И в этом жалость есть и снисходительность,
Как к свергнутому с трона королю.
Есть в этом сожаленье об ушедшем,
Стремленье, где утеряна стремительность,
И как бы недоверье к «я люблю».
Люблю тебя теперь
Без обещаний: «верь!»
Мой век стоит сейчас — я вен не перережу!
Во время — в продолжении «теперь»
И прошлым не дышу и будущим не грежу.
Приду и вброд и вплавь
К тебе — хоть обезглавь!
С цепями на ногах и с гирями по пуду.
Ты только по ошибке не заставь,
Чтоб после «я люблю» добавил я и «буду».
Есть в этом «буду» горечь, как ни странно,
Подделанная подпись, червоточина
И лаз для отступления в запас,
Бесцветный яд на самом дне стакана
И, словно настоящему пощечина,
Сомненье в том, что я люблю сейчас.
Смотрю французский сон
С обилием времен,
Где в будущем — не так и в прошлом — по-другому.
К позорному столбу я пригвозден,
К барьеру вызван я языковому.
Ах, — разность в языках!
Не положенье — крах!
Но выход мы вдвоем поищем и обрящем.
Люблю тебя и в сложных временах,
И в будущем, и в прошлом настоящем!
Когда вода всемирного потопа
Вернулась вновь в границы берегов,
Из пены уходящего потока
На сушу тихо выбралась любовь
И растворилась в воздухе до срока,
А срока было сорок сороков.
И чудаки — еще такие есть
Вдыхают полной грудью эту смесь,
И ни наград не ждут, ни наказанья,
И, думая, что дышат просто так,
Они внезапно попадают в такт
Такого же неровного дыханья…
Только чувству, словно кораблю,
Долго оставаться на плаву,
Прежде чем узнать, что «я люблю»,
То же, что дышу или живу!
И вдоволь будут странствий и скитаний,
Страна любви — великая страна!
И с рыцарей своих для испытаний
Все строже станет спрашивать она,
Потребует разлук и расстояний,
Лишит покоя, отдыха и сна…
Но вспять безумцев не поворотить,
Они уже согласны заплатить
Любой ценой — и жизнью бы рискнули,
Чтобы не дать порвать, чтоб сохранить
Волшебную невидимую нить,
Которую меж ними протянули…
Свежий ветер избранных пьянил,
С ног сбивал, из мертвых воскрешал,
Потому что, если не любил,
Значит, и не жил, и не дышал!
Но многих, захлебнувшихся любовью,
Не докричишься, сколько не зови…
Им счет ведут молва и пустословье,
Но этот счет замешан на крови…
Давай поставим свечи в изголовье
Погибшим от невиданной любви…
Их голосам дано сливаться в такт,
И душам их дано бродить в цветах,
И вечностью дышать в одно дыханье,
И встретиться со вздохом на устах
На хрупких переправах и мостах,
На узких перекрестках мирозданья…
Я поля влюбленным постелю,
Пусть поют во сне и наяву!
Я дышу — и, значит, я люблю!
Я люблю — и, значит, я живу!
БЕГ ИНОХОДЦА
В желтой жаркой Африке,
В центральной ее части,
Как-то вдруг вне графика
Случилося несчастье.
Слон сказал, не разобрав:
«Видно, быть потопу…»
В общем, так: один жираф
Влюбился в антилопу.
Тут поднялся галдеж и лай,
И только старый попугай
Громко крикнул из ветвей:
«Жираф большой, ему видней!»[45]
«Что же что рога у ней,
Кричал жираф любовно,
Нынче в нашей фауне
Равны все поголовно.
Если вся моя родня
Будет ей не рада,
Не пеняйте на меня,
Я уйду из стада».
Папе антилопьему
Зачем такого сына.
Все равно, что в лоб ему,
Что по лбу — все едино.
И жирафов зять брюзжит:
«Видали остолопа!»
И ушли к бизонам жить
С жирафом антилопа.
В желтой жаркой Африке
Не видать идиллий.
Льют жираф с жирафихой
Слезы крокодильи.
Только горю не помочь —
Нет теперь закона.
У жирафа вышла дочь
Замуж за бизона.
Пусть жираф был не прав,
Но виновен не жираф,
А тот, кто крикнул из ветвей:
«Жираф большой, ему видней!»
