Отдышавшись, Нина деловито сделала очередную затяжку.
— Так что осуждать меня не нужно. Я — несчастная баба, взвалившая на свои плечи слишком много обязанностей. Родители требуют от меня не возможного, а подруга — душевнобольная слабачка. Вечно ее на своем горбу таскать приходиться. И за что мне это все?
Я помедлила с ответом и, закинув ногу на ногу, принялась жамкать подол платья.
— Да уж, нелегко тебе. Не церемониться с тобой жизнь. Не жалеет. Да и подруга твоя — настоящее проклятье. Кстати, как звать ее? — я в упор взглянула на нее.
— Неважно, — отмахнулась она. — Не хочу об ее имя язык поганить. Он и без того от нее пострадал.
— Даже так? — нахмурилась я. — Что даже говорить о ней не хочешь? Никогда-никогда?
— Не горю желанием.
— А как же годы дружбы?
— Всего лишь десять лет.
— А данная клятва?
— Личное заблуждение.
— Но ты клялась на мизинчике!
— Потому что средний был сломан!
— Ах так? — задохнувшись, подскочила я. — Вот и славно! Значит, у меня теперь тоже нет подруги! Немного жаль, но она сама сделала свой выбор, потому что была вредная, как редиска! Впрочем, кому нужна такая колотовка?
Нина насупилась. Из ее раздувающихся ноздрей повалил дым.
— Ой, и это мне говорит Апчишка — сопливая мартышка? Больно нужно мне с тобой таскаться!
Апчишка — так она называла меня, когда жутко злилась.
— Прекрасно! Тогда я ухожу!
— Давай-давай, не болей! Проваливай!
Показав язык этой забияке, я пошагала к выходу.
Вы только на нее посмотрите!
Хлопнув дверью, я остановилась и заглянула в небольшую щель.
— Что еще? — буркнула Нина, явно пожалев о своих словах.
Мои глаза сузились. Взгляд стал хитрым.
— Ну так если мы больше не подруги, — напевала я ехидным голоском. — Значит, сейчас же, тетя Зина узнает, что ее дочь — вонючая пепельница!
— Что? — закашлялась Нинка и откинула окурок в сторону. — Стерва! А ну иди сюда!
Заверещав, я метнулась прочь от ее дома. Глаза слезились от ветра, адреналина и смеха. Резвая Нина догоняла меня, но, я не намеревалась сдаваться. Напротив, изо всех сил я перебирала ногами, надеясь на усталость подруги.
— Я все-равно догоню тебя, бестия лохматая! — слышалось за спиной.
Добежав до конца улицы, я свернула на лесную тропу. Мое лицо собрало десяток паутин. Я вдоволь наглоталась мошкары и пыли. Грудь разрывалась от нехватки воздуха, горло саднило. И, кажется, был не долог тот момент, когда кровь хлынет из моего носа. А когда я выбежала на желтеющий луг, то ноги предательски запутались в платье. Я упала лицом в сухую траву, перевернулась на спину и громко расхохоталась.
— Чего ржешь, дубина? — рядом со мной повалилась Нинка. — Нет, ты и вправду больная. Когда так бегать научилась?
Сердце стучало в висках. Солнце, похожее на один яркий одуванчик, светило прямо в глаза. Я не переставала смеяться, словно боясь, что собравшийся во мне смех разорвет легкие.
— Ну хватит, Златка! — молила Нина. — Курила я, а ржешь — ты, это как-то нелогично. Сейчас тебе жука в трусы затолкаю, если не престанешь дурачиться. Где тут у нас навозник?
Я закрыла рот руками. Нинка ни капли не лукавила, когда пригрозила насекомым. У меня не было выбора, как перестать хохотать. К тому же мышцы живота стали побаливать.
— А помнишь, я тебя, словно «тачку», за ноги по этому лугу таскала? — спросила я, наблюдая за облаками.
— Когда ты мной землю вспахивала? Конечно, помню. Особенно помнятся мои руки, угодившие в коровью кучу, — пробормотала подруга. — А ты помнишь, как мы Пашку на речку взяли? Якобы на льду покататься?
— О, господи! Помню! — я снова рассмеялась, но теперь Нинка поддержала меня заливистым смехом.
Это был отвратительный день. Теперь вспоминая тот поход, я улыбаюсь, но тогда забавного было мало. Пашке было пять. Карапуз напросился с нами на речку, а точнее, дедушка приказал взять его с собой. После нескольких часов катаний, мы решили вернуться домой — через дворы, чтобы сократить путь. Перекидывая мальца через высокий забор, я и предположить не могла, что тот зацепиться дубленкой. Вот смеху было. Особенно сильно хохотала Нина, провоцируя Пашку на аналогичную реакцию. Встав под ним, я призывала его опереться мне на плечи и соскочить с деревянного копья, но лишь почувствовала, как по моей шапке покатились дымящиеся струи. Он обмочился! Прямо на меня! Да еще имел совесть хохотать! Мне было одиннадцать, но даже тогда меня пробило на отборные ругательства. Я ушла, оставив обоссанное чучело пугать ворон. Дедушка вернулся за ним, чуть позже. Мне тогда сильно досталось. Что ж, только сейчас я понимаю почему была поругана.
— А когда мы домашнее вино нашли в трехлитровой банке? — продолжала Нина. — Целый погреб с банками!
— Ага. И с натянутыми на них резиновыми перчатками. Целы погреб рук!
— Да уж, — усмехнулась она. — Вино мы испробовали, а вот надеть обратно перчатку уже не смогли.
— А дедушка нашел нас только под утро.
— В бане.
— На полу.
— И с красными от вина губами.
