потому что неопытный.
Глава 7Медведь и шершни
Утром Погосян вел себя как ни в чем не бывало, только спросил будто бы ненароком:
— Слушай, брат, а ты правда не имеешь на Рину планов?
Я улыбнулся и мотнул головой.
— Нет.
— И правда ей тогда про меня говорил? Что?
— Ей не понравилось, как ты обошелся с Клыковым, вот и все, — съехал с темы я.
— А она про меня что говорила?
— Что ты бабник и никогда не изменишься, — не стал врать я.
Мика тяжко вздохнул, скомкал салфетку и бросил в стену.
— Хреново. Но ведь мы не вместе, и я… — Он смолк, задумавшись. Вскинул голову. — Думаешь, она изменит мнение, если я завяжу с бабами?
— Вряд ли. Это не твой человек, Мика. Если она тебя не полюбила, то уже и не полюбит, каких бы высот ты не достиг. Зачем тебе неискренний человек рядом?
Погосян ударил кулаком по столу.
— Нужен! Ты не понимаешь. Окружу заботой, засыплю подарками, и она поймет!
— Что ей с тобой выгодно. Ты ее купишь, понимаешь? А потом она найдет того, кого полюбит, и уйдет. Зачем тебе это? Пойдем лучше завтракать.