– Дочь, я серьезно! Ты… поддерживала его. Я не ругаю, просто хочу знать.
От «я не ругаю» до «беги, я достаю ружье» буквально пара фраз, но беспокоиться ему не о чем. Определенно.
– Поддерживала я всех, – успокаиваю его, – а с ним у нас был спор, что он не словит. Словил, видишь, молодец какой? А в коридоре… Ко мне прицепился один из «Титана», Димка ему обещал нос сломать, вот успокаивал.
– Кто? – психует сразу же, чуть ли не встает и не выбегает из автобуса, чтобы найти того парня и таки сломать ему нос. – Почему мне не сказала?
– Па, ну все хорошо же! У тебя и так забот выше крыши… Горин помог, все правда в порядке! И замуж я за него не собираюсь, так что можешь успокоиться. Все это – просто стечение обстоятельств, не больше.
– Ну-ну, – фыркает он, не верит мне, но плечи все-таки расслабляются. А я укладываю голову на его левое плечо и до конца поездки с удовольствием сплю.
Глава 19Дима
– Сань, слышь, – пихаю друга в плечо, заставляя его вынуть из ушей наушники. Мы в дороге уже два часа, и все это время я не могу перестать думать об одном и том же. – Вопрос есть.
– Валяй, – зевает он.
– Как ты понял, что в Ленку влюбился? – спрашиваю, а тот сразу ухмыляется, гаденько так, понимает, к чему клоню.
– Не знаю, – пожимает плечами, – не понимал, просто влюбился и всё. С первого взгляда. Она особенная, понимаешь?
– Понимаю, – цежу сквозь зубы. Потому что, блин, я реально понимаю! Эта звезда тоже особенная… Во всех смыслах. Волосы вот даже… Розовые! Ни у кого вокруг нет таких, а у нее есть. Никто не спорил со мной, а она да. Шутки мои никому не нравятся, кроме нее. И на весь стадион за меня тоже еще никто никогда не болел. А она… да.
– Дим, тебе Палыч яйца отрежет, – говорит Саня, быстро считывая мое настроение. Ну или то, что я в ее сторону пялюсь всю поездку. – Прям твоими же коньками и отрежет. Или клюшкой отобьет.
– Да не за что отбивать, нет у нас с ней ничего.
– И ты, конечно, как настоящий принц, не будешь трогать дочь короля, а просто отойдешь в сторону и будешь ждать, пока папенька подберет ей подходящую партию? – ухмыляется он. Дебил.
– Такого я не говорил. Но что, если у нас будет все взаимно? Он тогда меня не тронет, какой резон ему делать больно своей же дочери?
– Но для того, чтобы она в тебя втрескалась, надо ее добиваться, ты же в курсе? – спрашивает Саня у меня, словно я совсем дурак. – И как раз за это Палыч тебя порешит.
– Прорвемся. Я, возможно, первый раз в жизни влюбился.
– Слушай, – начинает Саня, снова зевая, – не хочу, конечно, говорить о тебе плохо, но ты у нас в целом парень любвеобильный. У тебя каждая красивая девушка на улице – повод подкатить и подраться за нее же с ее ухажером. Выводы-то не поспешные? Или тут запретный плод сладок?
– Не в запретах дело. У меня екает, понимаешь? – говорю ему. Он должен понять, у него же тоже екало. – Никогда не было такого. Я не смотрю на нее как на просто красивую девчонку. Все иначе как-то, не могу понять как. Она мне сразу понравилась, но я думал, как обычно, проходящий вариант, отпустит быстро. Не отпустило. И эти четыре дня с ней рядом… Пипец, блин, я как школьник рядом с ней расплываюсь. Чё это, а?
– Ну, спроси ты у меня подобное год назад, я бы сказал, что ты умом тронулся, – ржет он. – А сейчас скажу, что, походу, реально влюбился. Но цель ты выбрал себе, конечно… Не для слабаков.
– Не выбирал я! – психую на него почему-то. И не цель она… Плохо звучит. – Оно само все как-то.
– Ну, удачи тебе, что я скажу? Если что, тебе венок из каких цветов заказывать?
– Да пошел ты! – закатываю глаза. Бесит.
У нас вообще в команде выражение уже много лет от Савы есть, все его знают, всегда работает. Оно было первым, что я вспомнил, когда подумал о Диане.
«Если ты задумался, что влюбился, – ты влюбился». ©
И вот дурость вроде, а работает!
– Остановка пятнадцать минут, разомните кости, – говорит нам всем Палыч.
Мы тормозим на какой-то заправке на трассе, все разбегаются как тараканы размяться, сходить в туалет или купить что-нибудь пожрать.
Машинально иду за Дианой, которая сонно топает к прилавку со сладостями. Мне пока самому интересно наблюдать за своими эмоциями при виде ее, но улыбка сразу как у идиота появляется.
– Доброе утро, – останавливаюсь позади нее и шепчу негромко, но она все равно вздрагивает.
– Блин, Горин, напугал! – ворчит она, тут же зевая. – Чего тебе?
– В очереди стою, – ухмыляюсь.
– А, проходи, я ничего не буду, – она так смешно выглядит сейчас. Сонная, как воробушек, складывает руки на груди и сжимается в комочек. Я снова цепляюсь за то, что она в моей толстовке, только пропахла та уже полностью Дианой. Запах шоколада и клубники, божественное сочетание.
Она уходит от прилавка, так ничего и не купив. Бестолковка, судя по всему, питается черт-те как, не первый раз уже замечаю.
