Вот интересно – зачем? Анюта приоткрыла окно, подтянулась, легла грудью на подоконник и высунула на улицу голову.
Стоял конец октября, было зябко и ветрено, раздавались громкие голоса и женский плач. Анюта высунулась еще – кажется, начиналось самое интересное,– но в комнату влетела мама и закричала страшным голосом. Она стянула ее с подоконника, захлопнула окно и сказала, что Анюта наказана. Никакого телевизора, никакого торта и никаких спокушек[3] она не получит.
– Почему? – рыдала Анюта. – Что я такого сделала? Интересно же!
– Чужое горе не должно быть интересным, – строго сказала мама. – А если ты заболеешь – что будем делать? Садиться на очередной больничный? Меня скоро с работы выгонят!
И, хлопнув дверью, мама ушла на кухню.
Кстати, если Анюта ловила маму на вранье, мама злилась или отшучивалась: подумаешь! И повторяла пословицу про добрую ложь, которая бывает необходима.
Путевку, кстати, им так и не дали: дали курсовку. Это означало – Анюта наконец поняла,– что ты в санатории как бы напополам: можно питаться в столовой, посещать процедуры, а вот жить надо в другом месте. Поэтому жилье надо снимать – временно где-то поселиться за деньги, значит…
Со съемом проблем у них не возникло: весь сезон местные сдавали все, что имело крышу и стены, а сами уходили спать в гаражи или сарайки.
– Нам повезло! – радовалась Лиза. – Сняли целую однокомнатную квартиру! Пусть дорого, зато без соседей и сами себе хозяева.
И вода горячая – правда, по часам, но им хватало, и газовая плита, и маленький дребезжащий холодильник. В общем, сплошные удобства.
Лиза спала на диване, Анюта на раскладушке. Раскладушку ставили рядом с диваном, и по привычке Аня брала перед сном маму за руку.
Ходить в санаторий Анюте не нравилось: ни процедуры не нравились, ни столовская еда. В столовке было невкусно. Каши на завтрак, обед и ужин: на обед с мясной подливой, а на ужин – с рыбой или творожной запеканкой. Иногда давали омлет или вареные яйца. Вечером полагался стакан кислого жидкого кефира или молока, на котором плотно лежала застывшая пенка.
А что может понравиться в ингаляциях или физиотерапии? Только массаж ничего, приятно. Массаж полагался, потому что у Анюты обнаружили сколиоз – искривление позвоночника, очень расстроившее маму.
Слово «сколиоз» было похоже на что-то склизкое и противное, например, на жирного розового дождевого червя.
Анюта уговаривала маму не ходить на ужины, и мама скрепя сердце иногда соглашалась.
– Ура! – кричала Анюта. – Теперь будем есть чебуреки и мороженое!
Как же! Оказалось, что чебуреки – пища жареная и вредная и есть их можно крайне редко: не чаще раза в неделю.
Несколько раз были в ресторане. Вот где было здорово! Белые скатерти, красивые тарелки, блестящие тяжелые вилки и ложки. И настоящая музыка: два гитариста, один пианист и дядька еще с трубой.
Все танцевали. Как завороженная, смотрела Анюта на танцующих. И вдруг пригласили маму… А мама смутилась и отказалась: «Нет, что вы, я с ребенком…» Интересно, при чем тут ребенок? Пошла бы туда, где все танцевали – на круг, над которым висел волшебный вращающийся шар, положила бы руки на плечи этому дядьке (он, кстати, вполне ничего), и Аня бы так ею гордилась… Странная мама… чудная.
Еда в ресторане была очень вкусная. В общем, понравился Анюте ресторан. Но там было дорого, мама сказала – им не по карману. Жаль.
Мама рассказывала, что однажды, в далеком детстве, она уже была в Анапе, но ей тогда не понравилось.
– Почему? – удивилась Анюта.
Мама вздохнула:
– Да так. Были причины.
– Какие?
– О господи! – разозлилась мама. – Какая же ты любопытная! Например, с погодой не повезло? Устраивает?
Анюта не поняла, почему мама расстроилась и даже обиделась ненадолго.
Случилось еще одно важное событие: мама отпустила ее во двор. Одну, без себя – раньше такого не было.
– Здесь я спокойна. Да, спокойна! – нервно повторяла мама. – И двор закрытый, и взрослые во дворе, и городок маленький.
Обманывала. Не была она спокойна: говорила, что ляжет вздремнуть, а сама каждые десять минут выглядывала в окно.
– Со двора ни-ни! Ты меня поняла?
– Да поняла, поняла!
Что она, глупая?
Во дворе было весело, потому что нашлось много друзей. Танечка из Тулы, Викуша из Ленинграда, Тома из Волгограда. Васек из Москвы, Сережа из Смоленска.
– О! – смеялась мама. – Так ты, дочь, географию выучишь!
– А что такое география? – спрашивала Анюта. – А-а, названия стран и городов! Тогда да, я ее знаю!
А потом все узнали, что мама доктор. И началось.
Бабульки на лавочке поджидали маму и, как она говорила, «хватали ее за подол». То есть начинали рассказывать про болячки и ждать совета.
И бедная мама надолго застревала у подъезда.
– Ну ты и трепло, Анька! – злилась она. – Ну зачем ты всем рассказала, что я врач? А, похвалилась? Ну молодец! Ты похвалилась, а мне расхлебывать!
