.
9 марта 1801 года, опасаясь измены, император высказал намерение арестовать свою супругу Марию Федоровну и двоих сыновей – Александра и Константина. Для Палена это был лишний козырь, с которым он сумел убедить наследника согласиться на свержение отца (при условии сохранения ему жизни)[129].
Генерал Л.Л. Беннигсен
Вечером 11 марта все действующие и потенциальные участники заговора (около 150–200 человек) собрались на ужин в доме командира лейб-гвардии Преображенского полка. Разгоряченная спиртным и пылкими речами публика с энтузиазмом восприняла призыв немедленно избавиться от «тирана». Две группы, возглавляемые Паленом и генералом Леонтием Леонтьевичем Беннигсеном (17451826), направились к новой резиденции царя в Михайловском замке.
По прибытии на место группа Палена «заблудилась» в коридорах. Заговорщики из второй группы ворвались в спальню Павла I и, пока сам Беннигсен «рассматривал картины», вытащили спрятавшегося государя из-за ширмы. После короткого препирательства с перепуганным монархом несколько человек навалились на него, «таким образом император был удушен и задавлен». Кто именно убил Павла, остается неизвестным: чаще всего эту сомнительную честь приписывали Николаю Зубову, нанесшему государю удар табакеркой в висок[130].
Утром 12 марта 1801 года Пален и Беннигсен посетили Александра Павловича, сообщив ему о смерти отца.
В соседней комнате собрались придворные, и когда новый император попытался расплакаться, то ли Пален, то ли Беннигсен легонько подтолкнул его к двери со словами: «Довольно ребячиться, государь. Ступайте царствовать».
Общие итоги. Павел I
В территориальном плане Россия в правление Павла I никак не расширила свои границы, хотя и проводила весьма активную внешнюю политику.
Император постоянно демонстрировал, что его интересует не внешняя экспансия как таковая, а восстановление порядка во взбаламученной Французской революцией Европе.
В то же время, при всей своей темпераментности и внешней непоследовательности, Павел I продолжал усилия предшественников по продвижению в южном направлении. Претензии на Мальту, которые обычно объясняются интересом царя к рыцарской символике и традициям, имели вполне рациональный подтекст, заключающийся в стремлении получить морскую базу в Средиземноморье. Браться за такую задачу, не решив вопрос с Босфором и Дарданеллами, было несколько авантюристично, но попробовать все же стоило в силу удачно складывающейся внешней конъюнктуры. Правда, противодействие англичан так и не позволило закрепиться на Мальте, однако компенсацией неудачи стало фактическое установление контроля над Ионическими островами, давшее России возможность играть более активную роль в стратегически важном регионе.
Не был авантюрой и поход в Индию, имевший реальные шансы на успех, но вызвавший недовольство главным образом по причине внезапности всего предприятия. Но и внезапность – рациональная, поскольку объяснялась разочарованием Павла I в своих союзниках – Англии и Австрии. Эгоистичность этих держав толкнула его к переориентации внешней политики, исходя из перспективы создания франко-российского альянса. Выглядел подобный союз вполне многообещающе, что признавали даже политики, недолюбливавшие Наполеона Бонапарта.
Сама гибель Павла I явилась результатом английских интриг, а потому может считаться следствием патриотичной внешней политики государя. Другое дело, что не меньшую роль в успехе заговора сыграли допущенные царем ошибки и перегибы, когда он пытался ломать дворянство «через колено» и явно недооценивал опасность со стороны тех, из кого, собственно, и состояла элита российского общества.
Однако внешне неудачное царствование Павла I имело и два важных положительных результата. Во-первых, оно заставило дворян, что называется, подтянуться и несколько умерить собственные эгоистические амбиции. А во-вторых, многому научило его преемников, приступивших, что называется, к «переформатированию» элиты из чисто дворянской в бюрократическую. Собственно говоря, этот процесс был запущен еще при Петре I, но как-то заглох к концу XVIII столетия. «Бедный Павел» придал ему новый импульс. Хотя и ценой своей жизни.
Благотворительность Марии Федоровны
Короткое царствование Павла I привело к колоссальным изменениям в семействе Романовых. И дело заключалось не только в законе о престолонаследии. Более того, родство с Вюртембергским правящим семейством намного прочнее интегрировало Российский правящий дом в систему межсемейных династических отношений правящих домов Европы.
Сама Мария Федоровна заняла в Доме Романовых совершенно особое место не только как вдовствующая императрица, но и как мать двух последовательно сменивших друг друга монархов – Александра I и Николая I.
