Император поневоле
Мы привыкли сочувствовать женам декабристов. Но ведь у тех, кто противостоял мятежникам, тоже были семьи. Заговорщики планировали убить не только самого Николая I, но и всех его родных. 14 декабря 1825 года смертельная опасность нависла над супругой императора, его пожилой матерью и маленькими детьми. Какие же драмы разыгрывались в анфиладах дворца? Как спасали царскую семью от верной гибели? И как сам Николай пережил случившееся?
Жестокие планы декабристов
Николай никогда не думал, что станет императором. Он был всего лишь третьим сыном Павла I, и должен был до конца жизни оставаться великим князем. Потому мать Мария Федоровна воспитывала Николая как простого офицера, а не наследника престола, и позволила ему жениться по большой любви – на немецкой принцессе Шарлотте, получившей православное имя Александра.
Однако в 1825 году случился целый ряд невозможных событий – внезапно скончался 47-летний император Александр I, брат Константин отрекся от престола – и Николай неожиданно получил корону Российской империи. Свое внезапное воцарение сам Николай сравнивал с падением в пропасть.
Тем временем, декабристы воспользовались всеобщей неразберихой и подняли восстание. Некоторые из них хотели сохранить монархию, ограничив власть императора конституцией; но пятеро особо рьяных республиканцев планировали уничтожить всю царскую семью, включая женщин и детей, чтобы «республика чувствовала себя в безопасности».
Например, у Пестеля была целая «программа истребления всех особ императорского дома», в том числе и живущих за границей. На тайном собрании заговорщиков он загибал пальцы и перечислял Романовых, которых следовало расстрелять, заколоть или отравить в первую очередь. Насчитал 13 человек. Страшный список открывали Николай, его супруга Александра, их четверо детей, а также мать императора Мария Федоровна[176].
Так что когда 29-летний Николай выходил к декабристам, он сражался не столько за власть, которой никогда не хотел; он сражался за жизнь своих близких, которые ждали его дома, в Зимнем дворце. Ставки были максимальными.
Эвакуация детей
Когда началось восстание, дети Николая находились в трех километрах от родителей – в Аничковом дворце. Император поручил своему адъютанту Кавелину перевезти малышей в Зимний, чтобы вся семья собралась в одном месте.
Кавелин нанял неприметную, невзрачную карету, в которой и доставил к отцу сначала трех девочек, опробуя безопасность маршрута, и только потом, в отдельной карете, привез наследника престола – семилетнего Сашу. Дети побежали к маме и бабушке, а Николай бесстрашно спустился на Дворцовую площадь, где волновался народ. Император пытался успокоить людей, которые окружили его плотным кольцом, но бесполезно. Обстановка накалялась.
Историк Игорь Зимин приводит слова свидетеля событий: «Только лейб-гвардии Саперный батальон предупредил захват восставшими дворца… Флигель-адъютант полковник Геруа ввел свой лейб-гвардии Саперный батальон во двор Зимнего дворца и занял его как раз в ту минуту, когда бунтовщики готовы были туда ворваться. Батальон не пришел, а прибежал с Кирочной, где были его казармы. Император Николай I вынес к саперам маленького наследника – будущего Царя-Освободителя – и передал его на руки старым ветеранам солдатам, спасшим Царскую семью»[177].
Императрица Александра Федоровна вспоминала: «Государь показал им Сашу и сказал:
– Я не нуждаюсь в защите, но его я вверяю вашей охране!
При этом старейшие солдаты обнимали крошку и кричали «ура». Николай снова сел на лошадь и сам распорядился размещением войск для охраны дворца»[178].
Две императрицы в ожидании новостей
Восстание набирало обороты, с Сенатской площади слышались выстрелы, и Николай решил, что его место – в центре событий. Супруге он бросил по-французски: «Артиллерия колеблется… В Московском полку волнение; я отправляюсь туда»[179]. Государь ушел, а его жена в растерянности осталась сидеть в кабинете одна. Потом побежала к свекрови. Женщины не отходили от окон, стараясь разглядеть, что же там делается у Медного всадника.
Великая княжна Ольга, дочь императора, писала: «Я вспоминаю, что в тот день мы остались без еды, вспоминаю озадаченные лица людей, празднично одетых, наполнявших коридоры, Бабушку с сильно покрасневшими щеками»[180].
Из дневника Александры Федоровны: «Каково же было мое состояние и состояние императрицы, – ее, как матери, мое – как жены моего бедного нового государя! Ведь мы видели вдалеке все эти передвижения, знали, что там стрельба, что драгоценнейшая жизнь – в опасности. Мы были как бы в агонии. У меня не хватало сил владеть собою… Каждую минуту мы посылали новых гонцов, но все они оставались там и не возвращались… Наконец нам сказали, что показалась артиллерия. При первом залпе я упала в маленьком кабинете на колени (Саша был со мною). Ах, как я молилась тогда, – так я еще никогда не молилась!»[181]
Темнело; Николай все не возвращался. Императрицы со страхом прислушивались к пальбе и крикам за окнами дворца. Наконец женщины увидели вдалеке группу офицеров, среди которых, кажется, был и молодой государь.
