Михаила и Николая разделяет три века и множество исторических событий. С 1613 года, когда воцарился Михаил, и до 1917 года, когда закончилось правление Романовых, мир перевернулся с ног на голову несколько раз. Но просто удивительно, насколько Николай оказался похож на своего далекого предка. И по внешности, и по характеру, и по политическому весу, и по отношению к жизни…
Напуганные мальчишки на троне
Оба наших героя получили российский престол совершенно неожиданно, причем в юном возрасте. Михаил стал царем в 16 лет, Николай в 26, что тоже совсем не много для правителя такой многотрудной страны, как Россия. Оба государя были ошарашены своим новым статусом и поначалу совершенно растерялись.
Историк Карамзин про воцарение Михаила: «Избрали юношу, почти отрока, удаленного от света; почти силою извлекли его из объятий матери и возвели на Престол, орошенный кровью Лжедмитрия и слезами Шуйского. Сей прекрасный, невинный юноша казался агнцем и жертвою, трепетал и плакал»[297].
А вот отрывок из мемуаров великого князя Александра Михайловича Романова, который был рядом с Николаем во время кончины императора Александра III: «В эту минуту в первый и в последний раз в моей жизни я увидел слезы на его голубых глазах… Мы обнялись и плакали вместе. Он не мог собраться с мыслями. Он сознавал, что сделался Императором, и это страшное бремя власти давило его. «Сандро, что я буду делать! – патетически воскликнул он. – Что будет теперь с Россией? Я еще не подготовлен быть Царем! Я не могу управлять Империей. Я даже не знаю, как разговаривать с министрами. Помоги мне, Сандро!»[298]
Слушались своих мамочек, а не министров
Первый и последний цари из рода Романовых были весьма подвержены чужому влиянию. Особенно – женскому.
У Михаила была суровая мать – инокиня Марфа. По сути, именно она управляла государством на протяжении многих лет, пока царь набирался ума и опыта. Марфа решала, на ком можно жениться сыну, а на ком нельзя, травила неугодных невест, отправляла их в ссылку без суда и следствия. Инокиня развела при дворе семейственность и коррупцию – все важные посты занимали ее родственники. Вмешивалась она и в церковные дела, в частности, приговорила архимандрита Дионисия к наказанию за ересь.
Николаю приходилось не легче. Императрица Мария Федоровна, в отличие от инокини Марфы, была блестящей светской львицей, однако она также хотела властвовать. Мария Федоровна действовала весьма изящно. Историк Людмила Сукина пишет: «Николай обращался к ней как к человеку более опытному: 13 лет она участвовала в управлении государством, будучи помощницей и советчицей императора Александра III. Но через некоторое время ему пришлось полагаться больше на себя, так как императрица-мать стала злоупотреблять своим влиянием на сына, пытаясь за счет государственной казны оказывать материальную поддержку своим заграничным родственникам»[299]. Как-то раз Мария Федоровна пыталась взять займ из Государственного банка в размере миллиона рублей для одной из «нуждающихся» принцесс.
При Михаиле и Николае на политические решения влияли не только матери царей, но и жены, и прочие далекие и близкие родственники. Посторонние люди не могли пробиться сквозь этот «стеклянный потолок». Николай вежливо выслушивал министров, специалистов в своем деле, но решения принимал, только посоветовавшись с очередным дядей. Так, например, член Госсовета Александр Стишинский с досадой говорил: «Царь слабовольный, но взять его в руки невозможно, он всегда ускользает, он не дается, несмотря на всю слабость характера»[300].
Любили все иностранное
Небольшой, но интересный факт. Оба наших героя восторгались Европой и всем, что с ней связано. Они окружили себя иностранцами и охотно впитывали западную культуру.
Историк Ключевский рассказывает, что царь Михаил буквально «загромоздил» свою комнату голландскими картинами и немецкими часами. Но это мелочи, а главное, Михаил открыл границы для иностранных специалистов. При нем за считанные годы построилась и разрослась новая Немецкая слобода, «уголок Западной Европы, приютившийся на восточной окраине Москвы… Значительный и благоустроенный городок с прямыми широкими улицами и переулками, с красивыми деревянными домиками»[301].
Михаил лично написал приглашение магистру Лейпцигского университета Адаму Олеарию следующего содержания: «Ведомо нам, великому государю, учинилось, что ты гораздо научен и навычен астрологии и географус и небесного бегу и землемерию и иным многим надобным мастерствам и мудростям, а нам таков мастер годен»[302]. Тут надо отметить, что Олеарий побоялся ехать в Россию и отклонил предложение.
