Злата — несчастная и навсегда обреченная девочка.
— А как тебя зовут?
— Ваня, — ответил он. — Ваня Беляев. Я приехал к дяде Мише погостить на время, пока Васька ушел на войну, защищать нас от нападения инопланетян. А я остаюсь сторожить дядю Мишу. Вот такие дела.
Ох, я вспомнила этого мальчишку. Рыбин упоминал про него в разговоре с Сашей, когда я пряталась в кустах и молила господа остаться незамеченной.
— Ясно, — выдохнула я. — Красивое имя. Ваня.
Он смущенно опустил свои голубые глаза.
— Обычное имя, — буркнул он. — Ничего особенного.
Я понимала, что все мои планы автоматом рухнули. Здесь ребенок, а значит — пожару не быть. Я не могу отнять жизнь у мальчишки, просто потому что сгораю от мести. Глядя в эти зеркальные глаза, я вижу добрую душу. Этот ребенок не способен на зло, коем является его дядя. У него впереди целая жизнь. Счастливая жизнь. Уверена, у него все будет хорошо.
Нет больше целей. Нет больше сил. Есть только я, Паша, холодный ветер и твердая земля под слабыми ногами.
Мы шли в никуда. Просто шли, шли, с каждым шагом приближаясь к горизонту. Я держала руку брата, моего маленького брата, который надеялся на свою сестру, но она подвела его.
— Зось, а куда мы идем? — спрашивает Паша, уставшим голосом.
— Не знаю, — говорю я, не сводя глаз с садящегося солнца.
— Мы просто идем?
— Да.
— А далеко еще до этого «не знаю»?
— Не знаю.
Сердце разрывается на куски. Скулы ноют.
— Тебе грустно?
— Угу.
— А я хочу кушать, — жалобно скулит он. — Можно я съем твое яблоко?
— Угу.
Мое сердце содрогается от боли, когда Пашка жадно вонзается зубами в гнилой фрукт. Он жует, а по моему лицу катятся слезы.
— Зось, ты чего? Почему плачешь?
— Я не плачу, — я смахиваю рукой слезу, но становится только хуже.
— Перестань плакать, Зось, — волнуется Паша и выбрасывает яблоко в кусты. — Я пошутил. Я не голоден. Совсем-совсем. Я могу еще долго не есть. Хочешь, я не буду есть целую неделю? Я могу. Ты только не плачь.
Горький ком перекрывает воздух. Меня оглушает это боль.
— Прости меня, Паша, — рыдаю я, прижав мальца к себе. — Пожалуйста, прости меня.
Я не помнила, как мы добрались до автобусной остановки.
Забежав в сарай, который был не заколочен, Пашка смог достать коробку с дедушкиными вещами — единственная память, к счастью, сохранилась, — и несколько старых вещей.
Вечерело. Становилось невыносимо холодно. Чего я ждала? Не знаю. Наверное автобус, который увезет меня в прекрасное место под названием «Счастливая жизнь», только вот жаль, что билетика я не имела.
— Мне холодно, — признался Паша, поджав синие губы.
Я дала мальцу пуховую куртку, а сама укуталась в дедушкину рубашку. Казалось, она до сих пор пахла бергамотом. Мне стало немного теплее.
— Всегда мечтал примерзнуть к лавочке, — пробухтел Паша, кладя свою голову мне на колени.
— Не вредничай. Ты давно исполнил свою мечту. Еще так года три назад, когда облизнул скамейку в сорокаградусный мороз.
И хоть половину лица брата прикрывала огромная шапка, я видела — он гордился собой.
— Да уж. Было круто.
Со временем кончики моих пальцев стали неметь. Засунув руки в карманы дедушкиной рубашки, я чего-то коснулась.
Проклятье, снова эти чертовы записки.
Но достав мятый клочок бумаги, я поняла — это была не записка. Это было письмо. От Аркадия к дедушке. С огромной печатью, разноцветными марками и обратным адресом. Это было письмо от Аркадия. Это был мой билетик в новую жизнь.
Тепло пролилось по моим венам.
— Пашка, вставай, — потрясла я братца. — Кажется, я отыскала путевку в страну Оз.
Глава#33
Саша.
Закрывшись в комнате, я лежал на своей неудобной кровати и изучал потолок. Мне не нравилось находиться в одиночестве, но Семен уехал к этой странной Нинке, а разговаривать с матерью мне совершенно не хотелось. Иногда мне казалось, что я ненавидел эту женщину. Ненавидел за то, что она общалась с Клавдией и позволила этой мерзкой тетке увезти нашу Злату. Даже для меня этот поступок казался особенно бесчеловечным. Но, моя мать пошла на это и навсегда потерялась в моих глазах. Я вычеркнул ее также легко, как они вычеркнули Злату. Мою бедную Злату. Однако, не только это поступок заставил меня усомниться в ее человечности, есть кое-что другое. Есть отец, которого она снова приняла в нашу семью, наплевав на мое желание и на желание моего брата. Она вернулась к уроду, который предавал его на протяжении всей жизни, да и еще пустила в наш дом, предав тем самым своих детей.
НЕ-НА-ВИ-ЖУ.
Ненавижу слышать, как этот козел капается по нашим шкафам и жрет нашу еду. Ненавижу наблюдать, как он носит новые рубашки, которые приобрела ему Жанна, а потом по-свински вытирает об них свои жирные руки. Ненавижу встречаться с ним взглядом и крепко сжимать нож в своем кармане. Ненавижу мечтать о том, чтобы снова вспорот его брюхо, но держать себя в руках, ведь я обещал Злате, что больше не сойду с дорожки. И, особенно я ненавижу его: «Сынок, как ты?». «Тамбовский волк тебе сынок, ублюдок!» — одним лишь взглядом отвечал я, но продолжал держать себя в руках. Ведь я обещал Злате.