Но злилась мама недолго. Она всегда злится недолго.
Однако скоро свобода и прогулки во дворе закончились: в городе пропала семилетняя девочка. Мама, прижав Анюту к себе, так завыла, что Анюта испугалась.
«И что она воет, – недоумевала она, – не я же пропала, а какая-то незнакомая девочка!»
Но во двор ее больше не отпускали. Правда, и отпуск подходил к концу, так что Анюта особенно не расстраивалась.
В Москву везли виноград, груши, персики и соленую вяленую рыбу, которую очень любили. Правда, пахла эта рыба на весь вагон, хоть и была завернута, по словам мамы, в сто пятьдесят газет.
Москве Анюта обрадовалась. Поняла, что соскучилась по друзьям из детского сада и немножко по воспитателям.
– Общественный ребенок, – смеялась мама.
Это был последний год в детском саду. Последняя, подготовительная группа. Детей готовили к школе.
– Последний год свободы, – вздыхала мама.
А следом вздыхала Анюта.
6
Письмо лежало в почтовом ящике.
Писем им не писали, и Аня видела, как нахмурилась и расстроилась мама. Целых два дня мама была странной, задумчивой и молчаливой. Не готовила ужин, а просто варила пельмени.
И отлично, пельмени Анюта любила. Мама застывала у окна, роняла тарелки, не читала Анюте на ночь – в общем, была непохожа на обычную маму. И что там было, в этом письме, кто его написал?
А письмо было от Марии.
Мария писала, что полтора года, как умер Леня, и это горе она так и не пережила, да и вряд ли переживет. И еще, что очень сдала, превратилась в настоящую развалину.
Мария сетовала, что жить одной – невозможно, бессмысленно. Что с возрастом непереносимым стал и климат, и она не вылезает из ангин и воспалений легких. Но главное – одиночество. Главное и самое страшное. Соседка, с которой они дружили, уехала, и даже молока и хлеба некому принести. С лекарствами плохо, да и до аптеки еще надо дойти… Она просила, чтобы Лиза не воспринимала письмо как намек, ни в коем случае! И умоляла выслать лекарства.
В который раз Лиза перечитывала письмо – и откладывала его в сторону.
А через три дня Лиза пошла на почтамт и отбила телеграмму:
«Приехать за тобой не могу, извини. Но собирайся, мы тебя ждем. Сообщи, когда приезжаешь – постараюсь встретить».
– Скоро приедет бабушка, – роняя очередную вилку, рассеянно сказала однажды Лиза. – Бабушка Маша.
– Какая бабушка Маша? – удивилась Анюта.
– Моя мать, – коротко бросила Лиза.
Если б Анюта умела присвистнуть – точно б присвистнула, как делал это дворник Семен, когда чему-то удивлялся! Но свистеть она не умела и вопросов маме не задавала: видела, что мама переживает.
«Потом спрошу, – решила Анюта. – Но странно: почему об этой бабушке Маше мама никогда не рассказывала?
Интересно, какая она? Старенькая, в платочке, как все бабульки на лавочках? В тапочках и без зубов? Добрая или злая? И как они заживут втроем? Ведь им с мамой никто не нужен, они привыкли вдвоем, им хорошо…»
Не просто хорошо, а очень здорово.
– Нам же никто не нужен, – часто говорила мама, – правда, Анют?
А тут эта бабушка как снег на голову…
Что будет дальше? Было любопытно и страшновато.
А потом решила: у мамы не может быть злой и противной матери. Просто не может – и все.
И Анюта на этом успокоилась.
А вот Лизе было совсем неспокойно.
Правильно ли она сделала, что позвала мать в Москву? Понятно, что по-человечески – правильно. Но они же чужие люди, чужие как никто. И обида ее никуда не делась: Лиза ее не простила.
Да и какая она ей мать?
Уживутся ли они, сложится ли у них с Анютой? Мать всю жизнь прожила для себя – ну, не для себя, для Ленечки,– но это одно и то же: детей не растила. А у Лизы характер, да и с Анютой не всегда просто, дочь тоже штучка.
Не пожалеет ли она, что решилась?
Свой мир Лиза выстроила не без труда и усилий, и теперь, когда все сложилось и устаканилось…
К тому же старый больной человек – большая обуза.
Но что уж теперь, телеграмма-то отправлена. Всегда она так, сгоряча, не подумав о последствиях. И нет пути назад, нет вариантов. Не уживутся – Мария не посылка, обратно не отправишь. Оставалось надеяться на лучшее.
Уложив Анюту, Лиза сидела на кухне. Был поздний вечер, надо бы укладываться, а она все сидела и вспоминала.
Мам-Нинины слова… Колкие, злые, полные ненависти и оскорблений. И такая она, и сякая – дочь бросила, за любовником поехала, с которым наверняка воровали вместе или еще чего похуже.
И слова Полечки, утешающие и успокаивающие:
– Она хотела тебя забрать. Нинка не отдала.
Дурацкая поездка в поселок… Глупейший поступок в ее жизни! – зато вместе с Дымчиком…
И слова – матери ли, не матери – Марии:
– Он не твоего поля ягода. Не нужен он тебе, не твой человек. Такой однажды предаст и не оглянется, вспомнишь мои слова.