Ритка рыдала и умоляла ее забрать. Полечка плакала от жалости, совала трешку воспитательнице и умоляла следить за дочкой.
А забрать было некуда: в городском садике был капитальный ремонт, родни нет, мама три года как померла… На работу с собой не возьмешь и в подсобке на весь день не спрячешь.
Зато муженек развлекается! Красота!
И Полечку накрыла такая ненависть, что за полчаса собрала она мужнины вещи, уложила в два чемодана и выставила в коридор.
Соседка Нинка прошла мимо – все поняла, но ничего не сказала.
Потом Полечка залезла в заначку, достала подкопленное и спрятанное на черный день, пересчитала и осталась довольна. На дорогу, недорогую комнату и питание хватит. На месяц точно – жизнь экономить научила. Достать билеты и… Но хорошо бы знать куда… Ничего, посоветуется, сообразит. А билеты не проблема, свой человечек в билетной кассе имелся – блат. Все у нас построено на этом чертовом блате, вся жизнь!
Теперь надо было привезти Ритку из Подмосковья. Тоже не проблема. И да, самое главное – потребовать отпуск. А отпуск ей полагается. Взять еще справки про Риткины болезни – и шмякнуть их на стол начальнице.
Вроде все.
Полечка оглядела комнату, полупустые шкафы, быстро собралась, постучала к Нинке и сказала, что к вечеру вернется.
Нинка молча кивнула.
Да, деньги! Полечка вернулась в комнату, достала заначку и снова постучала в соседскую дверь.
– Сбережешь? – спросила Полечка, кладя деньги на стол.
– Не боись, – усмехнулась Нинка – не пропью! Езжай себе, ни о чем не думай.
– Спасибо, – кивнула Полечка. – Да, мой должен вернуться через три дня. Нас с Риткой не будет. В квартиру не пускай, закройся на цепочку, ладно? А вещи отдай.
– Через цепочку отдать? – хмыкнула Нина. – Ниче, в окошко ему выкину.
– Справишься, Нин? Сможешь? Ты уж прости, что я на тебя перекладываю.
Нина откусила конфетку, запила чаем и кивнула.
– А чего ж не смогу? Езжай, Поль, не волнуйся.
«Все-таки неплохая она, – сбегая по лестнице, подумала тогда Полечка. – Немного странная, временами дурная, но не злая, нет. Да и жизнь у Нинки не приведи господи: сестра на поселении, а она сестрину дочку, племяшку, растит. Ни мужика, ни помощи. Бедная баба… Но странное дело – неопытная вроде старая дева, а все понимает. Я ей ни слова, а она!..»
Все сложилось на диво удачно. Билеты Полечка взяла, Ритка светилась от счастья.
Собрались быстро и следующим вечером поехали на вокзал.
Будет Керчь, море, солнце!.. И комнатку снимут, и устроятся, и накупаются, и отдохнут, и Ритка окрепнет и перестанет болеть! Полечка чувствовала, что им повезет. Вернее – знала. И откуда такая уверенность?
И еще – глубокое чувство, что теперь наконец все будет по-другому. Она стала сильной и умной. И только она будет распоряжаться своей и дочкиной жизнью. Она – и больше никто. И ни один козел в ее огород не зайдет и траву не вытопчет. Она не позволит, хорош.
Трудно было одной. Не физически, нет, не в деревне живут. И даже не материально, Полечка справлялась. Помогали связи – при советском строе они решали все, и мелкие делишки, которые она проворачивала, да и экономной Полечка была, осторожной. Дочку, конечно же, баловала, но и копеечку в заначку с каждой зарплаты откладывала. Помнила: нищета – самое страшное. Да и помощи ждать было не от кого – одна на всем свете, как перст. Только и надежды, что на дочку: вырастет – и будет маму лелеять! Не забудет, как она над нею тряслась.
Дождалась: дочка выросла.
И нужна ей Полечка как прошлогодний снег.
Такие дела…
«Сколько у меня было спокойных минут?– думала Полечка, быстрым шагом идя по дороге в больницу к Васильичу.– По пальцам пересчитать. Вот, казалось, все наконец пришло в норму. Хороший серьезный муж, прекрасная квартира, деньги считать не надо. А пайки? Такие, что съедать не успевали, многое пропадало. Ритке носила, Лизке. Соседке кое-что отдавала – не из ценного, разумеется».
Правда, муж как узнал – отругал! Да как отругал! Устроил скандал.
– Ты дура, Поля? Кому ты носишь? Вера Иннокентьевна – жена Алексея Петровича Привозова! Самого Привозова! У них паек круче нашего! А ты ей – печенье, конфеты, огурцы… Здесь, Полечка, здесь, – с напором повторил он, – никто не нуждается! А то, что ты раздаешь «лишнее» – это вообще за гранью! А вдруг они продают?
– Что продают? – не поняла перепуганная Полечка. – Кому? Я же просто угощала. А если все есть – почему она брала?
Муж вздохнул.
– Иди, Поля, иди. Надеюсь, ты все поняла.
И в сердцах повторил:
– Веру Иннокентьевну она угостила! Ну ты и дура, Полечка. «Почему она брала»! Да они все возьмут! Пусть у самих ломится, а все равно возьмут!
– Я ж не со зла и не из выгоды, – ревела Полечка. – Я ж от чистого сердца…
Муж обреченно махнул рукой:
– Иди, Поля. Отдыхай.
Отругал Полечку, а потом пожалел – в чем она виновата?
