Значительными оказались успехи в области здравоохранения. Масштабы эпидемий удалось сократить благодаря системе пограничных и портовых карантинов. Было введено обязательное оспопрививание, причем Екатерина лично подала пример, одной из первых сделав себе такую прививку. Открывались больницы и приюты.
Однако просветительные порывы императрицы имели свои границы. Распространение масонства внушало императрице тревогу, поскольку она видела в этой силе оппозицию монархической власти. Попытки поднимать острые политические вопросы вызывали у нее негодование. В 1770 году именно по этой причине закрыли издававшийся Николаем Ивановичем Новиковым (1744–1818) журнал «Трутень», в 1792 году попал в Шлиссельбургскую крепость и сам издатель. Автор антикрепостнической книги «Путешествие из Петербурга в Москву» Александр Николаевич Радищев (17491802) удостоился от императрицы определения «бунтовщик хуже Пугачева» и отправился в ссылку. Критиковать дозволялось только частных лиц и отдельные недостатки, но не саму систему, что отчетливо видно по творчеству таких авторов, как драматург Денис Иванович Фонвизин (1745–1792) и подвизавшийся на чиновничьей ниве поэт Гавриил Романович Державин (1743–1816).
Постепенно Екатерины II пришла к убеждению в том, что такая огромная страна, как Россия, может успешно развиваться только при абсолютной монархии. Ей принадлежат слова: «Величие и пространство Российской империи требует, чтобы государь ее был самодержавен»[107].
Во многом такое убеждение проистекало из ее размышлений на геополитические вопросы: «Екатерина обладала исключительной памятью, завидной работоспособностью, редкой усидчивостью и методическим умом, стремящимся все привести в систему. Ее постоянные занятия русской историей не были пустой тратой времени, носили вполне профессиональных характер и не прерывались даже во время войны. В противовес модному остроумию, склонному лишь к изящным и милым, но поверхностным шуточкам, Екатерина стремилась найти причины исторических событий, фактически используя в своих умозаключениях понятие большого времени в истории, длительной временной протяженности… Она не только постоянно занималась извлечением уроков из истории, но и разработала историософскую концепцию, носившую оригинальный характер и опередившую свое время.
Российская история – это процесс постоянного усиления страны вопреки ее врагам. К такому выводу пришла Екатерина II 26 января 1791 года. Исходя именно из таких представлений о российской истории, императрица и самодержица всероссийская самостоятельно руководила внешней политикой. Война не страшила Екатерину Алексеевну. Она полагала, что все испытания, которым подвергало Россию в прошлом, служили лишь к вящей славе империи; страна, вынужденная напрягать свои необъятные силы, с победой выходила из труднейших ситуаций, неуклонно расширяя пространство покоренной и сохраненной земли. Так будет и впредь, лишь бы государь на престоле не оказался слабым»[108].
Екатерина II всегда отличалась удивительной прагматичностью, которая и объясняет видимое противоречие между «реакционными» и «либеральными» мероприятиями ее царствования.
Однако, укрепляя центральную власть и опираясь прежде всего на дворянство, она правильно оценивала и перспективы «третьего сословия» – буржуазии.
Изданная в 1785 году «Грамота на права, вольности и преимущества благородного дворянства», в сущности, лишь подтверждала ранее уже полученные привилегии «благородного» сословия, а одновременно появившаяся «Жалованная грамота городам» даровала также серьезные льготы купцам и промышленникам, ставя высший слой предпринимателей фактически на один уровень с дворянством.
В том же духе составлены и другие законодательные акты, явно ориентированные на интересы «третьего сословия» и постепенную ликвидацию социальных перегородок: соответствующие идеи можно углядеть и в «Уставе благочиния или полицейском» (1782), и в «Уставе о народных училищах» (1786), и даже в «Уставе о повивальных бабках» (1789).
На вершине успеха
Редкую прагматичность Екатерина II продолжала проявлять и во внешней политике.
Вот мнение британского историка: «Во второй половине XVIII века в Европе насчитывалось пять великих держав. Две из них – Великобритания и Франция – являлись заклятыми врагами; то же самое касалось Австрии и Пруссии. Россия была единственной из пяти великих держав, не имевшей ненавистного противника, и это обстоятельство существенным образом играло в ее пользу. В целом Россия приняла сторону Великобритании в конфликте последней с Францией. Так случилось прежде всего потому, что Франция традиционно оказывала покровительство шведам, полякам и туркам, которые являлись ближайшими соседями и противниками России…
Еще большую пользу Россия могла извлечь из австро-прусского соперничества. Урок, вынесенный Габсбургами и Гогенцоллернами из событий Семилетней войны, состоял в том, что их безопасность, не говоря уже о будущей экспансии, зависели от доброй воли России. Екатерина II умело провела своеобразный аукцион на получение поддержки России. К 1770-м годам она пришла к правильному выводу о том, что наибольшие территориальные приращения ожидали Россию на южном направлении – в борьбе против Османской империи. С этой точки зрения Австрия представляла для России гораздо больший интерес, чем Пруссия. Тогда императрица милостиво позволила Вене выиграть аукцион на получение поддержки России. В обмен на нее австрийцам пришлось заплатить высокую цену. В 1788 году они оказались втянутыми в дорогостоящую войну против Османской империи, которая отвечала русским, а не австрийским интересам»[109].
