– Всего лишь тишина и покой. Организуешь?
– Да легко, – пожимает он плечами и действительно уходит. Даже удивляет меня немного, мне казалось, он будет еще долго стоять тут и бесить меня.
Иду обратно на кровать, это какой-то прям-таки челночный бег у меня по номеру от кровати к двери. Расслабляюсь. Отсчитываю десять секунд, ожидая нового стука в дверь, но ничего не происходит, и я наконец-то прикрываю глаза и расслабляюсь еще сильнее. Ощущение, что я растекаюсь по матрасу желешкой, дарит приятное спокойствие, меня бросает в дрему буквально за пару минут, так классно… Куча свободного времени, а дальше сон и еще половина свободного дня завтра, восторг! Насколько целесообразно все это время провести в этой восхитительной кровати, а? Я не готова вставать никуда.
Перед глазами картинки с сегодняшнего матча, а в душе небольшая нервозность перед завтрашним днем. Но я пытаюсь откинуть все это и наконец-то уснуть, как вдруг…
Тук-тук-тук.
Это шутка какая-то, что ли, да?
Делаю вид, что меня не существует. Растворилась в мягкости одеяла, утонула в матрасе, умерла от переизбытка комфорта – что угодно. Меня нет!
Тук-тук-тук.
Игнорировать сложнее, я пока держусь, но на третий раз слетаю с кровати с такой злостью, что практически одними эмоциями открываю чертову дверь, не используя рук.
– Что снова стряслось?! – рявкаю так, как папа на свой «Феникс» обычно рявкает, и замираю, когда замечаю снова Горина. А в его руках… под-нос. А?
– Ужин тебе принес, – закатывает он глаза, словно я ненормальная немного. – Чтобы ты, цитирую, не вылезала из своей постели.
– Ужин? Мне? – я удивляюсь и не спешу сдвигаться со своего места. Это… неожиданно? Определенно, да. Он удивил меня на сорок из десяти.
– Нет, птичкам, поставишь на балконе с открытой крышкой, ок?
– Шутишь? – Он настолько выбил меня из колеи, что я не понимаю элементарного.
– Сложный случай, – закатывает он глаза, – мне на первой нашей встрече показалось, что у тебя с чувством юмора получше.
– Эй, у меня отличное чувство юмора! – шиплю на него и сама не понимаю как, но вдруг шлепаю его по плечу. Вот балда! Потому что он почему-то не ворчит, а вдруг ухмыляется. Ой… А вдруг ему нравится такое?
– Заметно, – хмыкает. – Может, впустишь? – спрашивает.
– Чего ради?
– Ну я вообще-то тебе поесть принес.
– А я курьеров в квартиру не впускаю! – говорю ему, складывая руки на груди. Ха! Переиграла?
– Отлично! – вдруг говорит он. – Хорошо, что я не курьер и это не квартира, – выдает внезапно и просто идет вперед, заставляя меня пятиться в номер и тем самым впустить его.
Что за наглость такая вообще! Проходит, как будто у себя дома, оставляет поднос с едой на столе и, вместо того чтобы свалить отсюда… садится за стол!
– А ты ничего не перепутал? – спрашиваю у него. Закрываю дверь, руководствуясь тем, что если мимо будет идти папа и увидит из распахнутой двери Горина в моем номере, то, скорее всего, на завтрашней игре вратаря больше не будет.
– В смысле? – удивляется он. – Нет. Ты думала, я тебе одной поесть принес? Тут на нас двоих! Я свое тоже притащил.
– Какого черта? – хмурюсь, вообще не понимаю, что ему надо.
– Если бы я свалил с подносом после того, как все поели, Палыч заподозрил бы и яйца мне открутил. А так остался незамеченным.
– Это ты так думаешь, – усмехаюсь, – папа замечает все.
– И каково это – быть дочерью тренера? Дома, наверное, как в казарме?
– Я не просто дочь, я любимая дочь, – поднимаю нагло бровь, напоминая, что криков от папы заслуживают только они, а не я, – поэтому держись от меня подальше, понял, вратарь?
– Ага, – он опять усмехается, дурак странный какой, – вот поем только и сразу начну. Лады?
Лады, блин… Что за слово вообще такое? Где он его взял…
Глава 16Дима
Она называет меня «вратарь». А еще она дочь нашего тренера, от которой надо не просто держаться подальше, мимо нее надо проходить с закрытыми глазами и, наверное, еще держать в руках церковную свечку. Ну, как вариант. Чтобы Палыч на кол не посадил за лишний взгляд в сторону его Мышки. Слышал я, ага, как он ее называет.
И я, зная все это, все равно беру и тащу ей поднос еды.
Зачем?
Вполне возможно, я просто идиот. Это скорее всего. Второй момент: она единственная в мире девушка, которая искренне смеется над моими шутками, я не могу пройти мимо такого экземпляра и не попытаться начать с ней общаться.
А, ну еще она офигенно красивая, а таких девчонок пропускать – преступление!
Именно поэтому я притащился к ней в номер и сижу жду, пока она успокоится и начнет уже есть по-человечески.
– Все еще не понимаю, какого черта ты тут забыл, – морщит она свой веснушчатый нос, но наконец-то садится за стол.
Да я, как бы так сказать честно, и сам не особо понимаю, что тут забыл. Просто руки сами взяли еду, ноги сами понесли ее Диане. Мозг вообще в этом не участвовал! Если верить Палычу, он у меня вообще мало где в жизни принимает участие…
Еще, кстати, я заметил, что она все время бегает в моей толстовке, которую я ей тогда вручил, чтобы она на улице не околела. Меня разрывает от шуток на эту тему, но я предпочитаю пока промолчать и приберечь их на будущее.