К тому моменту, как родился Николай, ДНК Романовых представляла собой сложное переплетение различных ветвей европейских династий. От костромских бояр в этой семье осталась, пожалуй, одна фамилия. Мать Николая была датчанкой, жена – немкой, с которой он разговаривал и переписывался исключительно на английском языке.
На улицах мультикультурной столицы России чаще звучала иностранная речь, чем русская. Петербург при Николае II – это итальянские здания и немецкие мосты, французские духи и венские арии. Западные компании с удовольствием открывали свои представительства на берегах Невы – здесь был благоприятный бизнес-климат.
Но в этой же мультикультурности таилась и опасность для царя, назначившего себя хранителем и защитником самодержавия в России. Вместе с изысканными французскими ароматами в империю импортировался и дух французской революции.
А потому с годами Николай начал всерьез интересоваться своими далекими русскими корнями, пытаясь возродить в стране идеи безусловного почитания и обожествления царя-батюшки. Он хотел отмотать пленку назад, к семнадцатому веку, к эпохе Михаила Федоровича, когда большая часть населения России попросту не верила в существование Европы.
Николай не мог удержаться от искреннего возмущения деяниями Петра Великого, ругал царя-реформатора за любовь к Западу: «Мой предок слишком сильно восхищался европейской культурой… Он уничтожил русские привычки, добрые обычаи, взаимоотношения, завещанные предками»[303].
И вот в 1903 году – когда братья Райт совершили первый полностью пилотируемый полет, а Циолковский опубликовал свои размышления на тему колонизации Солнечной системы и использования ракет в космическом пространстве, – российский император устроил в Зимнем дворце костюмированный бал в старом московском стиле. Историк Ричард Уортман писал: «Николай рассматривал его не как обычный маскарад, но как первый шаг к восстановлению обрядов и костюмов московского двора»[304].
Худощавый, невысокий Николай буквально утонул в «выходном платье» своего могучего предка Алексея Михайловича: богатый кафтан и опашень золотой парчи тяжким грузом легли на его мальчишеские плечи. Аккуратная бородка молодого царя, подстриженная в соответствии с динамичной модой начала XX века, едва ли могла сравниться с окладистыми древнерусскими бородами. Николай походил на школьника в самодеятельном театре.
Императрица Александра Федоровна – немка по происхождению, англичанка по воспитанию – выбрала для себя наряд набожной и благонравной царицы Марии Ильиничны Милославской, первой супруги Алексея Михайловича; и это несмотря на то, что прародительницей Николая была вторая жена Алексея Михайловича – Наталья Кирилловна Нарышкина, светская львица, любительница европейского театра. Но Наталья Кирилловна была поклонницей западных обычаев, а Александре Федоровне хотелось предстать перед народом в традиционном русском кокошнике, украшенном драгоценными камнями да жемчугами, чтобы в полной мере соответствовать образу государыни-матушки.
Шестьдесят пять лучших гвардейских офицеров нарядились стрельцами – теми самыми стрельцами, которых так ненавидел реформатор Петр! А теперь алые кафтаны отплясывали в самом сердце основанного им Петербурга, в Зимнем дворце, который должен был стать символом сближения страны с цивилизованном миром.
Стоицизм в крови
И Михаил, и Николай были очень религиозны и относились к жизни философски, на грани с фатализмом. Может показаться, что государь без ярких эмоций – это идеальный государь. Однако история показала, что не все так просто.
Михаил с юности страдал меланхолией и никогда не отличался крепким здоровьем. Он скончался в возрасте всего лишь 49 лет. По официальному заключению московских лекарей, «болезнь его произошла от многого сиденья, холодного питья и меланхолии, сиречь кручины».
Николай даже мальчиком никогда не горячился и не терял самообладания. Позже министры называли его «сфинксом», их страшило, что никто и никогда не видел государя «ни бурно-гневным, ни оживленно-радостным»[305]. «Да имеем ли мы дело с нормальным человеком?»[306] – восклицали современники Николая. Генерал Дубенский отмечал, что он отрекся от российского престола, «как сдал эскадрон»[307].
Историк Людмила Сукина пишет: «В свободное время Николай не терпел разговоров о политике. Он предпочитал беседовать о погоде, красотах природы, лошадях и игре в теннис, литературе, музыке и театре – о чем угодно, только не о важных политических делах и проблемах»[308].
Другими словами, в глубине души и Михаил, и Николай так до конца жизни и оставались растерянными юношами, для которых внезапное восшествие на престол превратилось в непоправимую трагедию.