— Змеи, змеи кругом — будь им пусто,
Человек в исступленьи кричал
И позвал на подмогу мангуста,
Чтобы, значит, мангуст выручал,
И мангусты взялись за работу.
Не щадя ни себя, ни родных,
Выходили они на охоту
Без отгулов и без выходных.
И в пустынях, степях и в пампасах
Даже дали наказ патрулям
Игнорировать змей безопасных
И сводить ядовитых к нулям.
Приготовьтесь, сейчас будет грустно,
Человек появился тайком
И поставил силки на мангуста,
Объявив его вредным зверьком.
Он наутро пришел, с ним собака,
И мангуста запрятал в мешок,
А мангуст отбивался, и плакал,
И кричал: я полезный зверек!
Но мангустов в порезах и ранах
Все швыряли в мешок, как грибы,
Одуревших от боли в капканах,
Ну, и от поворота судьбы.
И гадали они: в чем же дело,
Отчего нас несут на убой?
И сказал им мангуст престарелый
С перебитой передней ногой:
«Козы в Бельгии съели капусту,
Воробьи рис в Китае с полей,
А в Австралии злые мангусты
Истребили полезнейших змей!»
Это вовсе не дивное диво
Раньше были полезны, и вдруг…
Оказалось, что слишком ретиво
Истребляли мангусты гадюк!
Вот за это им вышла награда
От расчетливых умных людей.
Видно, люди не могут без яда,
Ну, а значит, не могут без змей.
— Змеи, змеи кругом — будь им пусто,
Человек в исступленьи кричал,
Снова звал на подмогу мангуста,
Чтобы, значит, мангуст выручал…
Трубят рога: «Скорей, скорей!»
И копошится свита.
Душа у ловчих без затей
Из жил воловьих свита.
Ну и забава у людей:
Убить двух белых лебедей!
И соколы помчались…
У лучников наметан глаз…
А эти лебеди как раз
Сегодня повстречались.
Она жила под солнцем — там,
Где синих звезд без счета,
Куда под силу лебедям
Высокого полета.
Вспари, едва крыла раскинь
В густую трепетную синь.
Скользи по божьим склонам
В такую высь, куда и впредь
Возможно будет залететь
Лишь ангелам и стонам.
Но он и там ее настиг
И счастлив миг единый.
Но только был тот яркий миг
Их песней лебединой.
Крылатым ангелам сродни,
К земле направились они,
Опасная повадка.
Из-за кустов, известно всем,
Следят охотники за тем,
Чтоб счастье было кратко.
Вот отирают пот со лба
Виновники паденья:
Сбылась последняя мольба —
Остановись, мгновенье!
Так пелся этот вечный стих,
В пик лебединой песни их,
Счастливцев одночасья.
Они упали вниз вдвоем,
Так и оставшись на седьмом,
На высшем небе счастья.
Во хмелю слегка
Лесом правил я.
Не устал пока,
Пел за здравие.
И умел я петь
Песни вздорные:
«Как любил я вас,
Очи черные…»
То плелись, то неслись,
То трусили рысцой,
И болотную слизь
Конь швырял мне в лицо.
Только я проглочу
Вместе с грязью слюну,
Штофу горло скручу
И опять затяну:
«Очи черные,
Как любил я вас…»
Но прикончил я
То, что впрок припас.
Головой тряхнул,
Чтоб слетела блажь,
И вокруг взглянул,
И присвистнул аж.
Лес стеной впереди — не пускает стена,
Кони прядут ушами, назад подают…
Где просвет, где прогал — не видать ни рожна.
Колют иглы меня, до костей достают.
Коренной ты мой,
Выручай же, брат!
Ты куда, родной,
Почему назад?!
Дождь — как яд с ветвей
Не добром пропах.
Пристяжной моей
Волк нырнул под пах.
Вот же пьяный дурак, вот же налил глаза.
Ведь погибель пришла, и бежать не суметь.
Из колоды моей утащили туза,
Да такого туза, без которого смерть.
Я ору волкам:
«Побери вас прах!..»
А коней пока
Подгоняет страх.
Шевелю кнутом,
Бью крученые,
И ору причем:
«Очи черные…»