– Просто поешь, тебе сложно? – спрашиваю у нее. – Или тебя с ложечки покормить?
– Себя покорми, – фыркает она и утаскивает с подноса тарелку с салатом. Слава богу. – Ты мне не нравишься, – ворчит она с набитым ртом.
– У вас это семейное, – хмыкаю. – Твой отец от меня тоже не в восторге. Хреново играю…
– Ты не хреново играешь, – почему-то вдруг она мне выдает и закатывает глаза. – Просто у тебя мотивации нет! – Ее тон поучительный, точно у отца, а еще фразочки говорит ровно такие же.
– Ага. Палыч мне говорил. Посоветовал влюбиться.
– Не, – отмахивается, пережевывая зелень, – любовь – скучно. Тебе нужен спор!
– Спор? – Она серьезно это?
– Мгм, – мычит с полным ртом, – спор. Спорим, что завтра на матче ты пропустишь решающую шайбу и из-за тебя вся команда продует главному сопернику?
Она говорит это так коварно и, главное, так неожиданно, что у меня у самого ком в горле встает. Что, блин? Что это такое? Что за мотивация на игру? Так вообще делать нельзя, кто учил?!
– Ты это серьезно? – чувствую, как начинаю нервничать.
– Абсолютно. Я почти уверена в том, что тебе снова не хватит собранности, мотивации или чего там тебе обычно не хватает. Пропустишь шайбу и в очередной раз будешь слушать слова папы, что виноват не ты, хотя по факту ты и сам знаешь, кто будет виноват на самом деле.
– Палыч по сравнению с тобой золотой человек, – говорю ей правду.
– Ему это не скажи только. Так что? Спорим?
– А спорим! – Азарт загорается внутри яркой лампочкой. Я не поведусь на такое! Ловить буду как Владислав Третьяк! – На что?
– А… – теряется вдруг она. Не придумала! Как вывести меня из себя – придумала, а на что спорить будем – нет.
– А давай если выигрываю я, и в споре, и в матче, то ты подходишь к своему отцу и говоришь ему, что я лучший хоккеист в мире и ты тайно в меня влюблена, – коварно улыбаюсь, видя, как расширяются ее глаза.
– Ты дурак? Он тебя убьет!
– Меня отчего? Ты же тайно влюблена, смекаешь?
– Вот же… Ладно! – входит она в азарт. – А если выигрываю я, то ты… то ты-ы-ы-ы… То ты говоришь моему отцу, что влюблен в меня, и спрашиваешь у него разрешения за мной ухаживать! – выдает она и складывает руки на груди уже с победной улыбкой. – Вот тут он тебе точно уши открутит.
– Но я не проиграю, – отвечаю ей, уже очень уверенный в своих силах.
– Посмотрим!
– Посмотрим.
– Вот и посмотрим.
– Ну вот и посмотрим, – ставлю точку в этом сумасшедшем диалоге и протягиваю ей руку, чтобы закрепить спор. Она тут же пожимает, и почему-то я улыбаюсь. Куда мы оба встряли? Играем с огнем. Шутить с Палычем – затея не из лучших, но мы почему-то упорно ходим по краю самого острого лезвия в мире.
И дальше мы просто спокойно едим, даже ни слова не говорим друг другу, хотя это немного и странно. Но нам не то чтобы есть о чем поговорить, особенно после такого! Остыть надо.
Телефон вибрирует от пришедшего сообщения, открываю, общий чат «Феникса». Серега с Тимуром пишут, что через пять минут в холле снова будем песни петь. Мне офигеть как нравится эта традиция у нас, каждый раз кайфую, что именно в этой команде играю.
– Слушай, хотела спросить, – внезапно начинает разговор Диана. – Я слышала вчера музыку на этаже… Ты случайно не знаешь, что это было?
– А чего не вышла посмотреть?
– Я вышла, – она закатывает глаза, – но встретила папу и быстро зашла обратно.
– А говоришь, быть дочерью тренера не сложно, – усмехаюсь.
– Не сложно! Он просто заботится!
– Ну, – решаю еще разок пройтись по ее азартности, мне нравится, как она загорается, – раз не сложно и гнева папочки не боишься, то пойдем? Покажу.
– Кого покажешь? – удивляется она.
– Музыку, как вчера. Или боишься?
– Ничего я не боюсь, – фыркает она и решительно встает из-за стола. – Веди! Показывай.
Усмехаюсь. Ее очень легко развести на какие-нибудь сумасшествия, судя по всему. Это я знаю, что веду ее на почти милые посиделки под гитару, но она ведь и понятия не имеет, куда мы пойдем. А вдруг я вообще дурак и утащу ее к себе в номер? И… ну, мало ли, что я там с ней делать буду. Черт… Зачем я сейчас об этом подумал?
– Ау? Ты уснул? Идем!
– Да-да, идем… – отвечаю ей и трясу головой, пытаясь прогнать так неожиданно стрельнувшие навязчивые мысли. Вот дерьмо! Нельзя, Горин, думай головой, она дочь тренера! У нее на лбу огромными красными буквами написано «Нельзя»! Кого угодно можно, а ее – нет.
Приедем домой, надо срочно подцепить какую-нибудь девчонку, а то мне как-то резко мозги затуманило, это опасно.
Мы выходим из номера и идем по коридору, спускаемся на лифте на один этаж и идем в большой холл. Каждый раз мы находим такое местечко, и в целом проблем никогда нет, потому что персонал и жильцы не жалуются. Банально – мы занимаем два этажа, и тут, кроме нас, никто не живет больше.