И жизнь превратилась в сплошной кошмар.
Девочка, названная Анютой, почти не спала. А младенцу на первом месяце полагается спать, спать и еще раз спать. Но нет – малышка кричала дни и ночи напролет.
Не спали все – кроме молодой матери. Ритка клала дочку в коляску, коляску выставляла в коридор, потом уходила к себе, накрывала голову подушкой и… преспокойненько дрыхла.
Лиза, вернувшись из института или с дежурства, заставала такую картину – Дымчик, если он был дома, с ожесточением тряс коляску.
Девочка пугалась и на время замолкала.
А вот он был на грани истерики. Казалось, еще чуть-чуть – и сорвется. В лучшем случае – заорет, выхлещет стакан водки и уснет. В худшем – хлопнет дверью и уйдет.
Усталая Лиза сидела на диване и молча смотрела в окно.
Что делать? Выпереть их из квартиры? Но это и Риткина квартира, она здесь прописана. Отправить ее к Полечке? Вряд ли она согласится. Да и больной Васильич не обрадуется. Отвезти ее к Дымчику на Фрунзенскую? Вариант, но вряд ли Ритка пойдет на это – все она понимает, в одиночку ей не справиться.
Лиза попыталась с ней поговорить – мирно, по-хорошему.
Ритка зевала, хлопала глазами и спрашивала, в чем ее вина. В том, что она хочет спать? А кто бы не захотел? Потом она плакала и жалела себя. В общем, все как обычно, все как всегда.
«И никаких материнских чувств! – удивлялась Лиза. – Совсем никаких!»
Покормит, поменяет пеленки, положит дочку в кровать и, как говорится, – материнский долг выполнен, и за это скажите спасибо. Гулять с внучкой приезжала Полечка. Она же привозила в судках и банках еду: супы и второе, морсы и компоты.
– Тебе надо есть! – кричала она дочери. – Восстанавливать силы!
Ритка презрительно хмыкала и Полечкины обеды игнорировала – покупала в кулинарии готовые салаты, пирожки, жирные ромштексы, котлеты по-киевски – все, чего ей хотелось.
Полечка внучку обожала. Сюсюкала, целовала, гремела погремушками, сумками возила игрушки и вещи, зацеловывала и любовалась. На прощанье, стоя у двери, бросала испепеляющие взгляды на дочь и костерила ее последними словами.
– Поздно меня воспитывать, – зевала Ритка, одевалась и, обогнув мать, выскакивала в дверь, не забыв ею хлопнуть.
Полечка бессильно опускалась на стул, забыв, что ей нужно к Васильичу.
– Анечку надо кормить! – волновалась Полечка. – Ну где эта стерва?
К кормлению стерва появлялась, а Полечка, облегченно выдохнув, торопилась к больному мужу.
С Лизой Полечка старалась не встречаться, а когда они сталкивались, Полечка опускала глаза и проскакивала мимо.
А Лиза ее жалела: видела, как той достается. Замечала, как постарела Полечка, как запустила себя – перестала красить волосы и губы, ходила без маникюра, надевала что придется. Из пышнотелой яркой женщины Полечка превращалась в зачуханную пенсионерку.
Лиза не высыпалась, но, когда Анюта заходилась криком, на который ее мать не обращала никакого внимания, шла среди ночи в Риткину комнату и забирала малышку к себе.
Клала ее в свою кровать, давала бутылочку с водой, малышка пригревалась и засыпала.
Лиза смотрела на нее, и сердце наполнялось нежностью и жалостью: что ждало эту девочку?.. Лиза хорошо понимала, что такое сиротство.
Раздражал и вечно ноющий Дымчик.
Лиза злилась, падала с ног от усталости, ругалась с Дымчиком, орала на Ритку, – но ничего не менялось.
15
Ритка пропала, когда малышке исполнилось четыре месяца.
На кухонном столе лежало письмо – нет, не письмо, а записка на оторванном клочке газеты:
«Ухожу, больше не могу. В конце концов, я тоже имею право на счастье. Отдайте девочку маме и живите своей жизнью».
Лиза оцепенела.
Девочку! Не Анечку, не Анюту, не дочку, а девочку…
Лиза подошла к малышке. Та спала, смешно причмокивая розовым ротиком, маленькая и беззащитная. Спала, не подозревая, что ее только что предали. Предали жестоко и подло, по самой высокой шкале. Предала та, что выносила и родила, та, что должна любить и защищать.
Мама.
Которая обязана. Должна. Чья любовь непреложна.
А может, и хорошо, что такой мамы не будет? Такая – не полюбит, не защитит и все равно когда-нибудь предаст…
Но что со всем этим делать?
Есть бабушка. А бабушка у Анюты хорошая, и она прекрасно заменит нерадивую мать. И все Анюте отдаст – всю любовь, всю нежность.
А может, Ритка вернется? Поймет, что натворила, и явится? Виноватая, осознавшая – явится, и все наладится?..
Вскоре проснулась Анюта. Веселая и довольная, она лупила по подвешенным погремушкам и во весь рот улыбалась.
Лиза взяла ее на руки и расплакалась.
Девочка испугалась и замерла, уставилась на плачущую Лизу и тоже заревела – громко, в голос.
Проснулся Дымчик и зашел в комнату.
– Что опять? – хмуро спросил он. – Мамаша пошла «прошвырнуться»? Ну да, ей же необходим свежий воздух и новые впечатления. Подожди, сейчас умоюсь и пойду с Анькой во двор. А ты отдыхай.