Неофициальный альянс с той же Англией никогда не заставлял Екатерину II забывать о собственных интересах. В 1779 году по ее инициативе Россия, Дания и Швеция выступили с совместным заявлением о том, что будут силой пресекать любые попытки английского флота захватить их суда с целью пресечения торговли с врагами Британской империи. К разработанной позже Декларации вооруженного нейтралитета либо присоединились, либо согласились считаться с ее положениями все европейские страны, кроме «владычицы морей» Англии.
В 1783 году после подавления выступлений крымских татар в состав Российской империи включен Крымский полуостров. Тогда же царь Картли и Кахети Ираклий II (17201798) подписал Георгиевский трактат, признав протекторат России в обмен на военную защиту от персов и турок.
Тлеющий конфликт с Османской империей постепенно раздувался при участии европейских держав, однако Екатерина II и сама была заинтересована в том, чтобы расширить позиции России в Причерноморье и даже попытаться установить контроль над проливами, связывавшими Черное море со Средиземным. Реализация этой задачи облекалась в форму т. н. «Греческого проекта», предусматривавшего восстановление Византийской империи с представителем Дома Романовых на престоле. В качестве кандидата на эту роль рассматривался второй внук государыни Константин (1779–1831), названный так не только в честь соответствующего святого, но и в память последнего византийского императора, павшего на улицах Константинополя в бою с турками. Впрочем, идея овладения Константинополем – Стамбулом все же рассматривалась как программа-максимум.
5 июля 1786 года Екатерина II записала в своем дневнике «Граница не кончена, потребно время для исполнения большого предприятия. Граница будет Черное море»[110].
Ограничив привычные траты, императрица к 1787 году накопила для войны с Турцией 15 миллионов рублей, однако считала, что для полноценной подготовки требуется еще два года и 55–60 миллионов рублей.
Турки ей этого времени не дали, причем отчасти на конфликт их спровоцировала сама Екатерина II, совершившая в январе-июле 1787 года путешествие на юг России, по ходу которого оценила успехи Потемкина в освоении края, а также мощь Черноморского флота. При встрече с императором Австрии Иосифом II (1741–1790) была достигнута договоренность о совместных действиях против Османской империи.
Именно после этой вызвавшей общеевропейский резонанс поездки турки решили атаковать первыми, однако высаженный ими при открытии боевых действий десант на Кинбурнской косе был разбит Суворовым. В следующем 1788 году Г.А. Потемкин захватил крепость Очаков. В ходе тяжелой многомесячной осады в Днепровском лимане происходили морские сражения, в которых успешно действовали суда создающегося Черноморского флота под началом двух поступивших на русскую службу иностранцев – принца Карла Генриха Нассау-Зигена (1743–1808) и прославившегося во время войны за независимость США Джона Поля Джонса (1747–1792). В том же 1792 года турецкий флот потерпел поражение у острова Фидониси от корабельной эскадры под командованием Марко Ивановича Войновича (1750–1807) и Федора Федоровича Ушакова (1745–1817)[111].
В 1789 году Суворов одержал победы при Фокшанах и Рымнике, а в 1790 году взял Измаил. На море список успехов русского флота пополнили битвы в Керченском проливе и у мыса Тендра. Завершили войну победы Николая Васильевича Репнина (1734–1801) у Мачина и Ф.Ф. Ушакова при Калиакрии.
По условиям Ясского мирного договора 1791 года Россия закрепила за собой территории в Северном Причерноморье, а также получила земли между Южным Бугом и Днестром, упрочила позиции на Балканах и Кавказе.
Императрица испытывала удовольствие от того, что смогла разгромить империю, оказавшуюся не по зубам самому Петру Великому. На портрете государыни кисти талантливого живописца Федора Степановича Рокотова (1730-е – 1808) она изображена с высшей военной наградой – орденом Св. Георгия I степени и рядом с бюстом Петра I, над которым начертан девиз «Начатое свершает».