Покупаю несколько шоколадок, на которые она смотрела, и бегу на улицу искать ее.
Она стоит недалеко от нашего автобуса ровно в той же позе замерзшего воробья, как будто бы спит стоя. Желание срочно ее обнять как-нибудь вообще объяснимо или нет?
Вообще, происходит что-то ненормальное, по сути, что такого случилось, что меня в секунду переклинило? С другой стороны, тот крик поддержки во время игры… Это не просто дорогого стоит, это стоит всей жизни.
– Не спи, замерзнешь, – подхожу к ней и натягиваю на ее голову капюшон, пряча от ветра шею. Все еще не жарко, особенно вечерами. – На, лопай.
Протягиваю ей шоколадки, а она смотрит на них как завороженная и почему-то не берет.
– Это что?
– Шоколад, познакомься, сладость такая, – закатываю глаза.
– Очень смешно, – фыркает она. – Почему ты его принес мне?
– Господи, дай мне сил, а! – говорю я, поднимая голову. – Когда человек что-то дает другому человеку, это означает, что он хочет ему это отдать, понимаешь? Обычно это в самом детстве еще объясняют, но раз нужно сейчас, то…
– Иди в задницу, блин, я серьезно! – психует она, сводя брови к переносице и неожиданно шлепая меня по груди. – Я не просила покупать мне шоколадки.
– Ну выкинь, – пожимаю плечами и запихиваю ей их в руку, потому что иначе мы тупить будем до послезавтра. Уважаемое сердце, ты не могло на кого-нибудь более сообразительного ёкать, а? – Ты не просила, а я захотел. Это несложно.
– Не смей влюбляться в меня, Горин, ты прекрасно знаешь, что это ничем хорошим не закончится, – выдает она мне. И смотрит ровно в глаза, зараза такая, больно-больно раня этими словами в самое сердце, даже не подозревая, что я уже…
– Пф, – делаю вид, что она сморозила глупость, а внутри себя надеюсь, что она не слышит бешеный стук моего немного ушибленного теперь сердца, – шоколад не равен любви, Громова, – копирую ее, называя по фамилии. – Может, я подружиться хочу?
– Я на всякий случай предупредила, – говорит она и наконец-то открывает одну из шоколадок.
Решаю не отвечать. Я понимаю, зачем она это сказала, но еще сильнее понимаю, что адекватного ответа из меня не выйдет уж точно. Глупостей могу наговорить, потому что придурок, именно поэтому выбираю молчать.
Так и стоим молча. Она лопает шоколадку, прикрывая глаза от наслаждения, а я влюбляюсь в нее еще сильнее. Романтика, чтоб ее…
– Три минуты – и едем, – звучит голос Палыча, и он тут же появляется около нас. – Так, Горин, – басит вдруг, а потом замирает. Смотрит на меня, на Диану, на шоколад в ее руках и на капюшон на голове.
– Я!
– Ничего, – выдает внезапно, – живи пока. Давайте по местам.
Не знаю, что это сейчас было, но яйца мои пока на месте, а это уже плюс. Кажется.
А дальше мы едем уже до Москвы без остановок, просто тупо спим. Приезжаем в полночь, у ледового дворца, как обычно, толпа девчонок, встречающих своих «Фениксов». Никогда не парился по поводу того, что меня никто не встречает и не провожает. Это у всех загоны какие-то были по этому поводу, что там все с девчонками, а кто-то без, страдали ходили… Вроде как не в этом счастье, не?
Но мы выходим из автобуса, и я вдруг понимаю, что в этом. Картина маслом: приехали все! И с шарами стоят, и кричат поздравления.
Маленькая Лизка стоит и кутается в огромного размера свитер, кажется, это Савы, поглаживая такого же огромного размера живот. Шутка о том, что это тоже Савы, вертится в мыслях, но не решаюсь ее даже там закончить. Рядом с ней Колосова, обнимает и гладит по плечам, потому что коротышка отчего-то рыдает взахлеб. А когда Сава к ней подходит, слышу почему. Соскучилась, говорит, очень.
– А Аришка где? – спрашивает у своей Колосов.
– Мама твоя осталась побыть, а я к тебе сюда, – хихикает она.
Аленка наша, пусть и не наша уже давно, а женских команд, но все равно наша, висит на Сереге, точно как Ленка на Сане. С трудом отцепляю ее, чтобы поздороваться: мы дружим. И прицепляю обратно, пусть обнимаются.
Ковалевы и так вместе были, этим больше всех повезло, а Сабирова вместе с Захаровой уже вовсю трещат о том, чему новому научились их дети за эти четыре дня.
Если хоть кто-то скажет, что «Феникс» – это не одна огромная и самая родная семья в мире, я посмеюсь тому в лицо, честное слово.
Смотрю на все это с улыбкой, но ловлю себя на том, что с грустной. Докатился, Горин, все, уже не спасти, проще кремировать и забетонировать куда-нибудь в стену. За десять минут переобулся во мнении. Попробуй тут иначе! Когда вокруг разве что не купидоны летают.
Все рассаживаются по машинам, едут по домам. Палыч дает завтра выходной, прощаемся со всеми до послезавтра.
Забираю свою сумку из багажного отделения, ищу в приложении такси. Никто ехать не хочет, как обычно, еще ждать придется. А на хвост падать ни к кому неохота, все домой к семьям спешат, не хочу наглеть.
– Горин, – зовет меня Палыч, – сюда иди.
Подхожу, он закидывает сумки в багажник.