Достала крем в таком затертом флаконе, что не разобрать надписи, принялась мазать.
— Легче становится, — улыбнулся Микроб. — Это что за мазь?
— Все-таки вывих, — сказала она безапелляционно, проигнорировав вопрос, покосилась на меня и добавила уже осторожнее: — Плюс разрыв сосудов. Ничего страшного.
Что-то в ее голосе меня насторожило, я сосредоточился на ее желаниях: больше всего на свете она не хотела, чтобы кто-то узнал правду. А это значит, с Микробом все плохо. Но зачем врать?!
— Играть я смогу? — спросил Микроб с надеждой.
Рина снова пожала плечами и положила руку на его лодыжку будто бы случайно, задумалась. Микроб зевнул во весь рот, девушка тоже зевнула — все-таки мы ее из постели достали.
— Посмотрим. Может да, может, нет, — ответила она погладила его лодыжку.
Погосян отвернулся и ушел в свою комнату. Он хотел оказаться на месте Микроба больше, чем играть.
— Отпустило, прикиньте! — прошептал Микроб, Рина кивнула, резко двинула его стопу туда-сюда — он вскрикнул.
— Готово, — сказала она как-то неуверенно и снова захотела, чтобы я не узнал правду.
Да что ж такое? Что с Микробом? И ведь не скажет! Но ведь это опасно — скрывать тяжесть состояния и выпускать его в поле. А если ее отвести в сторонку да надавить?
— Точно ничего страшного? Может, в больницу? — уточнил я.
Рина помотала головой, дала мне мазь. Я присмотрелся к пузырьку и понял, что это не фабричное изделие, Рина сама ее сделала. Открыл, ковырнул мазь пальцем. Похоже на обычную основу для крема. Понюхал: пахнет можжевельником. Спрашивать не стал, что это за фуфломицин — все равно соврет.
— Мне пора, — проговорила она, испуганно на меня косясь, и поспешила к выходу.
— Стой! Я провожу. Тут в подъезде онанист…
Она махнула рукой.
— Я его заломаю на раз-два.
— Какой онанист, что ты лечишь! — донесся голос Погосяна, высунувшегося из комнаты.
— Спасибо, Рина, — поблагодарил Микроб, подозревающий, что происходит неладное, вот только он не мог понять, что именно происходит.
— Я ж сказал, что Рина поможет! — радостно объявил Клык, он вообще не почуял, что в воздухе запахло изменой.
Я глянул на лодыжку Микроба и обалдел: отек спал, остался лишь наливающийся синяк. И тут до меня дошло.
К этому моменту Дарина подошла двери, надела одну босоножку, вторую, резко обернулась и поспешила прочь.
— За мной не ходить, — рыкнул я и рванул за ней.
— Что происходит? — крикнул Мика вдогонку.
— А ведь не болит! Эк она мне вывих вправила, почти не больно…
Я захлопнул дверь, отсекая звуки, бросился за Риной по ступенькам, крикнув:
— Стой!
Но она и не подумала остановиться. Я выбежал в ночь, рванул за ее удаляющейся фигуркой.
— Ты ведешь себя глупо! Я все понял.
Она остановилась, как подстреленная — черный силуэт на фоне яркого фонарного света, бьющего ей в спину.
— Че орете, черти?! — крикнула старуха в окно первого этажа. — Пошли отсюда вон! Дайте поспать.
Хотелось послать бабку нахрен, но я был неправ, потому смолчал, поравнялся с Риной. Она смотрела в сторону, ноздри ее раздувались. Вскинув голову, она прошептала сквозь зубы:
— И что ты понял?
— Дар, — прошептал я одними губами. — Это ведь твой дар — лечить. Ты — хилер.
Она скривилась.
— Чего это я киллер?
Ах ну да, здесь не играют в ММО РПГ, в которые я резался в том мире.
— Лекарь, не киллер.
— Как ты понял? Впрочем… все, я спалилась, сушите весла?
Я мотнул головой.
— Нет…
Дарина брякнулась на колени, сложила руки на груди.
— Не говори никому, пожалуйста!
Я подхватил ее поставил на ноги, поймав недоуменный взгляд мужика, выгуливающего спаниэля на детской площадке.
— Не скажу. Просто я такой же, вот и понял.
Она округлила глаза, открыла и закрыла рот, часто-пречасто заморгала.
— И частично спалился, — признался я и направился к детской площадке. — Идем поговорим, заодно и урода этого с собакой шуганем. Не бойся, я тебя не выдам.
Пошел, блин, навал! Семерка в больнице, теперь, вот, Рина трясущаяся. Никогда ее в таком состоянии не видел. Я встряхнул ее.
— Эй, ты чего? Все ведь хорошо.
— Ага — хорошо, — проворчала она, — дед рассказывал, как это… хорошо.
Я оседлал качели, взялся за ручки, торчащие из головы пластиковой лошадки, и оттолкнулся, чтобы второй край качели опустился. Рина вспорхнула на него, мы качнулись пару раз вверх-вниз. Хозяин спаниэля зыркнул недовольно и увел собаку окроплять не гномиков в песочнице, а кусты в клумбе.
Вспомнились слова Витаутовича, что два самородка в одном месте — это странно. Теперь нас, выходит, трое.
Мы слезли с качелей, я молча показал Рине телефон, она кивнула, забрала его, положила в сумку, а ее убрала подальше. Я уселся на скамейку, Рина устроилась рядом.
— И как теперь жить? — прошептала она.