Воздерживаясь от активного участия в государственных делах, она оставляла за собой роль арбитра в межсемейных конфликтах и нашла сферу деятельности, способствовавшую росту ее личной популярности. Речь идет о благотворительности. Сразу же после восшествия на престол Мария Федоровна стала «начальствовать над воспитательным обществом благородных девиц», активно занявшись привлечением пожертвований и его преобразованием (12 ноября 1796 г.). Государыня, высказываясь против раннего поступления девиц в общество (с 5 лет), старалась не допускать в него мещанок. 5 мая 1797 года под покровительство Марии Федоровны перешел Воспитательный дом со всеми его учреждениями[131].
По мнению Е. Лихачевой, составленные императрицей правила приема служат «…ясным подтверждением того, что цель Екатерины II при основании общества – смягчение нравов путем воспитания и образования русского юношества – была оставлена тотчас после ее смерти, а государственная, общественная идея, руководившая Екатериной II, была заменена целями сословными и благотворительными»[132].
С таким выводом можно согласиться, но следует уточнить, что благотворительность, направленная на низшие сословия, от такого подхода не пострадала. Мария Федоровна активнее занялась предназначенными для сирот воспитательными домами, видя причину их бедственного положения в том, что размеры финансирования не соответствовали количеству воспитанников.
В ноябре 1797 года издано распоряжение, предписывавшее ограничить число принятых детей (500) в петербургском и (500) в московском воспитательных домах, прочих младенцев предписывалось отдавать в семьи государственных крестьян, где они должны были воспитываться (мальчики до 18-летнего, а девочки до 15-летнего возраста).
Для управления Смольным, а также петербургским и московским воспитательными домами Мария Федоровна организовала специальную канцелярию, осуществлявшую кураторство над всеми благотворительными проектами[133].
Вюртембергские родственники
Помимо императрицы достойный след в истории оставили и двое ее появившихся в России родственников.
Брат государыни герцог Александр Фридрих Карл Вюртембергский (1771–1833) уже в 11-летнем возрасте авансом получил от Екатерины II офицерское звание. Правда, реальную службу он начал в австрийской армии в 1793 году в чине полковника. В 1799 году его военные способности оценил А.В. Суворов. Прибыв в Россию в мае 1800 года, произведен в чин генерал-лейтенанта с назначением шефом кирасирского своего имени полка (позже – Рижский драгунский полк). Уже в 1800 году, помимо обширных земельных владений, Александр Вюртембергский получил звание генерала от кавалерии, однако никаких значимых должностей не занимал вплоть до 1811 года, когда стал белорусским военным губернатором, а также губернатором витебским и могилевским.
В кампании 1812 года герцог поначалу просто состоял при штабе 1-й Западной армии, приняв участие в битвах под Витебском и Смоленском.
В критический момент Бородинского сражения он сменил тяжело раненного Петра Ивановича Багратиона (1765–1812), но почти сразу же передал командование прибывшему к месту событий Дмитрию Сергеевичу Дохтурову (1756–1816), пользовавшемуся доверием главнокомандующего Михаила Илларионовича Кутузова (1745–1813). Хотя за Бородинское сражение Александр Вюртембергский получил золотую шпагу с алмазами «За храбрость», этот эпизод оставил в его душе неприятный осадок, и в дальнейшем он примкнул к группе генералов, критиковавшей Кутузова.
При этом он храбро и распорядительно действовал в битвах при Тарутино (награжден орденом Св. Георгия III степени), под Малоярославцем, Вязьмой и Красным.
В апреле-августе 1813 года герцог осаждал Данциг (современный Гданьск), причем поначалу силы его корпуса почти вдвое уступали гарнизону под командованием способного и энергичного генерала Жана Раппа (1771–1821).
Тем не менее, с успехом отражая вылазки и овладев рядом неприятельских укреплений, он смог принудить своего противника к капитуляции, получив орден Св. Георгия II степени и золотую шпагу, украшенную бриллиантами и лавровыми ветвями, с надписью: «За покорение Данцига». Действовавшие под его началом отряды Санкт-Петербургского ополчения также поднесли ему золотую медаль с надписью: «Его королевскому высочеству герцогу Александру Вюртембергскому, благодетельному своему начальнику, признательное Санкт-Петербургское ополчение»[134].
После окончания наполеоновских войн герцог вновь занял пост белорусского военного губернатора, а в 1822 году стал начальником Главного управления путей сообщения. Как администратор он сыграл огромную роль в становлении военно-инженерного ведомства, реорганизовав управление Корпуса инженеров путей сообщения и основав в Петербурге Училище гражданских инженеров.
Жители Петербурга обязаны герцогу строительством шести мостов. Под его руководством осуществлялись работы по реконструкции Вышневолоцкой, Мариинской, Тихвинской, Огинской и Березинской водных систем, продолжалось строительство петербургско-московского шоссе и началось строительство шоссе через Динабург (современный Даугавпилс) на Ковно (современный Каунас).