Как говорится, каждый за себя. Разве нет?
20
Дымчик позвонил из Шереметьево.
Слышно было паршиво.
– Где? – не поняла Лиза, а услышав, сообразила: – А, маму провожаешь!
На этот вопрос он не ответил. Не расслышал, наверное.
Он говорил отрывисто и сбивчиво. Лиза услышала, что извиняется, но за что?
– Не поняла, за что ты просишь прощения?
– Это все мать, – повторял Дымчик. В его голосе звучало отчаяние. – Я не знал, честное слово! Сказала вчера вечером, накануне отъезда. Звонить было поздно, не хотел тебя будить. Еду всего-то на две недели. Мать говорит, что нужно прийти в себя, отдохнуть, повидаться с отцом. Съездить на океан, походить в спортзал, полечить зубы у посольского дантиста… А, и что-то купить, – мать говорит, что я обносился и выгляжу как бомжара. И еще при посольстве корт шикарный, так хочется поиграть в теннис! Лизка, время пролетит быстро, что такое пара недель? Даже не заметим. И я сразу к тебе, ты меня слышишь? Две недели, любимая!
Лиза молчала, не веря своим ушам. Поиграть в теннис?..
– Ты не обиделась? Не обижайся, ты же знаешь мою маман! От нее просто так не отвяжешься. Хватка – бульдожья, ха-ха. Почему согласился? Ой, Лиз. Ну что за вопрос! Потому что чувствую себя виноватым, вот почему! Конечно, как прилечу, сразу и напишу, слышишь? И, разумеется, буду звонить! Лизка, я люблю тебя!
«Поиграть в теннис», – почему-то стучало у Лизы в висках.
– Как проживу без вас две недели… Не представляю… Поцелуй Анечку, от меня поцелуй. Жалко, я с ней не простился. Целую! И не сердись, умоляю! На коленях прошу!
– Счастливого пути, – только и смогла вымолвить Лиза. – И хорошего отдыха.
«Вот он, мой Дымчик – весь как есть, в натуральную величину. Настоящий. Слабовольный, бесхарактерный, малодушный и бесхребетный».
Позвали – поехал. А ведь мог не лететь, мог отказаться.
У них столько дел, столько планов! Оформление документов – а это длинный тяжелый процесс.
Небольшой отпуск втроем: Лиза, Анюта и Дымчик… Хотели поехать в Прибалтику, в Ригу.
Все рушится, все. Потому что он едет приодеться, покупаться и поиграть в теннис! Потому что мамочка приказала. Дитя должно отвлечься и расслабиться.
Захныкала Анюта. Лиза взяла ее на руки, поцеловала в теплую, вкусно пахнущую макушку и расплакалась.
Не на кого рассчитывать. Только на себя.
Дымчик хороший, но как там, в фильме «Простая история»? Как говорила героиня Мордюковой герою Ульянова: «Хороший ты мужик, Андрей Егорыч, но не орел. Не орел».
Так, воробей. Воробьишко.
Да и хороший ли?
На неделе Лиза поехала навестить Васильича – и удивилась, как он им обрадовался.
По квартире Васильич передвигался с костылем, но бойко и резво, и вообще был в хорошем, даже жизнеутверждающем настроении.
Анюта уснула в Полечкиной комнате – на аккуратно, как при хозяйке, застеленной кровати. На тумбочке стояла фотография Поли, здоровой, улыбчивой, с задорно поднятой головой. Фотография была перевязана черной креповой лентой.
Лиза вздрогнула и отвернулась.
– Лиза, – заговорил бодрым голосом Васильич, – пойдем закусим? Ну и махнем заодно!
Есть и вправду хотелось, а уж при виде вытащенных из холодильника деликатесов рот наполнился вязкой слюной. Лиза громко сглотнула и попросила хлеба.
Хлеб нашелся, и Лиза тонко и скромно намазала хлеб черной икрой.
– Да брось ты свои интеллигентские штучки! – с досадой крякнул Васильич. – Наешься уж всласть, не стесняйся! Кому это все? Не сиделку же кормить!
И бухнул на ее тарелку две столовые, с горкой, ложки икры.
– Не слипнется? – усмехнулась она. – Я так не привыкла.
Васильич махнул рукой и налил в стаканы мартини и сок.
– Попробуй! Димка научил, специалист! – засмеялся он. – Правда, вкусно? А то я всю жизнь по родной беленькой – зачем, думаю, мне эти ваши заграничные выпендрежи?
Было так вкусно, что от удовольствия Лиза прикрыла глаза.
– Ну что? – посерьезнел Васильич. – Валяй, рассказывай. Что нового, что вообще. Стелка улетела, ну и слава богу. Замучилась она тут, отвыкла от наших реалий. Все ныла и ныла, избаловалась в своих америках и меня замучила. Ох и стерва баба, но умная, в меня! А что Димка? Как у вас с ним? Про ребенка не передумали? Документы собрали?
Лиза кашлянула, отставила стакан и сказала:
– А Дима, Иван Васильич, улетел вместе со Стеллой Васильевной. Сказал, что в отпуск, устал. Хочет на океан и так далее. А у меня все нормально, диплом я защитила. Кажется, все в порядке, жду направления на работу.
– А с Анечкой… – охнул Васильич.
Лиза посмотрела ему в глаза.
– Васильич, помогите мне. Я хочу забрать Анечку, оставить себе. Удочерить. – И, помолчав, добавила дрогнувшим голосом: – Я… я не могу отдать ее в Дом ребенка! Понимаете, не могу! Из-за Полечки, из-за… да из-за всего! И привыкла я к ней, понимаете?
Васильич молчал. Налил в свой стакан мартини. Сок не добавил – махнул разом, как водку. Поморщился – «Фу, сладко» – и шмякнул стакан на стол.
