– О господи… – пробормотала Лиза. – Все всё знают, даже как дочку мою зовут!
– Да бросьте, не все, – улыбнулся парень. – Просто мы с вами соседи, рядом живем, мама моя и сказала. А не встречались, потому что я был в отъезде, в командировке. Ну что, поехали?
Она обреченно вздохнула.
– Поехали…
Лиза села на пассажирское сиденье и наконец разглядела услужливого соседа.
На вид ему было двадцать с небольшим. Высокий, широкоплечий, длинноногий. Серые глаза, русые волосы. Ничего особенного, но вполне симпатично.
– Алексей, – представился он, протянув Лизе руку. – Алексей Голованов. Сын тети Даши из зеленого дома.
Никакой тети Даши Лиза не знала, но домик напротив, выкрашенный зеленой краской, разумеется, видела.
– Хорошо, Алексей Голованов, – усмехнулась Лиза. – Елизавета Владимировна Топольницкая.
И никакой фамильярности: она старше, она мать и доктор, так что – будьте любезны, именно Елизавета Владимировна.
Кажется, парень смутился.
К дому подъехали быстро, минут через пять. Лиза выскочила из машины, махнула рукой и толкнула калитку.
В доме было по-прежнему тихо.
«Сони, – подумала Лиза. – Ну и отлично, о своем подвиге расскажу позже».
Она завернулась в одеяло, зевнула и закрыла глаза. И через минуту уснула. Какое же это блаженство – безделье!
На следующий день Алексей Голованов стоял под забором Люсиндиного дома. Мотался как маятник, бесконечно курил и смотрел на Люсиндины окна.
– От ведь! – усмехнулась Люсинда. – Кавалер твой второй час под окнами болтается! А ты, Лизавета, все спишь!
– Какой кавалер? – зевнув, хмуро спросила еще не проснувшаяся Лиза и посмотрела в окно.
Увидев Алексея, презрительно хмыкнула:
– А почему вы решили, что это мой кавалер?
– Ну не мой же! – хмыкнула в ответ Люсинда. – Не меня, старую бабку, сватать пришел! И не Машку! Вот, Лизка. Подвез тебя и сразу влюбился.
– Глупости какие, – рассердилась Лиза. – Тоже мне кавалер! Мальчишка сопливый! А вы откуда знаете, что он меня подвозил? Вы вроде спали.
Люсинда громко глотнула чай, хрустнула баранкой и со вздохом сказала:
– Это деревня, Лиз. Как ни крути, а деревня. А в деревне все про всех знают. Кто куда пошел, кто что купил, к кому кто приехал. Я в полдень за хлебом пошла, и мне доложили.
– Что доложили? – удивилась Лиза. – Что там вообще можно докладывать?
Люсинда пожала плечом.
– Да ничего. Надежда, продавщица, сказала: «Твою сегодня Лешка привез. С самого ранья – видать, с совместной ночевки вернулись».
– О господи… – пролепетала Лиза. – Господи, какая чушь! С какой ночевки? Он меня с пляжа подвез! С пляжа, тетя Люся! Пять минут дороги – и все! Сказал, что сосед. И больше ничего, понимаете?
– А мне-то что? – усмехнулась Люсинда. – Я что, Надька из лавки? Скучно здесь, понимаешь? Стоячее болото, никаких событий. Вот все и сплетничают, придумывают, накручивают. И вроде повеселее, есть о чем языком почесать. А ты внимания не обращай, им москвичи всегда поперек горла. Не любят они вас.
– Да мне плевать! – возмутилась Лиза. – Любят, не любят! Я, между прочим, здесь не одна, а с дочерью и…
Она на секунду запнулась.
– И с матерью!
Лиза налила себе чаю. Сахар положить забыла, но чайной ложкой в стакане звенела долго.
И вдруг рассмеялась.
– А вот возьму и пойду с этим Лешкой! Назло всем вашим сплетницам! Пойду и… А что? Парень он симпатичный.
И осеклась, покраснела.
– Ну и иди,– кивнула Люсинда,– чего не сходить. Парень он неплохой, непьющий, рукастый. Вот и сходи, ты баба свободная. Лучше быть, чем слыть,– мама моя так говорила. А на каждый роток не накинешь платок. Делай что хочешь, тебе все равно уезжать. И ему все равно – он мужик, им репутация до фонаря!
Разумеется, Лиза не спешила. Спокойно оделась, причесалась и так же неспешно вышла во двор.
– Привет, – кивнула она, – давно стоишь?
Он покраснел, дернул плечом и соврал:
– Не, недавно.
– Ну? – спросила Лиза. – Какие планы и предложения?
Лешка молчал.
– Тогда я домой? – усмехнулась Лиза.
– Нет! – испуганно выкрикнул он. – А давай просто поедем! По берегу, вдоль Волги. Там такие места – красота невозможная, я покажу! Обещаю: увидишь – закачаешься! Поедем на голубые поля?
– Голубые поля? – удивилась Лиза. – Есть и такие? А почему голубые?
– Цветы, – смутился Лешка, – голубые такие, высокие. И розовые попадаются, и даже белые, но в основном голубые. Сейчас самое время!
– Ну поехали, – вздохнула Лиза, – посмотрим на твои голубые цветы и невозможную красоту.
И, усмехнувшись, добавила:
– Раз самое время!
Сели в машину, и Лешка лихо нажал на газ.
По улице ехали медленно, чтобы не поднимать пыль. И она поняла, что такое деревня: у всех заборов, на всех огородах застыли, провожая отъезжающий грузовичок, соседи. Кто с граблями, кто с лопатой, а кто с метлой или ведром. Застыли как вкопанные. Даже из окон торчали головы – вот оно, деревенское любопытство!
