– Вот что, Беров! У тебя проблемы с чтением. А это значит – и с мышлением. Может быть, у тебя дислексия? Пусть родители тебя к психотерапевту отведут. Дай дневник, я замечание напишу.
Огорченный медведь так и застыл.
Пришлось Коле самому взять дневник. Не глядя в молящие глаза Берова, с которого уже почти слетела заграничная спесь, учитель четко вывел: «Не умеет читать! Не отвечает на вопросы учителя!» И ниже поставил диагноз, правда, под вопросом: «ДислИксия?» Коля не был уверен, что правильно написал это слово, но надеялся, что правильно, его каждый день на чтении повторяла Виктория Анатольевна. А даже если и неправильно – ничего: у медведей родители, наверное, не умнее собственных деток, не разберутся.
Необходимо было привести в чувство обнаглевший класс. Коля швырнул дневник в направлении опозоренного Тедди Бера и, напрягшись, закричал:
– Первый «Б» класс! Совесть у вас есть или нет, не пойму? Может, вас всех во вспомогательную школу перевести? Для умственно отсталых? Вы в школу учиться приходите или дурью маяться на переменках?
Два еще не спрошенных медведя на задней парте робко пытались скрыться за Масей и Тедди Бером. Один из них был пушистый, белый. Северный.
– Эй, чукча, – уже совсем не церемонясь, вызвал его обиженный Коля, – давай хоть ты чем-то порадуй. А то сидишь тут, как красна девица, молчишь в тряпочку!
Он подбежал к медведю, чтобы тот не думал, что может спрятаться за товарищем по классу, и потряс его за мягкие приятные плечи. Медведь заговорил:
– Ур-р-р-р-ых! Мэ-э-э-р-р-р-х! Р-р-р-р-у-у-у!
Коля даже испугался. Забыл, что этот-то говорящий. Пришлось похвалить:
– Вот видите! Хоть один из вас подготовился! Правда, дикция у тебя! Тебе к логопеду надо! Кто-нибудь понял, чего он читал? Вот видишь, никто не понял!
Медведь заплакал:
– Ур-р-р-х!
И замолчал. Больше уже ни слова сказать не мог от стыда.
– А вы не дразнитесь! – упрекнул справедливый Коля. – Сами-то – ума палата! Ну и класс мне достался! Ведь один другого хлеще. А потом на педсовете – все шишки на меня.
Оставался еще один «умник», от которого Коля ничего хорошего и не ждал, поскольку он хоть и ростом вымахал практически с учителя, но голова его была почти оторвана (давно просил маму пришить, а она все забывает), отчего казалось, что он совсем уж отвлекся от урока и позволяет себе дремать во время объяснений нового материала. Этого Коля позволить никак не мог и, подкравшись на цыпочках, закричал великану в самое ухо:
– Доброе утро!
Белый медведь лебезиво хохотнул:
– Р-р-р-ха!
Коля одобрительно похлопал его по плечу, а переросток продолжал дремать, хоть бы хны ему было.
– В угол! – завопил Коля. И потащил упрямца к книжному шкафу: – Посиди здесь, подумай!
Он вдруг отвлекся от тяжелой учительской работы и вспомнил, что завтра по расписанию внеклассное чтение. Внеклассное – это значит, то, что сам дома прочитал, про то и расскажешь, даже почитать можешь, если уже умеешь. А Коля умел давно, даже не помнил сейчас, когда научился. Он достал с полки большую красивую книжку – «Три толстяка». Недавно прочитал, все будет по-честному.
Он так и не заметил давно стоявших у приоткрытой двери родителей, привлеченных Колиной педагогической страстью.
Мама вошла тихонько, чтобы не испугать увлеченного игрой мальчика.
– Коленька! Что это у тебя Мишаня в углу валяется? Давай-ка я ему головушку буйную пришью. А то он у нас такой печальный стал. Жалко тебе его?
– Жалко, – сказал Коля и понес маме медведя. – Это я его в угол поставил, он уроки не сделал.
– Он, наверное, чувствовал себя плохо? Голова болела? Ты уж прости его, ладно?
– Ладно, – радостно согласился Коля. – Они, конечно, все старались, но ничего, совсем ничего у них не получалось, – пожаловался он.
– А может, они тебя испугались? Ты вон какой строгий был.
– Все равно, – заметил Коля с невиданным ранее ожесточением, – должны делать, как им сказано.
Голову пришили. Видно было, что медведю полегчало.
– Ты его несколько дней не спрашивай, он только после операции, – посоветовала мама.
Коле и жалко было прооперированного медведя, но он уже твердо усвоил, что не все так просто в этом мире.
– Пусть справку от врача принесет, – угрюмо велел он.
– Ну, ты даешь, – изумился папа. – Откуда что берется?
Коля не понял, чему удивился папа, а скоро и спать наступила пора идти.
Спал учитель, спали не помнящие зла мягкие молчаливые ученики.
– Завтра моя очередь в столовой у них дежурить, – прошептала мама Мила, с нежностью глядя на кажущегося совсем маленьким рядом с верным другом Винни сынишку. – Так я пораньше пойду, послушаю, что там за дела.
В пустом просторном коридоре Мила от одного только школьного запаха ощутила тревогу, сосущий страх. Чего она боялась все свои школьные года? Да вроде и нечего было бояться, а вот каждое утро сгибалась пополам от ноющей боли в животе, от какого-то нехорошего предчувствия. И так изо дня в день.
Из-за дверей с надписью «1-й «Б» раздавался пронзительный голос:
– Лушин, ты будешь отвечать или нет, что ж ты отмороженный-то такой? Как на перемене, так тебя одного и слышно. А сейчас? Спой, светик, не стыдись!