«Вскоре он въехал в дворцовый двор и взошел по маленькой лестнице – мы бросились ему навстречу, – вспоминала Александра Федоровна. – О, Господи, когда я услышала, как он внизу отдавал распоряжения, при звуке его голоса сердце мое забилось! Почувствовав себя в его объятиях, я заплакала, впервые за этот день»[182].
Мать Николая, Мария Федоровна, также не смогла сдержать эмоций: «Я бросилась ему на шею счастливая тем, что снова вижу его здоровым и невредимым после всех волнений той ужасной бури, среди которой он находился, после такого горя, такого невыразимого потрясения. Эта ужасная катастрофа придала его лицу совсем другое выражение»[183].
События 14 декабря отпечатались и в памяти детей Николая. Великая княжна Ольга рассказывала: «Папа́ на мгновение вошел к нам, заключил Мама́ в свои объятия и разговаривал с ней взволнованным и хриплым голосом. Он был необычайно бледен»[184].
Горький вкус победы
Царская семья потом долго приходила в себя после случившегося. Александра Федоровна тяжело заболела. Императрица-мать тем временем с ужасом узнавала все новые подробности заговора, касающиеся уничтожения ее детей и внуков. 17 марта она записала в дневнике: «Это заставляет содрогаться, тем более что, замышляя убийство, они говорили о нем со спокойствием и хладнокровием, на которые способны лишь развратные натуры…»[185]
Николаю приходилось труднее всего. Некоторые мятежники были его хорошими товарищами. По мнению историка Татьяны Пашковой, «испытанное императором психологическое потрясение было связано с участием в заговоре людей из ближайшего окружения. Он, безусловно, воспринимал мятеж не только как политическое выступление, но и как личное предательство»[186].
Государь писал в личных письмах: «Я – император, но какою ценою, Боже мой! Ценою крови моих подданных… Никто не в состоянии понять ту жгучую боль, которую я испытываю и буду испытывать всю жизнь при воспоминании об этом дне»[187].
Рыцарь в сияющих доспехах. В буквальном смысле
Императора называли «Дон Кихотом самодержавия». И дело тут не только в жесткой политике Николая Павловича. Царь и в самом деле одевался в гремящие доспехи и выходил на бой ради улыбки прекрасной дамы. Никогда еще Россия не видела таких зрелищных турниров. Да, при Николае I страна на три десятилетия окунулась в самое настоящее средневековье, со всеми его плюсами и минусами.
Орден Белой розы – только для одного
Еще будучи цесаревичем, Николай женился на немецкой принцессе Фредерике Луизе Шарлотте, известной нам под именем Александры Федоровны. Он боготворил свою хрупкую супругу, жалел ее за несчастное детство, полное лишений, и всячески ее баловал. При этом царю было скучно просто покупать жене драгоценности или оплачивать счета от модных портных. Не забывайте, у Николая были фантастические возможности и практически неограниченные ресурсы – и он ими воспользовался ради величайшего баловства в истории России.
Началось с того, что государь построил для Александры Федоровны симпатичную дачу в готическом стиле. Коттедж назвали «Александрия», в честь венценосной владелицы. Над дворцом гордо развевался флаг с гербом Александрии – щит с обнаженным мечом, пропущенным через венок из белых роз. Этот герб по заказу царя придумал хорошо знакомый вам поэт Василий Жуковский.
А там где есть герб – там обязательно должны быть рыцари. Особенно если прямо под рукой – богатейшая в мире коллекция оружия.
Николай с детства страстно увлекался военной наукой, и к середине своего правления собрал так много уникальных раритетов, что для них пришлось возводить отдельный замок. Великолепный Арсенал, похожий на английскую крепость, вместил в себя пять тысяч экспонатов, и в том числе – подлинные доспехи европейских рыцарей.
Царскосельская карусель
«Карусель» во времена Николая – это рыцарские турниры, без крови и увечий, потому и название такое веселое. Крупнейшее в девятнадцатом веке состязание Николай приурочил к 25-летию свадьбы с Александрой Федоровной.
Репетировали карусель целых два месяца. Императору приходилось регулярно влезать в тесные и тяжелые средневековые доспехи, да еще и скакать в них на лошади. По воспоминаниям путешественника Федора Литке, «надо было видеть этих несчастных, когда они влезли в железные футляры, не на них сшитые, совершенные мученики, и в этом состоянии управлять лошадью. Кавалеристы записные признавались, что они совсем не покойны, тем более что и лошади не привыкли к таким фигурам. Государь, примеряя шлем свой, чуть не задохся. С его расположением к притечению крови к голове…»[188]
После очередной такой репетиции под палящим солнцем Николай сказал: «Нет, такие проделки нашим старым костям не под силу, десять часов на маневрах меньше меня утомляют»[189]. Однако не сдался, продолжил подготовку. И 23 мая 1842 года карусель состоялась.
