В российской истории было два правителя, удостоенных почетного эпитета «Великий»: Петр I и Екатерина II. В обоих случаях великие монархи оказались чудовищными родителями. Но если Петр I действовал грубо, по-мужски – казнил сына Алексея, не церемонясь; то Екатерина II избрала более изощренную стратегию по отношению к своему сыну Павлу.
Как тонко подметил наш современник, «словом можно убить, словом можно спасти, словом можно полки за собой повести»[102]. Один раз Екатерина уже обагрила руки кровью – свергнув собственного мужа; на этот раз нужно было играть тоньше. Императрица старательно очерняла Павла в глазах общественности, прекрасно зная, какой мощный эффект может иметь регулярная пропаганда. План удался с блеском – многие до сих пор считают Павла I странным, жестоким и недалеким правителем. Но это совершенно не так.
Павел I
Несколько слов в защиту «русского Гамлета»
Представьте себя на месте Екатерины Великой. Вы только что отняли престол у своего мужа. Между вами и неограниченной властью стоит только один человек – нелюбимый сын Павел. Вообще-то по закону вы должны передать ему корону, как только Павлуше исполнится восемнадцать. Но есть еще вариант – представить его в глазах народа неадекватным чудаком. Тогда вы сможете единолично править до глубокой старости. И лишь спустя два с половиной века ученые докажут, что бедный Павел мог стать едва ли не лучшим императором за всю историю России.
Печальный принц, скучавший по отцу
Екатерина почти и не видела сына после рождения. Тогдашняя императрица Елизавета Петровна сразу забрала Павлушу, чтобы воспитать его должным образом – по составленной ей собственноручно инструкции. Надо признать, что, несмотря на свойственное ей легкомыслие, Елизавета подобрала своему внучатому племяннику неплохую компанию. В младенчестве его окружали заботливые мамушки и нянюшки, в более сознательном возрасте – просвещенные учителя.
Историк Евгений Севастьянович Шумигорский пишет: «Павла Петровича, как помещичьего сынка, сдали постепенно на руки невежественной женской дворне, со страхом заботившейся лишь о том, чтобы беречь и холить барское дитя, оставшееся без родительской ласки и призора… По вступлении своем на престол он с благодарностью вспомнил своих «простонародных» воспитательниц и собеседников, оставшихся еще в живых, и щедро наградил их. Нянюшки оставили в Павле Петровиче доброе по себе воспоминание: несомненно, что именно они прежде всего заронили в нем навсегда искреннее благочестие и любовь к русскому народу»[103].
Из рук нянюшек цесаревич перешел в руки так называемых «русских европейцев». Лучшим и самым любимым наставником был граф Никита Иванович Панин, долгое время служивший посланником в Швеции. Граф воспитывал Павла в духе конституционной монархии: рассказывал о том, что самодержавие – это плохо, что на Западе уже давно власть королей ограничена законами и парламентом. Как сообщает историк Натан Яковлевич Эйдельман, «Панин мечтал об усовершенствовании российской политической системы, ограничении «временщиков, куртизанов и ласкателей», сделавших из государства «гнездо своим прихотям»[104].
Граф, конечно, намекал на Екатерину, которая еще до воцарения вела достаточно фривольный образ жизни. Упорно ходили слухи о том, что отец Павла вовсе не Петр III. Однако, по мнению историка Якова Барскова, Екатерина «сознательно (и успешно!) распространяла версии о «незаконности» происхождения своего сына. Таким образом, ее сомнительные права на русский престол повышались, адюльтер маскировал цареубийство»[105]. Императрица всегда воспринимала Павла как соперника, не как сына. Их общение оставалось натянутым и редким.
А что же Петр III? Он признал и полюбил ребенка. Этому есть доказательства. Мемуарист Якоб Штелин, рассказывая о Петре, приводит следующий эпизод: «Навещает великого князя Павла Петровича, целует его и говорит: «Из него со временем выйдет хороший малый. Пусть пока он останется под прежним своим надзором, но я скоро сделаю другое распоряжение и постараюсь, чтоб он получил другое, лучшее воспитание (военное), вместо женского». Как-то раз Петр пришел на экзамен своего сына, после которого гордо заявил присутствующим: «Кажется, этот мальчуган знает больше нас с вами»[106].
Павел лишился отца в восьмилетнем возрасте и тяжело переживал эту потерю. Потом долго надеялся, что на самом деле Петр не погиб. В какой-то момент цесаревич даже хотел бежать на Урал, к Пугачеву, который представлялся Петром Третьим.