Лиза развеселилась: «А мы уедем через неделю – и поминай как звали!»
Грузовичок выехал из городка, и Лешка прибавил газу. Ехали вдоль полей, сливающихся у горизонта, маленьких деревушек, леса, пролесков.
Неровная, с выбоинами и колдобинами, дорога шла вдоль берега, и маленький грузовичок швыряло и кидало из стороны в сторону. Лизу укачало, и она попросила остановиться.
– Искупаемся? – спросила она.
– Ниже, – кивнул Лешка. – Здесь берег опасный. Минут пятнадцать, не больше, – и остановимся, сделаем привал. Потерпишь?
Лиза кивнула.
Странно, но с этим простым деревенским парнем ей было спокойно и надежно. Он был из молчунов, разговорами не докучал, машину вел уверенно, и Лиза залюбовалась его большими и красивыми руками с чистыми, аккуратно подстриженными, совсем не шоферскими ногтями.
И рубашка на нем была чистая, накрахмаленная, и пахло от нее свежестью, и брюки были серые, с отглаженной стрелкой.
«Аккуратист, – подумала Лиза. – А стирает и гладит мать».
Лешка остановил машину.
Лиза спрыгнула со ступеньки и замерла. Красота вокруг была и вправду невозможная.
Пологий спуск к воде, к мелкому, белому, словно морскому, песку. Река здесь была совсем неширокой, и хорошо просматривался на другом берегу светлый и прозрачный березовый лес. А у берега плавали большие белые кувшинки – такие Лиза видела только на картинках и фотографиях.
– Ничего себе! – сказала она. – Какое дивное место! Еще бы мостик – и просто Клод Моне, пруд с кувшинками!
Лешка ничего не ответил. Он достал большое махровое полотенце, быстро разделся, аккуратно сложил в стопочку вещи (снизу брюки, сверху рубашка) и посмотрел на Лизу.
– Ну? – спросил он. – Побежали?
Лиза сняла сарафан, шлепанцы и пошла к берегу. Мелкий песок приятно щекотал ступни.
Лешка протянул ей руку, и она осторожно взяла ее. Рука была теплая, даже горячая, и уверенная.
Вода была теплой и прозрачной, со светлым песчаным дном.
Над водой зависали глазастые, с прозрачными переливчатыми крыльями стрекозы. Порхали ярко-желтые лимонницы, коричневые шоколадницы, пестрые крапивницы, попадались и редкие красавицы «Павлиний глаз» с кружочками на тонких бархатных крыльях.
В березняке отчаянно заливалась какая-то птица.
Вышли на берег и сели на теплый песок.
Лешка достал из клеенчатой сумки сверток, в котором оказались большие – с ладонь – и мятые, в испарине, пирожки.
– Мать утром напекла, с картошкой и повидлом, – смущенно бросил он. – Попробуй, вкусные. Пить хочешь?
Лиза с удовольствием взяла пирожок. Он и вправду оказался вкусным, и она почувствовала, что сильно проголодалась.
– Не замерзла? – спросил Лешка, наливая из термоса чай.
«Надо же, – подумала Лиза, – все у него с собой. И еда, и горячий чай, и пластмассовые кружки, и маленькое холщовое полотенце для рук, и большое для тела. Он обо всем позаботился. Он и вправду надежный, этот Лешка. С таким спокойно и не страшно.
Только какое мне до этого дело? Где я – и где он, этот Лешка, со своим стареньким грузовичком, деревянным зеленым домишкой и мамашей, испекшей вкусные пирожки? Через неделю мы попрощаемся, и скорее всего, навсегда. Но за такой чудесный день большое спасибо – и вправду красота вокруг невозможная!»
Передохнув, двинулись в рощу. В светлом березняке было полно грибов: красных и желтых сыроежек, оранжевых, совсем молодых, лисичек, крошечных маслят с блестящими скользкими шляпками и даже несколько подберезовиков – юных, крепеньких, бархатно-коричневых, с пестрыми, как березовый ствол, тонкими ножками.
Лиза бегала от гриба к грибу, приседала, срывала, ахала и ойкала, как ребенок.
Леша сидел на пеньке и улыбался.
Потом было сиренево-синее бескрайнее поле с люпинами, и легкий нежный ветерок колыхал их острые верхушки. И казалось, что это не поле, а море, по которому идет легкая рябь…
Уставшие и разгоряченные, они упали в траву. Лиза, раскинув руки, смотрела в чистое голубое небо с белоснежными облаками. Она закрыла глаза. Пахло пряной горьковатой травой, нагретой землей и почти неуловимо и нежно – цветами… И было горько и сладко от мысли, что все это сиюминутно и коротко, совсем ненадолго, потому что счастье вообще не бывает надолго. И это пройдет, как проходят и пролетают счастливые минуты, никогда не перетекающие в часы…
Да, все хорошее быстротечно, и остатки лета пролетят, как водится, в один день, оставив только воспоминания. Лишь вначале воспоминания эти будут яркими, подробными до минуты. Со временем они неизбежно станут расплывчатыми, нечеткими, распадающимися на кусочки – так, что не собрать, да и вряд ли это нужно… И снова придут холода и дожди, и исчезнут, как не было, эти бескрайние, бесконечные голубые небо и поле, сливающиеся на горизонте, и ощущение счастья тоже пройдет, растворится, рассыплется…
Лиза подавила зевок. Уснуть неловко, невежливо, но сопротивляться не было сил, – и, засыпая, еле слышно пролепетала: