— Не вижу связи, — нахмурился Виктор.
— Ерунда. У вас, должно быть, нервы пошаливают. Перчатки мнете, поступили бы так же.
Виктор остановился и повернулся к Ане. Странная горькая улыбка блуждала по его лицу.
— Попробуйте настой валерьяны, — продолжала Аня, пытаясь как можно больше досадить человеку, которого сама же и наняла, — три раза в день по двадцать капель. Главное — пейте регулярно.
Виктор покивал головой.
— Целый детектив вы мне тут сочинили, — произнесла Аня саркастически.
— Вам не понравилось?
— Реализма маловато, а так ничего — увлекательно. Герой — молодой мужчина, мне жаль его. Я бы на его месте обратилась в частное детективное агентство.
— Он так и сделал.
— Нет, Виктор, вы запутались. Он пошел и решил свои проблемы сам. Убил первого, кто пришел ему на память, кого он обвинил в своих несчастьях. А теперь, дорогой Виктор, самое время заподозрить меня в том, что я вас подставляю. Так, кажется, это называется.
Виктор развернулся на сто восемьдесят градусов и с шумом выпустил воздух из легких.
— Анна, вы должны быть готовы к тому, что милиция на моем месте станет фантазировать примерно в том же направлении. Считайте, что наш разговор был генеральной репетицией. Вы очень хорошо держались, твердо. На их месте я бы поверил вам.
— Ну спасибо. — Аня перевела дыхание. Ее заполнило чувство облегчения.
— Я осмотрел вашу машину. На ней ни одной царапины. Значит, не вы подтолкнули ту машину, которая кувыркалась по Дмитровскому шоссе в сторону Москвы. По крайней мере за это я могу быть спокоен.
Аня вспыхнула. Она не ожидала от Виктора такой дотошности.
— Признайтесь, вы очень испугались тогда, на дороге? — спросил Виктор.
Аня покорно кивнула. Испугалась до того, что ей почудилось, будто ее пытаются сбросить в кювет. И от животного ужаса орала песни вместе с радио.
Хотя она отлично помнила, что никакого страха не было — был восторг от скорости, с какой мчался ее автомобиль, и упоение собственным могуществом.
— До того как вызвать милицию, я разыскал в лаборатории фотографа еще две вещицы.
Виктор полез в карман пальто и извлек оттуда ловким движением фокусника нарезанный белый хлеб, запаянный в пластиковый пакет.
— Подержите, — передал он пакет Ане. — Впрочем, это для голубей.
«Какой предусмотрительный», — успела ехидно подумать Аня, разрывая пакет замерзшими пальцами.
Хлеб неожиданно вывалился из пакета и рассыпался белыми ломтиками на грязном снегу. Голуби, почуяв запах еды, стали планировать один за другим к Аниным ногам, урча, как разболтанный мотор старого холодильника.
Аня с оглушенным видом вертела лопнувший пакет в руках. Круг замкнулся, история вернулась к своему началу — все у нее валится из рук. Жизнь ужасна.
Фантастический рассказ Виктора о мужчине, который сорвался с цепи и некоторыми деталями биографии походил на Аню, напомнил ей об одной вещи, которую Виктор либо выпустил, либо не счел нужным обсуждать.
Слежка. Если Матросов понятия не имеет, кто следит за ней, если ее до сих пор не арестовали и если этот человек ведет себя, по мнению Виктора, непрофессионально — значит, следят не милиция и не прочие органы охраны правопорядка. Ни одной машины, кроме той, что перевернулась в снегу, она на заснеженной дороге не видела и была уверена в своей правоте на сто процентов.
Что, если водитель преследовавшей ее машины и следящий за ней человек — одно и то же лицо? Но тогда почему он появился у дома Жени раньше Ани? Он предполагал, что она там появится? Но это безумие какое-то. Никто не знал и не мог знать.
Разве что Наташа. Но позволить себе впутывать в круг подозрений еще и Наташу означает обзавестись манией преследования.
Одно и то же лицо. Лицо, которое не может одновременно оказаться в двух местах. Значит, это лицо — частное, инициативы его частные, и действует оно из личных побуждений. Тюбик из-под астарола намекает, что лицом этим был тот самый «Максим Горький» с накладными усами.
Но зачем ему понадобилось убивать фотографа? А что, если Женя сам принимал наркотики из ее аптеки?
Нет, этого никак не может быть. Где бы фотограф их раздобыл?
Аня не так уж хорошо знала психологию наркоманов, но предполагала, что делиться своей дозой, добытой к тому же посредством регистрации в милиции, — это выходит за пределы любого альтруизма.
Но он мог купить их.
Аня терялась в догадках. Предмет, который Виктор выложил перед Аней как козырную карту — коробка из-под морфина с печатью ее собственной аптеки, — этот предмет неумолимо привязывал к убийству Аню, указывал на нее, свидетельствовал против нее.
Виктор прав, она увязла в этом убийстве по уши. Жизнь ужасна.
Из милиции, на этот раз из областной прокуратуры, позвонили на следующий день вечером, в аптеку, и попросили о свидании. Нашелся ее рабочий телефон в записной книжке фотографа.
На вопрос, когда она видела его живым последний раз, Ане даже не пришлось врать. Живым она видела его в первых числах ноября, когда гостила у него на даче. А теперь декабрь.