Человек не из системы, многого не понимает. А ты, старый дурак? Чего не объяснил?
14
Перед родами Ритка переехала к Дымчику: как бы что не раскрылось.
Лиза пропадала на ночных, копила на отпуск. Васильича готовили к выписке, и Полечка понимала, что дома будет еще тяжелее. И, честно говоря, сама еле таскала ноги.
Теперь не будет ни спокойных вечеров у телевизора, ни спокойных ночей – Васильич капризничал и требовал «повышенного» внимания, так и говорил – «повышенного».
Дымчик клятвенно обещал следить за «законной» и по вечерам сидеть дома.
Роды начались к полуночи, и перепуганная Ритка истерично орала. Ведомственная скорая приехала через пятнадцать минут и, бережно уложив Маргариту Анатольевну на носилки, умчалась.
– А мне что делать? – спросил растерявшийся Дымчик. – С вами или как?
– Как захочет супруга, – вежливо ответил врач.
– Дома сиди, – крикнула Ритка, – какой от тебя толк! И маме позвони, слышишь? Господи, за что мне все это!
– А мне? – тихо спросил Дымчик.
Той же ночью Ритка родила здоровую крупную девочку.
– В папашу, – скорбно сказала она. – Такая же лошадь.
Врачи удивленно переглянулись – в папашу? Папаша-то хилый, жидкий, какое в папашу?
Молока у молодой матери было не просто много, а очень много.
– Сцеживаться? – возмущалась Ритка. – Я что, корова на дойке? Перекройте мне молоко, я вам не молочная ферма, я женщина! Что – «как же ребенок?»! Господи, какие же вы серые! Весь мир кормит смесями, а вы только и знаете – грудное вскармливание, грудное вскармливание! Да в импортных смесях все сбалансировано, все витамины и микроэлементы! Делайте мне укол, а не то я сама что-нибудь сделаю! Перевяжусь, а вы будете виноваты!
Уж каких капризных мамочек видали эти стены – но эта мамаша, Маргарита Анатольевна Кравцова!.. А ведь никто, седьмая вода на киселе – ни дочь, ни внучка, дальняя родня! А выпендривается как дочь самого!
А не наорешь и выпиской не пригрозишь: не те правила, не тот контингент. Но перекрыть молоко?.. Ответственность колоссальная, только с согласия родственников!
Муженек молчал, не поднимая на доктора глаз. В общем, тот еще муженек – ребеночка заделал, а повзрослеть не успел. Мамаша же Маргариты Анатольевны, новоявленная бабка, охала, ахала, как болванчик кивала и обещала непременно, сегодня же, поговорить с дочуркой и «врезать ей так, что мало не покажется».
– Очухается! – твердо пообещала Полечка. – Обещаю, что очухается и придет в себя.
Как же! Ритка и разговаривать не стала. Скандалила, требовала укола и срочной выписки.
Сгорая от стыда, Дымчик в который раз проклинал Ритку. За все: и прошлое, и предстоящее. Кажется, теперь он был испуган по-настоящему, и куда повернет его, так сказать, жена, было неясно. Одна надежда на Полечку… Но, кажется, и она теряет «квалификацию». Надорвалась на дядьке, растеряна и не похожа на себя прежнюю.
Полечка применила последний и, как ей казалось, самый верный и безотказный аргумент:
– Будешь выпендриваться, я ее у тебя заберу, поняла?
– Хоть сейчас! Бери хоть сейчас! – заржала Ритка. – Что? Испугалась?
Вышли с Дымчиком на улицу и долго молчали.
– Что с ней делать? – спросила расстроенная Полечка. – Вот же стерва! Думала, хоть ребенок ее приведет в чувство. Ан нет, все такая же зараза!
– Как-нибудь образуется, – вяло ответил Дымчик. – Ну я пошел?
– Иди, – кивнула теща. – Иди, раз торопишься.
Полечка проводила его недовольным взглядом и усмехнулась: еще один! Не многим лучше. Тот еще папаша, все до фонаря. И что делать? Васильича не привлечешь, сам еле дышит. Написать сватье? А той-то какое дело? У этой фифы Стеллочки насыщенная жизнь – посольства, приемы, магазины… Какое ей дело до какой-то там внучки? Да и невестке она была не рада, и свадьбе этой. Не дура ведь, понимала, почему сын женится, видела, какое у него настроение. Что ей до нас и до наших проблем…
«Значит, опять все на мне? Васильич, ребенок… А сил у меня… Нету сил. Совсем нету».
И Полечка заплакала.
Еще недавно ей казалось совсем другое: вот, внучечка родилась, большая радость, – но сейчас от радости ничего не осталось, одна тоска и отчаяние. Вырастила чудище – вот и расхлебывай. Не в детдом же малюточку отдавать. Свое, кровное. Значит, выдюжит.
И, прибавив шагу, Полечка бодро пошла к метро. Смахнула слезы: еще не хватало, чтоб кто-нибудь увидел! Не дождетесь.
Лиза вернулась с дежурства и увидела пьяного Дымчика, спящего на диване.
В комнате витал сильный запах перегара. Лиза открыла окно и устало опустилась на стул. Дежурство было тяжелым, бессонным, Лиза мечтала бухнуться на кровать, закрыть глаза и уснуть, но теперь было ясно, что это вряд ли удастся.
«Как же мне все надоели, – подумала Лиза. – Хоть из дома сбегай».
Просто так Димка не напивался, и Лиза знала, что с утра «молодой папаша», на пару с тещей, собирался навестить Ритку и новорожден