Милый Амурчик на русском престоле
Императора Александра Павловича воспитывала бабушка – Екатерина II. Она твердо решила сделать из внука идеального государя, следующего Александра Невского, в крайнем случае – Александра Македонского, только в улучшенной, просвещенной версии. Для этого Екатерина забрала Сашеньку от родителей сразу после рождения и наняла ему лучших педагогов современности. Но в результате воспитала не прогрессивного русского царя, а жестокого античного бога. Неслучайно Александра I всю жизнь называли Амуром.
Педагог-идеалист
Екатерина лично составила для Сашеньки и его младшего брата Константина «Философский план воспитания» и собрала во дворце выдающихся преподавателей – свободомыслящих, образованных, дерзких. Главным наставником великого князя стал швейцарский полковник Лагарп, поклонник французского Просвещения, республиканец и либерал. Вдумайтесь в этот факт – императрица пригласила республиканца, противника монархии, воспитывать будущего царя. Небывалый случай. Но Екатерина была готова на все ради поддержания имиджа великой просветительницы.
По словам историка Ключевского, «Лагарп принялся за свою задачу очень серьезно как педагог, сознающий свои обязанности по отношению к великому народу, которому готовил властителя; он начал читать и в духе своих республиканских убеждений объяснять великим князьям латинских и греческих классиков – Демосфена, Плутарха и Тацита, английских и французских историков и философов – Локка, Гиббона, Мабли, Руссо… Великие князья с наслаждением слушали его уроки, с наслаждением, и только; то были художественные сеансы, а не умственная работа»[149].
Долгие петербургские вечера Сашенька проводил с Екатериной, в окружении лучших умов эпохи, слушал разговоры о важнейших политических делах, смотрел изящные французские пьесы. Он до конца жизни так и не выучил толком русский, сложные темы мог обсуждать только на языке Вольтера и Бомарше.
Но самое главное, чему научился Александр, глядя на царственную бабушку, купавшуюся в лучах собственной славы, – можно прийти к власти незаконным, преступным путем и тебя все равно будут называть Великим. Главное – создать правильное общественное мнение. И этот урок определил всю дальнейшую жизнь цесаревича.
Амур и Психея
Когда наследнику исполнилось шестнадцать, бабушка решила поскорее его женить. Возмужавший Александр стал просто божественным красавцем: высокий статный блондин с голубыми глазами, обаятельный и задумчивый, он покорял сердца фрейлин одним только взглядом. Чтобы Сашенька не засматривался на кого попало и всякие посторонние мысли не отвлекали его от учебы, императрица выписала для него из Германии прелестную четырнадцатилетнюю принцессу Луизу, ставшую при крещении Елизаветой Алексеевной.
Конечно, и Александр, и Елизавета были на момент свадьбы наивными детьми. Оба смотрели на мир широко раскрытыми глазами, оба были преисполнены мечтаний. И ни один из них не имел ни малейшего представления о реальной жизни. Современники называли юную пару «ангелами», но еще чаще – Амуром и Психеей. Тогда был весьма популярен этот миф про бога любви и его прекрасную избранницу.
Гавриил Державин сочинил к помолвке Александра соответствующие стихи:
«Амуру вздумалось Психею,
Резвяся, поимать,
Опутаться цветами с нею
И узел завязать.
Прекрасна пленница краснеет
И рвется от него,
А он как будто бы робеет
От случая сего…»[150]
Самым смелым поступком молодоженов стал побег из дворца в соседнюю деревню, где они притворились простыми придворными. Приключение оказалось весьма захватывающим – они ели яичницу в доме малознатной госпожи Вильбад и украшали свои соломенные шляпы собственноручно срезанными розами.
Шапка Мономаха оказалась неудобной
Александр свергнул отца, чтобы сделать Россию конституционной монархией, освободить крепостных и воплотить множество других демократических идей. Однако, заполучив власть наиболее отвратительным способом, Александр совершенно растерялся. С одной стороны, он был одержим возвышенными и благородными стремлениями. С другой стороны, он попросту не знал, как претворить их в жизнь.
Александр не представлял, что делать со всеми этими темными крестьянами, которых он называл «варварами»; как преодолеть пассивное сопротивление коррумпированных чиновников; как противостоять великосветским интриганам – тем самым, что когда-то помогли ему избавиться от отца. Молодой государь был философом, «сфинксом», Амуром, а не топ-менеджером проблемной корпорации под названием «Российская империя».
Историки достаточно негативно оценивают итоги правления Александра Павловича, критикуют за нерешительность, которая привела к захвату Москвы Наполеоном, за равнодушие к внутренним делам страны. Сам государь постоянно говорил о том, что мечтает отречься от престола и поселиться либо в Америке, либо на берегу Рейна, чтобы вести жизнь частного человека в обществе друзей и в изучении природы. Впрочем, и в этом случае разговорами все и ограничилось – Александр остался на троне до конца. При этом император блестяще справился с задачей построения собственного имиджа – в историю он вошел с эпитетом «Благословенный».
Василий Осипович Ключевский называл Александра I тепличным цветком, не умевшим акклиматизироваться на русской почве: «Он рос и цвел роскошно, пока стояла хорошая погода, а как подули северные бури, как наступило наше русское осеннее ненастье, он завял и опустился»[151].
Каким Александр был сыном, мы уже знаем. Но и мужем он оказался посредственным. Посмотрим на семейную жизнь императора глазами его супруги – Елизаветы Алексеевны.
Тайный дневник императрицы Елизаветы Алексеевны
Елизавете было всего четырнадцать лет, когда она вышла замуж за будущего императора Александра I. Немецкую принцессу оторвали от любящей матери и бросили в объятия избалованного великого князя. Елизавете было тяжело и страшно, но потом она впервые по-настоящему влюбилась – однако вовсе не в своего мужа. О своей запретной страсти императрица писала в секретном дневнике, который прятала в складках нарядного платья.
Джульетта без Ромео
Принцесса Луиза Баденская была милой и образованной девочкой. Она выросла в небогатой, дружной, но, к сожалению, знатной немецкой семье. Поэтому ее судьба была предрешена еще до ее рождения. Русская императрица Екатерина II указала на Луизу как на подходящую супругу для своего драгоценного внука Александра.
Как только Луизе исполнилось 13 лет, ее командировали в Петербург – знакомиться с будущими родственниками. Принцессу сопровождала младшая сестра Фредерика. «Третий день после приезда, – вспоминала потом Луиза, – был весь посвящен уборке наших голов по придворной моде и примерке русского платья: мы должны были быть представлены великому князю-отцу и великой княгине. Я в первый раз в жизни была в фижмах и с напудренными волосами»[152]. Фижмы – это широкий каркас, который надевался под нижнюю юбку для придания пышности платью. Такая была мода в 1792 году!
Несмотря на все фижмы и напудренные волосы, немецкая гостья не вызвала никакого интереса у 15-летнего великого князя. «Александр до конца вечера не сказал мне ни слова, ни разу не подошел, даже избегал меня»[153], – разочарованно рассказывала Луиза. Помолвка их тоже мало походила на сцену из дамского романа.
«Однажды вечером, спустя примерно шесть недель после нашего приезда, за круглым столом в Бриллиантовой комнате, где мы рисовали вместе с остальным обществом, он потихоньку от других сунул мне только что написанную им записку с объяснением. Он писал, что по приказанию родителей сообщает мне о том, что меня любит, и спрашивает, могу ли отвечать на его чувство и может ли он надеяться, что я буду счастлива, выйдя за него замуж. Я, тоже на клочке бумаги, ответила ему утвердительно, прибавив, что исполню желание родителей, приславших меня сюда»[154].
Домой после помолвки Луиза не вернулась. Фредерику отправили обратно в Германию, а ее старшую сестру тут же крестили в православие как Елизавету Алексеевну и принялись готовить к свадьбе. Все для нее изменилось в одночасье – страна, семейное положение, статус, религия, даже имя.
Коктейль из молока и слез
Пугающие перипетии принцесса переносила с поразительным спокойствием. Она прекрасно умела скрывать свои чувства от окружающих. Фрейлина Варвара Голицына удивлялась: «Принцесса Луиза соединяла вместе с невыразимой прелестью во всей фигуре замечательную для четырнадцатилетней девушки выдержанность и сдержанность. Во всех ее поступках заметны были следы усилий уважаемой и любимой матери. Ее тонкий ум с замечательной быстротой схватывал все, что могло служить к его украшению, а разговор дышал всею свежестью молодости»[155].
Свою душу Елизавета открывала только матери, бесконечные письма курсировали между Петербургом и Карлсруэ. Принцесса знала, что ее послания проходят через множество любопытных рук, а потому самые сокровенные мысли писала молоком. Да-да, эту технологию придумал не Ленин, а умная немецкая принцесса. Инструкции матери Елизавета передавала со знакомыми немцами. Например: «Любезная маменька, когда я пишу молоком, можно не держать бумагу над огнем, а только посыпать холодной угольной пудрой, и тогда проступят буквы. Способ сей позволяет писать с обеих сторон»[156].
«Молочные» послания принцессы очень трогательны. Она жалуется маме на свою свекровь, тщеславную императрицу Марию Федоровну. В письмах Елизаветы частенько попадаются забавные эпизоды, связанные с историком Карамзиным, зачастившим ко двору: «Стоило мне только похвастаться своим досугом, как явился нежданный посетитель. Это добрейший г-н Карамзин, немного похожий на неотвязную муху, который, основательно просидев у меня вчера, явился и сегодня. В разговорах с ним я тысячу раз повторяла, сколь нежданные гости портят мне драгоценные для меня утра. Тем не менее он продолжает свои визиты с изрядной бестактностью»[157].