Александр Сергеевич Пушкин, собиравший сведения о Павле, отмечал: «Не только в простом народе, но и в высшем сословии существовало мнение, будто государь (Петр III) жив и находится в заключении. Сам великий князь Павел Петрович долго верил или желал верить сему слуху. По восшествии на престол первый вопрос государя графу Гудовичу: жив ли мой отец?»[107]
Павла принято считать бездушным солдафоном. Однако дневники 19-летнего цесаревича создают совсем другой образ – чувствительного, сентиментального юноши, полного рыцарских представлений о жизни. Разве может циничный вояка написать о своей будущей жене такое: «Несмотря на свою усталость, я все ходил по моей комнате, насвистывая и вспоминая виденное и слышанное. В этот момент мой выбор почти уже остановился на принцессе Вильгельмине, которая мне больше всех нравилась, и всю ночь я ее видел во сне… Радость, смешанная с беспокойством и неловкостью при ожидании невесты, которая есть и будет подругой всей жизни, источником блаженства в настоящем и будущем»[108].
Европейские родственники, познакомившись с Павлом поближе, удивились его «возвышенному характеру» и стали называть его «русским Гамлетом». Историк Эйдельман объясняет: «Подозрительный, печальный, многократно униженный, стремящийся укрыться от двора в Гатчине или Павловске, прислушивающийся к просвещенным советникам, старающийся уловить «мнение народное», обуреваемый идеями насчет перемены дел в России – таким предстает сын Екатерины в последние годы ее правления».
Никогда никого не казнил
В 42 года Павел все-таки стал императором, несмотря на желание Екатерины передать трон сразу же внуку Александру. Первым делом Павел перенес прах своего отца в императорскую усыпальницу. А затем стал активно принимать либеральные законы.
Павел серьезно ограничил в правах дворянство, совершенно распустившееся при Екатерине. Также он довольно жестко приучал офицеров быть именно офицерами, а не гуляками и пьяницами. При этом Павел постепенно ограничивал и свою собственную власть, ему было важно выполнить заветы графа Панина. За все время император не лишил жизни ни единого человека, хотя и отправил в Сибирь с десяток наиболее злостных взяточников. Но самое главное – Павел позаботился о крестьянах, по-настоящему, а не на словах, как его мать.
Историк Андрей Воронцов пишет: «Впервые со времен Елизаветы Петровны присягу новому царю принимают и крепостные, – а значит, они считаются подданными, а не рабами. Барщина ограничивается тремя днями в неделю с предоставлением выходных по воскресным и праздничным дням, а поскольку православных праздников на Руси много, это было большим облегчением для трудящегося люда. Дворовых и крепостных людей Павел Первый запретил продавать без земли, а также порознь, если они были из одной семьи»[109].
Запретная тема
Дворянству совсем не нравилась демократичная политика нового императора, а офицеры не хотели становиться безукоризненными рыцарями. Как и герои трагедий Шекспира, Павел был обречен. Он правил четыре с половиной года – а затем погиб от рук заговорщиков.
Его потомки предпочли вернуться к екатерининским принципам самодержавия. А значит, про Павла снова – либо ничего, либо только плохое. Историк Шумигорский еще в 1907 году писал: «Должно сознаться, что до сих пор нет у нас даже краткого, фактического обозрения Павловского периода русской истории: анекдот в этом случае оттеснил историю… Странно сказать, что объективному изучению именно Павловского времени ставили особые препоны… Официальные и частные документы Павловского времени сваливались в глубину архивов и в одну из Кремлевских башен, не считая тех, которые уничтожались, иногда преднамеренно, по тем или другим причинам… О царствовании Павла можно было писать лишь одну «горькую» правду и неправду. История таким образом превращалась в памфлет».
В завершение приведу цитату из письма Льва Толстого: «Читал Павла. Какой предмет! Удивительный!.. Признанный, потому что его убили, полубешеным Павел так же, как и его отец, был несравненно лучше жены и матери. Мне кажется, что действительно характер, особенно политический, Павла I был благородный, рыцарский характер… Я нашел своего исторического героя. И ежели бы Бог дал жизни, досуга и сил, я бы попробовал написать его историю»[110].
Увы, классик так и не воплотил свою идею в жизнь. В исполнении Льва Толстого судьба Павла приобрела бы поистине шекспировский размах – и сегодня мы смотрели бы на сына Екатерины Великой совсем другими глазами.
Посмела перечить свекрови – и проиграла. Невестка Наталья против Екатерины Великой
"Сын мой влюблен", – радовалась Екатерина II, когда Павел женился на немецкой принцессе, очень похожей на саму императрицу в юности. Императрице нужны были внуки, чтобы еще дальше отодвинуть ненавистного сына от трона. Екатерина лично подобрала Павлу невесту и была очень довольна результатом своего сватовства… Пока невестка не заявила императрице, что та все делает неправильно. Увы, дерзкая барышня и представить себе не могла, чем закончится для нее противостояние с коварной самодержицей всероссийской.
