Анюта, сидя к ним спиной, сосредоточенно возводила очередную башню, не представляя, какая драма раскрывается в двух шагах от нее.
– Кстати, он не работал,– хмыкнула Мария.– Вернее, находился в постоянном поиске. Но все не складывалось: то начальник оказывался сволочью, то коллеги – стукачами, то зарплата не соответствовала уровню. А деньги у него при этом водились. По вечерам он куда-то уходил… Откуда у неработающего человека деньги? Где он болтался ежевечерне?.. Но я гнала все плохое… Такой дурой была, господи, такой идиоткой! И ты знаешь… – Мария вздохнула. – Деньги – немалые, даже приличные! – то появлялись, то странным образом исчезали. И тогда он просил на проезд…
Лиза продолжала слушать – молча, с опущенной головой. Такого она не ожидала.
– Жадным он не был. – Мария приподняла красивую бровь. – Принесет пачку, перевязанную черной аптечной резинкой, и небрежно – словно деньги случайные, найденные – бросит на стол. «Разберись, – говорит, – что на хозяйство, а что на шпильки. На все хватит». Ни кошелька, ни портмоне у него не было, деньги по карманам валялись… Себя он тоже не обижал: то новый костюм, то рубашка, то туфли. Новый плащ, модная шляпа, импортный одеколон. У него были знакомые продавщицы и парочка приятелей-спекулянтов, у них и отоваривался. И с меня отчета не требовал, так, мимоходом спрашивал, купила ли я себе что-нибудь… В денежные дни он приносил продукты – и это всегда были деликатесы: черная икра, крабы, миноги, шоколадные конфеты, виноград… Но никогда нормального мяса или колбасы, картошки или капусты. Тяжелые сумки таскала я, и в очередях стояла я – это ж плебейское дело, не для таких, как он.
Анюта случайно наступила на одну из песочных башен и от обиды расплакалась. Теперь драма была у нее. Она даже порывалась бежать домой – какой смысл все делать заново?.. Мария с Лизой насилу ее успокоили.
Можно было возвращаться к давно позабытой истории.
– Неумолимо приближался день нашей свадьбы, и я все больше понимала, что это ошибка, – вздохнула Мария. – Что я знала о нем? Да ничего. Я не видела его родных и друзей, не имела понятия о его прошлом. Паспорт видела, знала, где и когда родился, какое у него отчество – вот, пожалуй, и все. А он смеялся: «Штампа о женитьбе, разводе и детях нет? Чего тебе еще надо?» Какой наивной дурой я была! Он не рассказывал про свою прошлую жизнь, а возраст у него был зрелый, тридцать два, – значит, и за плечами должна быть какая-то жизнь.
Лиза покачала головой. Мария продолжала:
– Я не ревновала его, но меня пугала неизвестность. Было предчувствие каких-то тайн, смутное ощущение вранья… Скоро я поняла, что никакую работу он не искал. В трудовой книжке, которую я с трудом откопала, было записано, что трудится он вахтером на фабрике – причем трудится давно, четыре года. Я понимала, что он мне врет, что деньги его плохо пахнут, но… ничего не делала. Понимала, что надо выгнать его до приезда сестры. Собиралась сделать это каждый день и все тянула, тянула… И это было необъяснимо: чего я ждала?.. А когда Нина все-таки приехала, она быстро все про него поняла. Но, – вздохнула Мария, – мою сестрицу подкупали деньги и подарки, которые будущий родственник щедро дарил. Знаешь, я думала про это. Нинка ведь не корыстная, но деньги ее завораживали. Наверное, сказывалась бедность, в которой она прожила. В детстве бедность и голод, в юности бедность и вечный подсчет копеек, в молодости – тяжелый труд и постоянный страх.
Помолчали, наблюдая за Анютиной игрой.
– А женишок швырялся деньгами,– говорила Мария.– Нинка смотрела на него как на иллюзиониста, волшебника. И все время ждала. Ждала, когда он вытащит их из кармана и кинет на стол. Мне было противно, а она быстро хватала деньги, пересчитывала и прятала. В удачный день – а он называл эти дни удачными, – когда он приносил торты, конфеты, севрюгу, копченую колбасу и икру, глупая Нинка, глядя на заваленный стол, всплескивала руками и ахала. Казалось, ей все равно, откуда все это – все эти деньги, деликатесы, подарки… А мне все равно уже не было, я понимала, что дело нечисто, что он занимается чем-то запретным. «А если он вор или бандит? – думала я. – Или это одно и то же?» А час бракосочетания неумолимо приближался. И я решила за ним проследить. Мне повезло – в первый же день я узнала, чем занимается мой женишок. Узнала и выдохнула, успокоилась: он не был ни вором, ни бандитом. Он был игроком. Картежником, но главным образом – бильярдистом. И деньги свои зарабатывал именно там, на игре в бильярд. Ничего страшного, правда? Я успокоилась и вернулась домой. Успокоилась, но идти в загс по-прежнему не хотела.
– Как же вы тогда расписались? – подала голос Лиза.
– Расписались, потому что на этом настояла сестрица. – Мария поджала губы. – Боже, какой она устроила мне скандал! «Ты жила с мужиком до свадьбы, ты порченая, шлюха, а теперь хочешь сбежать накануне свадьбы? Чем он плох, твой Володька? Чем не подходит тебе, сопля? Чем не угодил? Он добрый и щедрый, веселый и остроумный!» Я плакала и говорила, что не люблю его, и жить с ним не буду, он мне чужой, непонятный, и спать я с ним не хочу. Не хочу и не могу. А она и слушать не хотела, и аргументы ее были неоспоримы: «В кровать же легла – ничего, не вырвало? Жить – жила? Вот и иди замуж, смывай позор».