— А потом ходили с красными от ремня жопами…
Теплые воспоминания сменились грустью. Как же быстро летит это время. Стоит тебе лишь на мгновение забыться, как уже пора прятать куклы на пыльные чердак, переставать верить в эльфов, снимать подорожник с колен, прощаться с детством, вставать в оборонительную позу и быть готовой встретиться лицом к лицу с реальностью. С реальностью, которая не церемониться.
— Интересно, Федор видит нас сейчас? — спросила Нина, с грустью смотря на небо.
В горле собрался комок горечи. Пазухи носы заныли от боли.
— Эй, дед Федор, вы слышите нас? — разоралась подруга. — Если я узнаю, кто сделал это преступление, то откручу ему голову! В огороде закопаю! На куски порву! Можете на меня надеяться! Я не подведу! — она закашлялась. — Как там в Раю, дед Федя? Мошкара не кусает? Рыба клюет?
Мне стало совестно. Больно. Казалось, все внутренности обмотало колючей проволокой. Эту боль нельзя сравнить с обычной. Она ни на что не похожа.
Даже моя подруга была готова расквитаться с убийцей дедушки, а я продолжала бесстыдно молчать, позволяя ему свободно расхаживать по улицам и творить самосуд. Я развязала ему руки и, с каждым днем, я все больше ненавижу себя за это.
— Златка, — тихо позвала Нина и приподнялась на локти. — Почему ты до сих пор молчишь о том дне? Прошло достаточно времени, ты можешь мне открыться и…
— Нет, — обрубила я. — Не могу. Я ничего не помню.
— Вообще ничего?
— А какой мне смысл молчать? — выдавила я, всеми силами сдерживая слезы.
Поджав губы, Нинка снова упала на траву. Она сомневалась. Не понимала меня. Я вижу это. Чувствую. Но как я могу рассказать ей, если на эту тему наложен жесткий запрет? Никак.
Молчание — стало для меня самым суровым наказанием.
— Эх, как целоваться хочется, — с загадочной улыбкой на лице, сказала Нина. Это был отличный повод сменить тему. Расслабиться. Подумать о хорошем. — Цветкова, тебя целовали когда-нибудь? Хотя, я и так знаю, что — нет.
Ее заявление тонкой иголочкой кольнуло между ребер.
— Не совсем так, — воодушевилась я. — Вчера меня поцеловали. А точнее, я поцеловала.
Подруга подскочила на колени и нависла надо мной, округлив свои огромные глаза.
— Брешешь!
— А вот и нет, — по-хитрому улыбнулась я.
— С кем?! Кто этот загадочный слюнявчик? Соколов?! Нет, это точно Соколов! Он? Он?!
Мои щеки залились румянцем. Поджав губы, я коротко кивнула.
Раскрыв рот, Нина, как следует, набрала воздуха в легкие.
— Дьявол меня побери! Вот это вы лихо! Ну и как, понравилось?
— Да, — смущалась я, — кажется.
— Фантики…
Странно, но подруга выглядела радостнее меня. Я ожидала любой ее реакции, но эта, меня приятно удивила. Он хлопала густыми ресницами так часто, будто хотела взлететь. Всего лишь один малюсенький поцелуй осчастливил несколько человек. Чудеса.
— И когда это вы с Сашком успели помириться? М? А когда он тебя целовал у Рыбина разрешения не спрашивал?
Я поперхнулась.
— Причем здесь Саша? — слишком эмоционально возмутилась я. — Я говорила про Сему.
Улыбка спала с лица Нина. Она содрогнулась, словно получила удар под дых и перестала моргать.
— Сема? — одними губами повторила она. Казалось, девочка пыталась убедить саму себя, что не ослышалась. — Что ж, здорово…
Я вскинула бровями.
— Что-то не так?
— Нет, нет. Все нормально.
— Ненормально, Нина. Я же вижу, что ненормально.
— Нет, — девочка в неверия затрясла головой и приподнялась на ноги. — Прости, Златка, но я пойду. Мне идти нужно. Я совсем забыла, что должна была помочь в огороде. Моим родителям нужна помощь.
— Но ты никогда не помогаешь родителям! Нина!
Проигнорировав мой протест, девочка ринулась в бегство. Я смотрела ей вслед, пока та не скрылась из виду. Я обидела ее, а точнее — мое признание. Какая же из меня подруга, раз мне в голову не пришло, что Семен до сих пор ей небезразличен?
Упав на траву, я вернулась к привычной картине. Только теперь небо не казалось мне светлым и безмятежным. Напротив, надо мной сгущались тучи, словно сам дедушка Федор негодовал, что воспитал такую эгоистку.
Что теперь мне делать? Я чувствовала себя камушком, который втиснулся в чужой ботинок и мешает ходьбе. Я мешала друзьям. Я была лишней в этом дуете, но нагло встала между ними. Так? Или я просто девчонка, которая пытается жить дальше, мечтающая о счастье, как когда-то мечтала о сказке на ночь? Так?
Мне было пятнадцать, и я окончательно запуталась.
Происходило что-то неладное. Я походила на разорванную в клочья куклу, которая зашивала себя самостоятельно. Каждый шов получался кривым, но я не сдавалась. Надеялась и верила, что вот-вот все закончиться, меня поставят в стеклянный сосуд и больше ничего не будет мне угрожать. Я буду неприкосновенной тканью, набитой мягким синтепоном. Но, никто не поспешил уберечь меня. Напротив, все только и норовят пройтись по мне ногами или оторвать кусочек. С каждым днем, я покрываюсь безобразной штопкой и похожу на уродливое чучело, которым пугают детей да птиц.