Сватовство
Павлу еще и восемнадцати лет не исполнилось, а мать уже развернула целую кампанию по поиску подходящей партии для великого князя. Можно представить себе сложности, с которыми столкнулась Екатерина. В Европе – десятки крошечных княжеств, и в каждом – сразу несколько знатных девиц на выданье. По происхождению все они годятся в качестве будущей невестки. Но как выбрать самую лучшую – красивую и покорную?
Императрица, конечно, не могла себе позволить годами раскатывать по всем европейским замкам и знакомиться с каждой принцессой. Соцсетей в те годы не было. Так что Екатерине оставалось только одно – положиться на мнение доверенного лица. Выбор государыни пал на барона Ассебурга, который много лет служил посланником Дании в России и за это время успел подружиться с Екатериной. Не успел барон выйти в отставку, как русская императрица тут же призвала его к себе и поручила невероятно деликатную миссию – стать ее "глазами и ушами" в матримониальной командировке.
Екатерина вручила своему агенту "Краткие правила для принцессы, которая будет иметь счастие сделаться невесткою ее императорского величества императрицы Российской и супругою его императорского высочества великого князя". В этом документе есть несколько любопытных пунктов, например: "Почтительность и уважение должны быть соединены в ней с нежнейшею привязанностью к императрице, ее свекрови". При этом отдельно подчеркивается, что принцесса должна быть умницей: "Необходимо, чтобы она не скучала в свете каждый раз, когда по обязанности должна будет его посещать, что будет ей не трудно, если она пожелает образовывать себя беседами с людьми просвещеннейшими и образованнейшими"[111].
Итак, барон Ассебург отправился в ответственное путешествие, из которого почти ежедневно слал Екатерине подробнейшие описания потенциальных невест и их художественные портреты. Переписка барона с императрицей представляет собой довольно забавное чтение и более всего напоминает пересуды двух сплетниц.
Барон Ассебург отчитывается: «Согласно велениям вашим я приложу старание к разоблачению характера принцессы Вильгельмины Дармштадтской от сомнений, приписывающих ему то всевозможные добродетели, то смесь мало приятных недостатков. Что я имел честь писать касательно этого предмета в предыдущих моих донесениях, было взято мною со слов маркграфини Дурлахской, ее тетки, принцессы с умом, способным проникнуть во всякий другой и уловить его хорошие и дурные стороны»[112].
Екатерина отвечает: «Портрет Вильгельмины, присланный вами, выгодно располагает в ее пользу и надобно быть очень взыскательным, чтобы найти какой нибудь недостаток в этом лице. Черты лица правильные; я сравнила этот портрет принцессы с первым, присланным вами ранее, и опять прочитала описание тех особенностей, которых, как вы находите, не уловил живописец. Из этого обзора я вывела заключение, что веселость и приятность (всегдашняя спутница веселости) исчезли с этого лица и, быть может, заменилась натяжкою строгого воспитания и стесненного образа жизни… Из нее может сложиться характер твердый и достойный. Но надобно доискаться: откуда идут слухи о ее склонности к раздорам? Приводят ли какой-либо факт? Ландграфиня Дурлахская, ее тетка, обвиняющая ее в этом, может ли это чем доказать?»[113]
Свадьба
Бесконечные обсуждения принцесс довели императрицу до головной боли. Она даже сравнила себя с ослом, «который умирал от голоду между несколькими охапками сена, потому что не умел решиться, которую начать есть»[114]. В конце концов Екатерина пригласила в Петербург сразу трех невест – все дочери ландграфини Дармштадской, – чтобы к выбору подключился сам Павел. За сестрами («немножко удивленными, немножко дрожащими») снарядили русский военный корабль, который доставил их в Петербург без всяких затруднений. Императрица даже расщедрилась на «подъемные» – выдала девушкам 80 тысяч гульденов «на булавки», чтобы они заказали себе нарядные платья для встречи с женихом.
Самой старшей сестре было 18, самой младшей – 15, но Павлу приглянулась средняя – 17-летняя Вильгельмина. Как отмечала Екатерина, «старшая очень кроткая; младшая, кажется, очень умная; в средней все нами желаемые качества: личико у нее прелестное, черты правильные, она ласкова, умна; я ею очень довольна и сын мой очень влюблен… Я дала ему три дня сроку, чтобы посмотреть не колеблется ли он, и так как эта принцесса во всех отношениях превосходит своих сестер, то на четвертый день я обратилась к ландграфине, которая, точно также как и принцесса, без особенных околичностей, дала свое согласие. Принцесса учится русскому языку и решилась переменить вероисповедание»[115].