Посуровел, скрипнул зубами.
– Понимаю! – резко ответил он. – Еще как понимаю! О Поле думаю – и сердце заходится. Довела ее эта стерва. До могилы сопроводила. Вот ведь гадина! И накрутила такого! Всех втянула, всех вовлекла, а сама деру! Какая же сволочь поганая. Проклинаю ее… Знаешь, как Полечка мучилась, как страдала? Ревела ночи напролет. Это ее и доконало: стресс, потрясения… Врач так и сказал. А Димка твой, – хмыкнул Васильич, – говнюк он, твой Димка! Говнюком был – говнюком и остался! Не пара он тебе, Лизавета, не пара!
Лиза молча разглядывала скатерть.
– Слаб в коленках, – презрительно бросил Васильич. – Всегда мать за него решала. А он только делал вид, что сопротивляется. Бросай ты его! Бросай к чертям собачьим и найди хорошего парня! Дымчик есть Дымчик – дымка, дымок. Раз – и нету! Фьють – и улетел, выветрился! В окно, в трубу, в щелку…
Он вздохнул и помолчал немного, размышляя.
– А что до ребенка… Не знаю, Лиз. Ей-богу, не знаю. Тяжело тебе будет. Ты и сама не представляешь, как тяжело! То, что жалко ее туда, это я понимаю… Но и твоя жизнь, Лиз, переменится. Это же не игрушки – взял, вернул. Возьмешь – обратно не сдашь. Это на всю жизнь, понимаешь? Воспитание, мать его, и все прочее! Хорошо, если бабкины гены, а если мамашины? Если в заразу эту пойдет, в Маргариту? Не думала про это? А папаша? Мы ничего про него не знаем. А если караул?..
Лиза покачала головой.
– Про это не думала.
– А кто папаша, знаешь?
– Знаю, – кивнула она. – Ну так, видела пару раз.
– С ним она сбежала? С папашей этим?
Лиза пожала плечом.
– Скорее всего, но точно не известно. Он бросил ее, когда узнал про беременность.
– Ну вот, – усмехнулся Васильич, – я так и думал: разве свяжется с ней приличный пацан? Ты, Лиза, думай. И думай быстрее. Привыкаешь ведь… С каждым днем все тяжче и тяжче будет. Короче, принимай решение. Подумай, девочку могут удачно удочерить. Ребенок здоровый, не от алкашей и уголовников, на таких детей очередь, и люди попадаются приличные. И будет нашей Анютке хорошо. Ну и мы проследим, что и как, абы кому девочку не отдадим, слышишь? Подберем нормальных правильных людей, проконтролируем. Подумай, Лиз. Три дня тебе хватит? И Полюшка будет спокойна.
Лиза кивнула – подумаю, мол.
А про себя сказала: «Я подумала. И решения не изменю».
– Вот ты мне скажи, – неожиданно всхлипнул Васильич, – за что нам такое? Полечке, мне? За какие грехи? Ведь мы с ней душа в душу, сама знаешь! А так мало нам отпустили! Жалко ее, сил нет. Каждый день плачу. Это на людях держусь, привычка, а как остаюсь один…
Требовательно заплакала Анюта.
– Знаю, Анюточка, знаю, – переодевая мокрые ползунки, приговаривала Лиза, – Анюта голодная! А мы сейчас поедим! Что будет Анечка? Манную кашку? Манную кашку и яблочный сок, да, моя девочка?
Лиза вернулась на кухню. Растерянная и заспанная Анюта во все глаза смотрела на малознакомого старика и, кажется, снова собиралась разреветься.
– Это дедушка, – сказала ей Лиза. – Хороший дедушка, добрый! Пойдешь к деду на ручки? А я пока разогрею малашку.
На ручки к Васильичу Аня согласилась не сразу, пошла с опаской. Но заинтересовалась отросшими за болезнь усами. Осторожно дотронулась, а потом со всей силы дернула.
От неожиданности Васильич вскрикнул, но зареветь от испуга названной внучке не дал, стал целовать пальчики, головку и, кажется, сам смутился, испугался проявления нежности.
– Возьми ее, – смущенно заворчал он, – возьми. Мне трудно держать. Ишь ты, пухлая какая! Вся в бабку Полю!
Покормив Анюту, Лиза засобиралась домой.
У двери обернулась.
– Васильич! Не надо три дня, я подумала. И, если можно… Помогите, пожалуйста! Одной мне не справиться.
– Да понял я, – буркнул Васильич и, смущаясь, добавил: – Скажи, Лиз, мне кажется или она правда на Полю похожа?
– Не кажется, – улыбнулась Лиза. – Очень похожа! Недавно стала похожа! Они ведь меняются: день одни, на следующий – другие. Я тоже заметила. Мне кажется, будет наша Анюта с рыжинкой, как бабушка. Если не потемнеет, с детьми это бывает.
В тот момент она и подумать не могла, что Васильич – суровый полковник, которого все боятся, этот чужой и непонятный человек – сможет стать ей и Анюте близким родственником, помощником, почти членом семьи. Если начистоту – вообще единственным, кто будет рядом. В самые тяжелые времена. И поможет в самом паршивом и нудном деле: бумажном.
Часто будет повторять, что делает все ради Поли, ради ее светлой памяти, пусть хотя бы так. И помощь его окажется поистине неоценимой.
А однажды скажет:
– Знаешь, Лиза, я много плохого в жизни сделал. Самого плохого, понимаешь?
Растерянная Лиза не поймет, как реагировать.
– Не веришь?– усмехнется Васильич.– Думаешь, я всегда был таким добрым дедушкой, эдаким старичком-боровичком? Нет, Лизок, не всегда… Я для