Ничего о круге знакомств убитого не знает. Принимал ли убитый наркотики, не знает. Во всяком случае, в своей аптеке она убитого не встречала.
А чем вызван этот вопрос? В крови убитого что-то такое нашли. Морфий? Аня как специалист интересуется, праздное любопытство здесь ни при чем. Ну что ж, как специалист специалисту, «по секрету» — не морфий, что-то другое.
Привлекательные блондинки с голубыми глазами часто располагают мужчин при исполнении сообщить им что-нибудь «по секрету».
Женину фотографию, увеличенную фотографию из паспорта, где фотограф угрюмо глядит в чужой объектив, показали Маше и Даше.
Те припомнили, что заходил похожий на него молодой человек. Говорил смешно, немного в нос. Подарил им по шоколадному батончику. Спросил про Аню, ее не оказалось на месте. Передавать ничего не пожелал.
Митя, кажется, тоже припоминает его, но не вполне уверен.
Анатолий Георгиевич не мог ничего вспомнить. Потому что его не было на работе. Он вообще завел себе привычку отлучаться, не предупреждая хозяйку. День, а точнее сказать ночь, его увольнения приблизился почти вплотную.
Аня и не знала, что фотограф заходил.
Вот и вся процедура, которой она так страшилась.
Ее попросили на всякий случай временно не покидать город. Если Аня понадобится им, они сообщат ей об этом. А милиция отправилась дальше по следу — журнал, в котором работал Женя, издатель этого журнала… Бедный Василий Петрович.
Аня могла бы теперь почивать на лаврах облегчения. Но лживая, двусмысленная ситуация изводила ее, подтачивала изнутри. Проступала холодным потом на лбу.
Хотелось что-то предпринять, чтобы избавиться от тошнотворной каши, которая вокруг нее заварилась. Но что она могла предпринять?
Сердце колотилось, адреналина, который гулял в Аниной крови, хватило бы на роту солдат, которые поняли, что попали в засаду.
«Судьба отомстит тебе», — зазвучали в голове у Ани слова Ларисы и оживили ту неловкость и стыд, которые неизбежно испытываешь рядом с человеком, выражающим свои мысли высокопарно. Лариса, правда, не стала дожидаться милостей от судьбы, а взялась за дело сама. Добавка в настойку пустырника, телефонные угрозы…
Аня припомнила то утро, когда Наташа оставила ей Близнецов и когда подступавшая несколько дней к горлу тошнота наконец нашла себе выход. Три дня, что Лариса мелькала перед глазами, Аню снедало чувство вины. А в то утро, когда ее стошнило, Аня ненадолго избавилась от мыслей, что она виновата в смерти Толика. И от страха.
Отыскать бы такое рвотное, чтобы оно навсегда избавило Аню от обжигающего, липнущего сиропа, сваренного из сахара, страха и стыда. Чтобы вынуло из нее душу, а на ее место зиму лютую поместило. Чтобы с ледяной ясностью в глазах улыбнуться себе в зеркале и ощутить покой. И свободу.
Как тогда, на Дмитровском шоссе, когда дорога начала забирать в небо.
Аня вспомнила один из случайно подслушанных разговоров Маши с Дашей.
Маша рассказывала Даше, как по любви уводила чужого мужа из семьи. Угрызения совести терзали ее, но и от своей затеи отказаться она не могла. Отрезвил Машу тот факт, что жена ее возлюбленного в отчаянии обратилась к какой-то старой ведьме — потомственной целительнице — за приворотными средствами. Маша пришла в ужас, обнаружив, что ногти у нее расслаиваются, кожа шелушится, мигрени следуют одна за другой и все валится из рук.
«Думаю, что мое светлое имя на сеансах у целительницы неоднократно упоминалось», — бросила тогда Маша. В испуге она за день разлюбила чужого мужа и сразу поправилась. «Вот как в жизни бывает — не ты один себе хозяин», — подвела Маша итог.
В роли такой вот ведьмы Аня легко могла себе представить Ларису, тем более что фальшивая сестра мужа бывала у нее в доме. Волос на расческе Аня обычно не оставляла, вряд ли можно было собрать их, крепко зажать в кулаке и шептать над ними заклинания.
Но вероятно, не только мировая фармацевтика, но и мировая магия не стоят на месте. Может быть, в наше время достаточно как следует захотеть, и у человека вся жизнь рухнет.
После визита милиции Аня вернулась домой измученная. Она втайне надеялась, что Виктор снова «случайно проезжал мимо и заглянул к ней узнать, как обстоят дела». Надежды ее не оправдались.
Сама она не стала ему звонить.
Аня стояла посреди своего уютного стерильного вакуума, в окружении своей идеально расставленной мебели, тщательно подобранных по цвету обоев и ковров, изысканных и остроумных безделушек.
Все здесь занимало свое место. Ни одна пылинка не оскверняла книжные полки, ни одна наволочка в бельевом шкафу не лежала измятой. Даже шторы струили свои складки абсолютно симметрично.
Тошнота снова подступила к Аниному горлу. Безжизненность и стерильность квартиры убивали ее. Был только один выход — перестановка.
Все в ее жизни стало вверх дном, одна квартира своим безукоризненным порядком словно делала вид, что ничего не изменилось. И это тоже было ложью.