После бракосочетания, свершившегося с «пышностью и крайним великолепием», немецкая принцесса Вильгельмина стала великой княгиней Натальей Алексеевной, а Екатерина II – довольной свекровью, написавшей вот такое письмо своей подруге госпоже Бьельке: «Сын обзавелся своим домом; намеревается жить на мещанский лад, ни на шаг не отходить от своей супруги, и между ними нежнейшая дружба. С удовольствием принимаю пожелание ваше – маленького великого князя через год; мы не отказались бы и от маленькой великой княжны. Для меня все равно, то или другое, лишь бы дела шли на лад»[116].
Семейная жизнь
Первое время Павел был несказанно счастлив. В Наталье он неожиданно нашел защитницу. Великий князь всегда терялся в присутствии властной матери, но после свадьбы вдруг оказалось, что его молодая жена знает, как противостоять Екатерине. Историк Юрий Сорокин сообщает: «Наталья Алексеевна вопреки расчетам Екатерины оказалась женщиной гордой, сильной, с твердым характером. Она полностью подчинила своему влиянию нервного, впечатлительного мужа». Павел писал своему другу Андрею Разумовскому: «Прочь химеры, прочь тревожные заботы! Поведение ровное и согласованное с обстоятельствами – вот мой план»[117].
Разумовский тоже всячески поддерживал Павла в его возмужании. Это были лучшие годы великого князя – с одной стороны верный друг, с другой – любимая жена. Беззаботная юность, полная надежд! Мемуарист Федор Головкин рассказывает: «Павел, будучи в то время еще очень молод, в семейной жизни, у себя дома, проявлял высшую степень фамильярности и товарищеских отношений. Граф Разумовский входил к нему утром, когда он еще был в спальне с великой княгиней, которая очень смеялась над его возней с фаворитом, при чем оба иногда, во время свалки, валялись на кровати»[118].
Наталья сплотила вокруг себя противников Екатерины. «Молодой двор» очень не нравился императрице, в нем бродили опасные либеральные рассуждения: Наталья, воспитанная в свободном европейском духе, позволяла себе критиковать государыню за жесткую политику в отношении крестьян, указывала на недопустимость узаконенного рабства. И все это на фоне Пугачевского бунта, из-за которого императрица и так была вся на нервах!
Екатерина язвительно комментировала поведение невестки: «До сих пор нет ни добродушия, ни осторожности, ни благоразумия во всем этом, и бог знает, что из этого будет, так как никого не слушают и все хотят делать по-своему… Спустя полтора года и более мы еще не говорим по-русски, хотим, чтобы нас учили, но не хотим быть прилежными. Долгов у нас вдвое больше, чем состояния, а едва ли кто в Европе столько получает»[119].
Счастье оборвалось
Обычная свекровь так и ограничилась бы колкостями в адрес невестки. Но Екатерина слишком многое принесла в жертву ради власти – в том числе и собственного мужа. А значит, смелая, но наивная Наталья была обречена.
Трагедия произошла спустя два года после свадьбы. Двадцатилетняя Наталья скончалась при родах. Ребенок также не выжил. Историки расходятся во мнениях о причинах произошедшего. Кто-то говорит о плохом здоровье самой Натальи. Некоторые утверждают, что Екатерина запретила акушерам оказывать великой княгине медицинскую помощь.
Так или иначе, Павел лишился супруги и ребенка. Он был настолько безутешен, что не смог прийти на церемонию прощания. Но Екатерине и этого показалось мало. Чтобы «излечить» сына от тоски, она решилась на крайне жестокую меру. Мемуарист Федор Головкин рассказывает: "В течение суток была разыграна самая гнусная интрига, которую когда-либо затевали против памяти усопшей, интрига, которую никто не осмелился бы защитить разумными доводами. Принц Генрих насильно ворвался к упорно уединявшемуся великому князю и сказал ему, что должен открыть ему тайну, а именно, что он убивается ради женщины, совершенно не достойной нежной памяти и сожалений». Павлу показали поддельные любовные письма Натальи к Андрею Разумовскому. Великий князь, одурманенный отчаянием, поверил в то, что его обманывали самые близкие люди: и молодая жена, и лучший друг.
Павел перестал плакать и, кажется, навсегда перестал что-либо чувствовать. С этого момента он превратился в замкнутого молчуна, которого в Европе прозвали «русским Гамлетом» (кстати, в России пьеса была запрещена). С Разумовским он никогда больше не виделся.
Объявленный траур не помешал Екатерине отпраздновать в Царском Селе свой 47-й день рождения. Сразу после торжества императрица с большим энтузиазмом принялась подыскивать своему сыну новую жену. И на этот раз не такую образованную, как несчастная Наталья.