Но было в жизни Елизаветы кое-что, о чем нельзя было говорить даже матери.
«Соломенная вдова»
Никогда в своих посланиях к матери Елизавета не критиковала мужа. Называла его всегда уважительно – сначала «Великий князь», потом «Император», писала про «чувствительную душу» Александра, восхищалась его победой над Наполеоном. Но за этим занавесом супружеского почтения скрывались боль и обида. Александр был плохим спутником жизни. Юная жена быстро ему надоела. Елизавета до последнего не верила, что любовь закончилась, так толком и не начавшись. Писала маме: «Счастье моей жизни в его руках, если он перестанет меня любить, то я буду несчастной навсегда. Я перенесу все, все, но только не это»[158]. Но ей пришлось это перенести.
Александр менял фавориток стремительно. Потом завязал отношения с роскошной, чувственной полькой Марией Нарышкиной, полной противоположностью скромной Елизаветы. Мария фактически стала неофициальной женой русского царя, родила ему внебрачных детей. Масла в огонь подливала мать мужа, свекровь говорила про Елизавету: «Она могла бы устранить эту связь и даже сейчас еще могла бы вернуть своего мужа, если бы захотела примениться к нему, а она сердилась на него, когда он приближался, чтобы поцеловать или приласкать ее… Конечно, она очень умна, но недостаток ее в том, что она очень непостоянна и холодна, как лед»[159].
Кавалергарда век недолог
Ничего удивительного, что когда одинокая, обиженная Елизавета познакомилась с офицером Алексеем Яковлевичем Охотниковым, она была готова к зрелому роману. Императрице было 24 года, и она совершенно потеряла голову из-за красавца кавалергарда, смотревшего на нее преданными глазами.
Елизавета вела тайный дневник своей страсти – в архивах сохранилось несколько страниц, исписанных тонким карандашом по-французски. Императрица не расставалась с блокнотом, но на всякий случай немного шифровала записи, называя своего возлюбленного Vosdu. Почему именно так? Похоже, этого мы уже не узнаем.
По мнению историков Екатерины Ляминой и Ольги Эдельман, «это один из очень немногих женских дневников эпохи раннего романтизма, который синхронно, день за днем, фиксирует развитие чувства. Причем записи эти принадлежат женщине душевно и интеллектуально развитой, склонной анализировать и кратко, но очень точно описывать свои душевные движения»[160].
Елизавета ежедневно фиксировала все мгновения, когда ей удавалось увидеть предмет своей любви. Строгий этикет не позволял императрице вступать в разговоры да и просто обращать внимание на офицера, пусть даже допущенного ко двору, поэтому на протяжении целого года страсть выражалась в брошенных и пойманных украдкой взглядах.
Вот отрывок из дневника императрицы: «По дороге в церковь очаровательный взгляд, говорящий как никогда, глаза сияли, в них выражалось беспокойство остаться незамеченным, удовольствие, они впервые как будто говорили: «Ах, я вновь вижу вас – а вы разве меня не видите?» Наконец, взгляд, внесший бурю, смятение в мое сердце. Этот язык глаз был столь ясен, что он не мог не думать того, о чем глаза говорили… Было все же сладко пожирать взглядом хотя бы его экипаж, говорить себе, что он там внутри, и видеть его плюмаж над экипажем»[161].
По мере развития романа влюбленные придумали романтическую игру – обменивались надписями на коре деревьев в укромном углу парка. Потом закрутились серьезные отношения. Оказалось, что офицер Охотников любит перо не меньше, чем шпагу. Он каждый день писал Елизавете записки, в которых называл ее своей «женушкой» и успокаивал: «Не беспокойся, часовой меня не видел, однако я поломал цветы под твоим окном», «Если я тебя чем-то обидел, прости – когда страсть увлекает тебя целиком, мечтаешь, что женщина уступила бы нашим желаниям, отдала все, что более ценно, чем сама жизнь»[162].
Роман Елизаветы и кавалергарда закончился плохо. Через три года офицер Охотников скончался от чахотки. Императрица на собственные средства поставила на его могиле памятник – рыдающую женщину и рядом разбитое молнией дерево. В тот момент Елизавета была на девятом месяце беременности. Через две недели она родила девочку, которой император дал свою фамилию, хотя и знал, что ребенок не от него. Девочка прожила всего восемнадцать месяцев. О том, что испытывала Елизавета в то время, лучше даже не думать.
В последние годы жизни Елизавета и Александр впервые по-настоящему сблизились, стали лучше понимать друг друга и, кажется, действительно подружились. Императрица пережила мужа всего на полгода.
В завершение приведу цитату из письма Елизаветы к матери: «Печаль и убийственная пустота среди всей этой давящейся толпы… Ах, маменька! Я все о том же: истинное счастие только вместе с любимыми и на пространстве не более ладони»[163].
У ее мужа были другие ценности. Любовь отошла на второй план. Противостояние с Наполеоном стало смыслом существования Александра I.