Он выглянул в окно.
– Погода вроде терпимая…
Лиза не отвечала.
Он внимательно посмотрел на нее и спросил:
– Лиз, что-то случилось? Иди поспи, пока я…
– На кухне, – прервала его Лиза. – Записка… на кухне. На клочке газеты.
Дымчик вышел из комнаты, но тут же вернулся, держа в руках клочок той самой газеты.
– Ни фига себе, – пробормотал он. – И что будем делать?
Лиза равнодушно пожала плечом. Ее накрыла апатия, безразличие. В конце концов, кто она этому ребенку? Никто, просто соседка.
– Не знаю, Дим. Наверное, звонить Полечке.
Звонить и собирать Анюту, что еще? Больше ничего в голову не приходит.
Трубку взял Васильич.
– Поли нет, она в поликлинике. Когда будет – не знаю, передам, что ты звонила. А что случилось-то, Лиз? – спохватился он. – С девчонкой чего? Приболела?
– Девочка здорова, – сухо ответила Лиза, – а вот ее мать ушла. И, судя по всему, насовсем.
– Как – насовсем? – растерялся старик. – Куда – насовсем?
– Сбежала она, Иван Васильич. Бросила дочь и сбежала. Записку оставила – «ушла, не ищите, больше не могу, я тоже имею право на счастье» – что-то вроде этого.
– Вот же сволочь, – в сердцах пробормотал Васильич. – Ой, Лиз… И что теперь делать? Даже матери не написала! Стерва проклятая.
– Если бы я знала… – всхлипнула Лиза. – Вот, звоню вам, больше ничего в голову не приходит…
– А папаша-то что? – В голосе Васильича прозвучала злость. – Он-то что думает?
– Он? – Лиза посмотрела на Дымчика и усмехнулась: – Он, как всегда, в растерянности. Вы же знаете своего племянника. Да и вообще…
Лиза запнулась – сказать или не сказать? И, поколебавшись, решила: в конце концов, пусть колется Дымчик, это его идея. Почему, собственно, она, всегда она? Пусть все объясняет, пусть сами решают, что делать. Это их, семейное, а она – чужой человек.
– Ладно, Васильич, – устало вздохнула Лиза. – Придет Полечка – пусть позвонит. А там, надеюсь, разберетесь.
Дымчик стоял у окна и тер руками лицо.
– Дим, езжай домой! Правда, езжай! С вами двоими мне точно не справиться.
Обиделся. Саданул дверью со всей дури.
«Ну и черт с ним, – подумала Лиза, меняя Анюте ползунки. – В конце концов, я ему не нянька».
Ночная смена в больнице отменялась. Полечка не звонила. Затаился и Васильич – впрочем, ему-то что: больной старик, у него и своих проблем хватает.
От Дымчика звонка она и не ждала.
Во-первых, обижен, что выгнала.
А во-вторых, позвонить – это значит предложить решение, найти выход, совершить действие. А на это он был не способен.
Лиза выкупала Анюту, накормила ее кашей, уложила в кроватку. Держа за ручку, спела песенку, но Анюта не засыпала. Лиза видела, что спать она хочет, но словно борется со сном: закроет глазки и снова откроет, как бы проверяя – здесь ли эта тетя, не отпустила ли руку, не ушла ли? Смотрела внимательно, будто по-взрослому. Да нет, какое там… Что она понимает, эта малышка? Понимать-то не понимает, но, может, чувствует?
Да нет, глупости.
Лиза поцеловала девочку.
– Спи, маленькая. Спи.
Наконец она уснула, и Лиза осторожно отпустила маленькую пухлую ладошку.
Накрыла ночник платком, проверила окна и вышла из комнаты.
В эту минуту звякнул дверной замок.
Ритка? Неужели вернулась? Или Дымчика совесть заела?
Но нет – это была Полечка.
Кивнув, Полечка сняла туфли и обула тапочки. Прошла в ванную вымыть руки.
Ни слова. Как будто Лиза виновата, что Ритка сбежала.
Кажется, Полечка здорово похудела, аж платье болтается. И совсем седая вся.
Она вышла из ванной и сухо спросила:
– Спит?
– Уложила, – кивнула Лиза. – А ты что в ночь? Я уже и не ждала. Приехала бы утром, ночью мы бы справились.
Ничего не отвечая, Полечка пошла на кухню и поставила чайник.
Лиза покорно пошла за ней.
На кухне, при ярком свете, она наконец хорошо разглядела Полечку. Разглядела и ужаснулась.
Сколько они не виделись – неделю, две? Но за это время Полечка изменилась до неузнаваемости.
– Ты болеешь? – осторожно спросила Лиза.
Полечка наливала чай.
– Будешь?
Лиза кивнула.
Полечка налила вторую кружку, села напротив и посмотрела на Лизу.
Грустно усмехнувшись, сказала:
– Болею? Да я умираю, Лизок. Рак у меня, четвертая стадия. Даже химию делать не хотят: говорят, не поможет. Таблетки дают, а все остальное отказываются. Даже в их, ведомственной, сколько раз Васильич звонил, а все без толку.
Лиза не могла вымолвить ни слова. Нужно что-то сказать, а слова застряли в горле, сцепились в колючий, как проволока, комок.
– Неужели ничего нельзя сделать? – она с трудом вытолкнула несколько слов. – Совсем ничего?..
Полечка глотнула чаю и покачала головой:
– Ну, если уж там, в ведомственной…
– А если не там?– резко сказала Лиза.– Не в вашей