— Что ты знаешь?
— Дед рассказывал, что отказаться от дара нельзя. А если тебя выявят, то поставят на учет, заберут на обучение в закрытую воинскую часть. — Рина повела плечами. — Потом, когда выйдешь, будешь служить в Безопасности Родины, прессовать всяких уродов, вести расследования.
— Или лечить людей, — сказал я. — Все зависит от твоего дара. У тебя мирный дар, как с ним прессовать уродов?
— А у тебя какой? И если ты засветился, то почему еще здесь?
— Потому что я полезнее в футболе, чем в том закрытом заведении. Если ты будешь против, никто насильно тебя туда не потащит, просто будут присматривать, потому что, когда дар наберет силу, он может тебя убить. А там учат с ним справляться.
Мы с минуту сидели молча, наблюдали, как возле фонаря с жужжанием, будто маленькие бомбовозы, летают блестящие черные жуки. Падают в песочницу и снова взлетают к свету.
— Но ты права. Пока можешь скрывать дар — скрывай.
— Дед говорил, что Тирликас бээровец, я его боюсь, — призналась Рина. — Он может меня почуять?
Теперь ясно, почему Рина так отдалилась: ее пугал Лев Витаутович.
— Нет, — качнул головой я. — Он из сенсориков — то есть сильных и ловких. А если заметит, что ты его избегаешь, вот тогда может заинтересоваться.
— Хорошо. А я уж увольняться собралась.
Столько всего хотелось ей рассказать! Но я молчал, потому что информация может быть опасной для самой Рины. Пусть поживет спокойно.
Думал, она обрушит на меня шквал вопросов, но нет, ее любопытство ограничилось тем, сколько нас, чем самородок отличается от одаренного и что умею я. Ответ она получила на первые два вопроса и более-менее успокоилась, притихла, положив голову мне на плечо.
Я зевнул. Растрепанные волосы Рины щекотали шею, в траве на одной ноте пел сверчок, вдалеке шелестели автомобили. По телу разлилась усталость, а в голове осталась единственная мысль: я не выдам Рину, никому о ней не расскажу. Пусть они с Микробом не знают друг о друге. Чем меньше людей в курсе, пусть даже это надежные люди, тем лучше.
Усталость взяла свое — я зевнул так, что слезы навернулись. Научил Рину прятать мысли, рассказал, как разжигать внутренний огонь, еще раз зевнул и почувствовал себя акушеркой. Вот только акушерка приняла роды — и свободна, все заботы о младенце на матери, а я чувствовал ответственность за Рину.
— Тебя проводить домой? — спросил я.
— Нет, тут рядом, — мотнула головой она, — а если вдруг какой желающий показывать, хи, так я его…
Я посмотрел на Рину пристально, больше всего на свете она сейчас хотела не быть одной, и дело тут не в уличных хулиганах. Девушка смолкла, моргнула пару раз и прошептала беспомощно:
— Проводи. Только Мика заревнует, обидится на тебя.
Зачем она борется со своими желаниями? Боится показаться слабой?
Жила Рина в десяти минутах ходьбы и всю дорогу извинялась, как ей неловко. У подъезда пятиэтажки, где она жила, я обнял Рину. Девушка казалась слабой и маленькой, я не удержался и поцеловал ее в макушку.
— Все, беги. Ко мне утром Тирликас приедет, нужно хоть немного выспаться.
Домой я возвращался трусцой, а в голове крутилось: «Я придумал тебя, придумал тебя. От нечего делать во время дождя».
Тихонько открыв дверь квартиры, я на цыпочках вошел в коридор, рассчитывая, что сейчас, в начале второго, все уже спят — а хрен там! За столом на кухне, при свете торшера сидел Погосян, излучая тягостное уныние. Посмотрев на меня, как Цезарь на Брута, он сказал:
— Не ожидал от тебя.
— Мика, отвали со своими глупостями, — отмахнулся я.
Он хлопнул ладонью по столу.
— Я ее год жду! Что тебе — баб других мало? Да они виснут на тебе, как… пиявки!
Он ждал объяснений, уверений, что я не трону Рину. Но почему я должен играть в его детские игры, оправдываться в том, в чем не могу быть виноватым? Накатила злость.
— Мика. Если ты ждешь извинений, то их не будет. Пора взрослеть, брат.
Я направился к себе. За спиной загрохотало — аж люстра качнулась. Я обернулся. Погосян перевернул стол и пинал его. Навалилась усталость. Хрен с ним, пусть хоть башку об стену разобьет — я буду спать.
Бесновался Мика недолго. Сквозь сон я слышал гневный голос Димидко, который жил в квартире под нашей, а потому проснулся и прибежал на грохот. Пусть объясняет Погосяну, раз его родители ничему не научили.
Завтра будет трудный выходной, встреча с Семеркой, которая должна рассказать мне что-то важное. Интересно, что сказал бы Тирликас, если бы узнал, что возле него инициировался еще один одаренный?
Если среди вас есть меломаны, интересно, узнаете ли некоторые цитаты. Промо победителям: https://author.today/post/410028
Глава 6Спасательный круг
Тирликас дал выспаться: позвонил не чуть свет, а в восемь, предупредил что будет через полчаса.
По-солдатски быстро приняв душ, я вышел в кухню сварганить себе пару бутербродов с кофе и выпить аминокислоты. За столом завтракали Погосян и Микроб. Увидев меня, Мика забрал тарелку с творогом, чашку и ушел к себе, захлопнув дверь.