И вот сейчас, это жалкое подобие на человека шатается по моему дому, что-то вынюхивает, ищет жрачку, пока наивная Жанна пропадает в школе, а мне приходиться находиться с ним на одной территории и мириться с его незаслуженно бьющимся сердцем.
Тук. Тук. Тук.
Когда же оно перестанет стучать?
Тук. Тук. Тук.
Проклятье, пусть оно остановится.
Тук. Тук.
Кто-то стучится в нашу дверь, но я ничего не слышу, потому что в ушах стоит невыносимый шум. Внутренности сгорают от злости. Мозги готовы расплавится. Я весь горю и снова ненавижу.
Я — мерзкий человек, не спорю. Я — часть своего отца. Но, это не мешает мне желать ему смерти. Иногда, я желаю ее себе.
— Тук — тук, можно? — мои зубы заскрипели, когда светлая голова показалась из-за двери. Я был готов оторвать ее. — Не хочешь прогуляться, сынок?
Сынок? Сынок, да?!
— Ты шутишь? — спрашиваю я и награждаю его угрожающим оскалом.
— Хорошо. Я понял. Понял.
Тук. Тук. Тук.
Теперь я слышу, как колотиться мое сердце.
— Кто приходил? — рычу я.
Ублюдок отмахивается.
— Ох, не бери в голову. Соседка соли попросила.
Одним движением подбородка я приказываю ему убраться, и тот скрывается за дверью. Отвернувшись к стенке, я снова справляюсь с гневом уже привычным для себя способом — вонзаюсь зубами в запястье.
Меня отпускает только через несколько часов. И вот снова. Снова этот желтый потолок и вагон мыслей.
Где сейчас Злата?
Хорошо ли ей на новом месте?
Встретимся ли мы когда-нибудь?
Вспоминает ли она меня?
…
Интересно, о какой это соседке говорил этот ублюдок?
Глава#34
Год спустя.
— Златка, скажи Пашке, чтобы перестал жрать моих аквариумных рыбок! Обдристается ведь! — кричал из спальни Аркадий, подклеивая «фыалетовые» обои. — Вчера вечером, я не досчитался двух черных скалярий и одного молодого меченосца.
— Хорошо! — кричу я в ответ. — Значит, малец уже пообедал! Сегодня останется без добавки! Ну или без сладкого!
— Верно, дочка!
Поверить не могу, что мы уже целый год живем с Аркадием, в этой уютной квартирке, в самом центре Абакана. Это очень интересный сибирский городок, но к нему нужно привыкнуть. Огромные музеи, старинные достопримечательности, храмы, озера — все это прекрасно. Но, все-таки мне ближе непроходимые леса и скромные пруды.
Я так и не забыла Каменку. Я никого не забыла. И пусть времени для печали практически не осталось, мысли о ребятах заставляют меня грустить. Мне пришлось отправить множество писем на адрес Павленко Нины, но ответа я так и не получила. Скорее всего, девчонка осталась жить у своего дяди, а следом за ней переехала остальная семья. Что ж, я желала ей только счастья и всегда буду вспоминать ее добрым словом. Нинка была и остается самым ярким пятнышком в моей жизни. Впрочем, как и Семен. Он навсегда останется в моем сердце, как самый смелый, самый отважный и самоотверженный парень, которому любое море по колено. Я люблю их, и не престану любить. Надеюсь, они поддерживают переписку с Ниной, а может и того лучше…
Эх, снова эта грусть. Нет. Я счастлива. По-настоящему. От макушки до кончиков пальцев. Аркадий очень добр к нам, он прекрасный человек. Но, мысли о ребятах не покидают меня.
Я постоянно думаю о Саше. День и ночь. Как он поживает? Все ли у него хорошо? Увижу ли я его еще когда-нибудь? Посмотрю ли в эти бездонные глаза, снова задохнувшись от восхищения? Вспоминает ли он меня?
Мы через многое прошли. Многое пережили. Мне кажется, что это эта невидимая связь между нами останется навсегда. Такая токсичная, но все же крепкая связь.
Я никогда его не забуду.
Я почувствовала, как что-то горячее упало на мои колени. Это был не чай, который я пила, а снова эта надоедливая кровь пошла носом. Проклятье, я привыкла к издевкам Рыбина, привыкла к угрожающим запискам, привыкла к погоне, бессонным ночам и к ноющей боли в сердце, но к этой гадкому кровотечению — не могу. И хоть Пашка посоветовал мне заткнуть нос бирушами — я отказалась от его заманчивого предложения.
— Опять краны пооткрывала? — со смехом спросил Аркадий, входя в кухню и усаживаясь на против меня.
Господи, как же они с дедушкой похожи. Практически одно лицо. А когда Аркадий с удовольствие влез в дедушкину рубашку, то стал его близнецом.
— Типо того, — шмыгнула я и утерла нос тыльной стороной ладони.
Аркадий нахмурился.
Ну и словечки у вас: «Типо того», «Того типо», «Ширли-мырли», «Кочерга», «Лясем-трясем», «Лоботрясим». И это, как его… А, «Фугасе»!
Я прыснула от смеха.
— «Фигасе», а не «фугасе». Это Пашкино любимое слово.