Лиза ахнула и с осуждением покачала головой.
– Замуж я вышла. В загсе стояла с кислой физиономией, глотая слезы. Да и жених мой не выглядел счастливым. Только сестрица моя и радовалась… Свадьбу мы не устраивали – какая свадьба при таком настроении? Но Нинка накрыла стол. Конечно, готовила Полечка – Нинкины способности всем известны. Полечка напекла пирогов, накрошила салатов, и мы отпраздновали «самый счастливый», по заверению Нинки, день нашей жизни. Нинка, Полечка и мы, молодые… Ночевать эта дура ушла к Полечке. «Как же, первая брачная ночь», – бормотала она. Ну а мы легли на разных кроватях: муж на моей, а я на сестрицыной. Ночью я плакала, а молодой спал и похрапывал.
Мария помолчала, глядя перед собой. И вдруг улыбнулась.
– А через три месяца я устроилась на работу и встретила Леню. В ту же минуту, в первый же день, влюбилась. Как оказалось – на всю оставшуюся жизнь. Влюбилась в зрелого, молчаливого, сурового… И – женатого человека. Молния, вспышка. Судьба.
– Он мой отец? – спросила Лиза.
Мария пожала плечами.
– Говорю же: не знаю. Роман у нас начался тут же. Нас будто швырнуло друг к другу, приплавило, прищелкнуло магнитом – не оторвать, не расцепить. Знаешь, как в книгах бывает… Но и он, мой законный муж, все еще существовал… Я избегала близости, да и он не особо к ней стремился. Но однажды это случилось… Он был хорошо навеселе и просил, настаивал, напоминал, что он законный муж. Нет, не требовал – мягко настаивал, упрашивал… Видимо, чувствовал что-то неладное. Кстати, интуиция у него была отличная, понятно – интуиция игрока. Человеком он был примитивным и думал, что все можно наладить. Наладить с помощью близости. А я боялась разбудить сестру – и уступила…
Мария вздохнула. Стыдно признаваться в этом – кому угодно стыдно, а уж дочери!..
– Я и правда не знаю, кто твой отец. Но именно в те дни я забеременела.
– Но я же должна быть на кого-то похожа! – хрипло сказала Лиза.
Мария кивнула.
– Должна. И похожа. На Леню. Так мне кажется. Или очень хочется, чтобы ты была на него похожа.
– Выходит, я добровольно отказалась от встречи с родным отцом, – сказала Лиза. – Могла познакомиться, но отказалась.
– Выходит, – кивнула Мария.
– Но почему ты мне не сказала – тогда, в поселке?
Мария снова пожала плечом.
– Испугалась, наверное. Ему было плохо: больница, слабость, ужасный вид. А тут ты – красивая, молодая. Растревожишь его, разволнуешь… К тому же – обиженная, полная претензий… Вот я и растерялась. Все мысли были о Лёне… А вы – ты и твой странный кавалер – молодые, столичные, современные. Другие. Я не знала, как себя вести, что делать. Стеснялась тебя, стеснялась твоего Диму. Нервничала – мне бы в больницу, а тут вы, важные гости. Я боялась с тобой говорить, не была к этому готова. К тому же была не уверена, что твой отец – он. И если совсем честно, – усмехнулась Мария, – мне было совсем не до вас. Если бы ты предупредила, написала, я бы подготовилась. А тут все неожиданно, внезапно, наскоком. И я ждала вашего отъезда. Это ужасно, но это так. Извини.
– Ну да, – усмехнулась Лиза, – тебе снова было не до меня. Это я, молодая дурочка, решила, что делаю что-то правильное, даже героическое. Я делаю первый шаг! Я, которую ты бросила, о которой не вспоминала… Я, а не ты, моя мать. Но тебе снова было не до меня. Тебе всегда было не до меня. Он, твой Ленечка, всегда был важнее.
Мария размяла папиросу и чиркнула спичкой.
– Не так, Лизонька. Точнее, не совсем так. Когда Нинка тебя не отдала, я под поезд хотела броситься. Хоть и понимала, что Нинка права – куда тащить маленького ребенка? Ни врачей, ни нормального сада, ни школы – ничего. А питание, а климат? Все понимала, а жить не хотела. Знала, что у тебя все нормально, ты в тепле, сыта, ходишь в нормальный сад, пойдешь в хорошую школу. А все равно умирала. Думала – как теперь жить? Металась, рыдала, скучала по тебе, ненавидела Нинку. Но понимала, что ты без меня проживешь, а он – нет. Он погибнет. Ему было отчаянно плохо. Несправедливый приговор, пожизненный позор, предательство родных.
Мария затянулась. В глазах стояли слезы.
– Без меня он бы не выжил. Я была там, где нужнее. С тем, кому необходима, жизненно необходима. Да и потом: я была уверена, что со временем тебя заберу. Или мы вернемся в Москву. Вернемся – и заживем нормальной человеческой жизнью, все как у всех, как обычная семья. Но расскажи Господу о своих планах… И жизнь повернула по-другому. Мы не вернулись, потому что возвращаться уже было некуда. Ни у него жилплощади, ни у меня. Его бывшая выписала, а меня – родная сестра. А там нам комнату дали, Лене предложили работу, платили неплохие деньги… Вот мы и подумали: накопим на кооператив – и вернемся. А с пропиской как-нибудь разберемся, найдем выход.