Лушин что-то тихо проговорил. Слова Мила не разобрала.
– Яснее говори! Что у тебя с дикцией? – донесся вопрос Виктории Анатольевны.
Лушин виновато молчал.
– Давай сюда дневник, я родителям напишу, чтобы они тебя к логопеду отвели! – послышалась команда. И мгновение спустя: – Лебедева! А ты что приготовила? Ну, говори! Та-ак! Читай теперь! Как ты читаешь? Возьми глаза в руки! Ты думаешь: заколки в волосы нацепила – ума уже не надо? Сколько раз тебе говорить: шевели мозговыми извилинами!
У Милы привычно заныл живот. Все было ясно. Захотелось скорее повернуться и уйти, но надо было дождаться перемены, чтобы помочь учительнице отвести малышей в столовую.
– Казаков! – услышала Мила свою фамилию и вздрогнула.
Коля внятно, ясным голоском сообщил, что прочитал книжку «Три толстяка» и что она очень интересная.
– А я что задавала читать? – вкрадчиво, но громогласно поинтересовалась Виктория Анатольевна.
– Сказку. А это как раз сказка! – обрадовался Коля.
– А какую я задавала сказку? Скажи нам, раз ты самый умный.
Раздался дружный смех. Все поняли суровую иронию учительницы. Коля молчал.
– Я русскую народную сказку задавала! Ты чем в прошлый раз слушал? Ушами или чем? Ладно, читай свой отрывок, раз уж принес, – смилостивилась она.
Коля принялся читать. Мила немножко успокоилась. С этим, к счастью, у Коли проблем не было. Сейчас он реабилитирует себя в глазах суровой наставницы.
Как из камня сделать пар,
Знает доктор наш Гаспар…
И тут раздался звонок. Мила отпрянула от двери и стала ждать, когда откроется дверь и можно будет войти в класс.
– Вы Казакова мама? – поинтересовалась молодая женщина с сердито нахмуренными бровями.
– Да. Здравствуйте! Как дела у Коли, Виктория Анатольевна? – льстивым уважительным голоском заговорила Мила.
– Да не очень наши дела. Невнимательный. Не ту книжку на урок принес.
– Извините, пожалуйста, – попросила Мила. – Я в следующий раз прослежу.
– И еще! Он читать не умеет. Я там ему в дневник записала, вы распишитесь.
Видно, в глазах Милы застыл немой вопрос. Учительница пояснила:
– Мы сейчас все по слогам читаем, а он лезет поперед батьки в пекло.
Вечером Мила говорила мужу:
– Увидишь, она за эти три года из них полных идиотов сделает. И хамов. Он же несчастный стал у нас, злой, раздраженный. А я-то думала: вырастет, в школу пойдет, станет нам полегче, повеселей. Сестричку ему хотели. Зачем еще одну несчастную в этот мир? Что же делать-то нам?
– Может, мне пойти поговорить с ней?
– О чем, о чем с ней говорить? – горестно повторяла Мила.
А в голове все вертелось: «Как из камня сделать пар…»
Пособие по уходу
Продолжался день. Хотя что такое зимний московский день? Вдох – выдох, и нету. Скрылся в темноте. День-невидимка. Изгнанник, преследуемый ночью…
Однако пока свет еще не удушен тьмой, следует принять решение. Затягивать ли эту пытку холодом, голодом и безнадежным осознанием нравственного и физического бессилия перед надвигающимся злом? Или добровольно устраниться? Но в этом случае душа будет обречена на муки вечные. Милосердие Господа безгранично, и испытания он посылает не зря. А что, если это не Он посылает испытания? Что, если Он устал смотреть на безобразия человеческие? Как это писал протопоп Аввакум? «Выпросил у Бога Сатана Русь светлую, дабы окропить ея кровью мученической…» Кажется, верно вспомнил. И хорошо, что вспомнил. Куда ему до протопопа! Тот выстоял до конца, ни в чем против себя не пошел. А тут – всерьез думать о смертном грехе, когда ничего еще не случилось такого, что нельзя было бы пережить. Ведь все пережил уже – и жив. Память не подводит. Мысль бьется, как прежде, заставляет забывать голод, работать, писать, осуществляться.
Работа спасала всегда. Отгораживала от всего непроницаемой стеной. И когда пришло это страшное извещение о гибели Петеньки за Отечество и рухнули все его монархические убеждения – ибо смел ли отец-монарх посылать на гибель лучших своих сынов во имя чуждых России интересов, – спасся умственным трудом. Усилия мысли не прекращались и после трудной смерти жены. Сейчас-то видно, что Господь любит праведников: забрал бедную Вареньку к себе прямо на пороге февраля семнадцатого года, в такую же вот стужу и мглу. Два года прошло с тех пор. Только два года! А какая пропасть пролегла! Вечность…
Профессор перекрестился, чтобы отогнать сгущающееся зло. Что толку думать о прошлом? Его нет, и ничего не вернешь, не выхватишь оттуда, как дорожный сувенир. Не было той жизни. Приснилась. А эту надо доживать в меру сил. Тем более что, вероятнее всего, доживать осталось совсем ничего. Ведь, конечно же, оборотень не солгал. Зачем ему? Лучший студент, любимый ученик, так больно напоминавший Петеньку, теперь красный комиссар. А ведь какие умозаключения ему в наследство предназначались, по каким путям русской идеи должен был пройти! Ударился в разгул, превратился в хищного зверя. Тоже русский путь. Бывало, бывало не раз…Ударил Иванушка шапкой-чудодейкой об землю и обратился в серого волка… Да, вот вам сказание о Беовульфе в чистом виде. Осуществление мифа…