Многие художники запечатлели это невероятное событие, но более всего известна огромная, от пола до потолка, картина Ораса Верне «Царскосельская карусель». На картине изображена группа средневековых аристократов, среди которых трудно, но все-таки можно узнать Николая Первого верхом на гнедом коне. Рядом – супруга Александра Федоровна, одетая по моде шестнадцатого века. Вокруг благородная молодежь, словно сошедшая со страниц классического рыцарского романа, – это дети Николая. Есть там и наследник престола, будущий император Александр II. На картине цесаревичу 24 года. Взяв пример с отца, Александр так же украсил свой шлем роскошными бело-красными страусиными перьями.
Полистаем воспоминания очевидцев о царскосельской карусели. Вот что пишет Федор Литке: «Было 16 пар… Все это собралось в Арсенале, где кавалеры и одевались. Дамы одели своих кавалеров шарфами, все сели на коней, и поезд двинулся. Впереди С. А. Юрьевич в костюме герольда, с булавой в деснице – совершеннейшее когда-либо виданное олицетворение Санчо Панса; за ним хор трубачей, в латах и шлемах, потом взвод черкес в полном орнате и кольчугах… Поезд шел от Арсенала, мимо башни к Александровскому дворцу, перед которым на площади достаточное пространство устроено было глубоко песком. Тут объехав раза два кругом, императрица остановилась перед крыльцом с своим рыцарем, пажи по сторонам, а кортеж… начал делать фигуры…»[190]
Величественное зрелище поразило всех, даже избалованных детей императора. Великая княжна Александра Николаевна, дочь государя, по мотивам событий собственноручно написала картину «Карусель перед царскосельским Александровским дворцом», где шествие участников изображено с высоты птичьего полета.
В завершение турнира Александра Федоровна подарила своему рыцарю свежую белую розу.
Железный человек
Итак, царскосельский праздник закончился, роза увяла, доспехи заняли свое место в Арсенале… Но Николай так и остался Железным человеком. Словно и не снимал никогда тот самый шлем с перьями. Открытое забрало – это совсем не про Николая. Проницательный маркиз де Кюстин отмечал: «У него есть несколько масок, но нет лица. Вы ищете человека – и находите только Императора»[191].
У Николая были стальные нервы и нечеловеческая работоспособность. Он не курил, практически не пил; по крайней мере, крепкие напитки – никогда. Даже в преклонном возрасте занимался строевыми упражнениями с оружием. Государь был холодным и подтянутым. Один из его современников, Иосиф Дубецкой, вспоминал: «В физическом отношении он был превосходнее всех мужчин из генералитета и офицеров, каких только я видел в армии»[192].
Конечно, Николай тоже страдал от всевозможных болезней, как и любой другой человек. Однако он старательно скрывал свои недомогания от окружающих. Николай решил, что не имеет права показывать своим подданным даже намека на слабость.
Вспоминает директор Императорской публичной библиотеки Модест Андреевич Корф: «Государь сильно простудился на маскараде в Большом театре, и эта простуда сопровождалась обыкновенными его болями в правой половине головы и частой рвотой. Со всем тем, во всю болезнь, продолжавшуюся дней пять, Карель, несмотря на жестокие страдания своего больного, никак не мог уговорить его лечь в постель. Лишенный возможности чем-нибудь заниматься, государь позволял себе ложиться только на диван, в шинели, всегда заменявшей ему халат, и в сапогах, которые, вдобавок, были еще – со шпорами! Карель не мог довольно выразить удивления своего к атлетическому, необычайному сложению его тела.
– Видев его до тех пор, как и все, только в мундире или сюртуке, – рассказывал нам Карель, – я всегда воображал себе, что эта высоко выдавшаяся вперед грудь – дело ваты. Ничего не бывало. Теперь, когда мне пришлось подвергать его перкуссии и аскультации, я убедился, что все это свое, самородное; нельзя себе представить форм изящнее и конструкции более Аполлоно-Геркулесовской!»[193]
Ну чем не Железный человек?
Дон Кихот самодержавия
Фрейлина Анна Тютчева писала: «Повсюду вокруг него в Европе под веянием новых идей зарождался новый мир, но этот мир индивидуальной свободы и свободного индивидуализма представлялся ему во всех своих проявлениях лишь преступной и чудовищной ересью, которую он был призван побороть, подавить, искоренить во что бы то ни стало, и он преследовал её не только без угрызения совести, но со спокойным и пламенным сознанием исполнения долга… Николай I был Дон Кихотом самодержавия, Дон Кихотом страшным и зловредным, потому что обладал всемогуществом, позволявшим ему подчинять всё своей фантастической и устарелой теории и попирать ногами самые законные стремления и права своего века»[194].
Сам же Николай Павлович говорил: «Где раз поднят русский флаг, он уже спускаться не должен»[195]. Этому девизу государь следовал не только в управлении государством, но и в семейной жизни, над которой до самого конца реял флаг с белыми розами.