Аня боялась, что те, кто видел после клинической смерти что-то мрачное и омерзительное, были настолько испуганы, что моментально позабыли свой опыт, вытеснили его за пределы сознания.
Что за подростковое чтение, удивилась Аня. Она была разочарована. Надеялась, что под истрепанной газетной обложкой скрывается что-нибудь посерьезнее, чем набор анекдотов из жизни (и смерти) образцовых американских налогоплательщиков с их бескрылыми и однообразными представлениями о тайнах жизни и смерти.
В дверь кабинета постучали, Аня накрыла взятую без спроса книжку своей сумочкой.
Вошел Митя, держа на вытянутой руке коричневый бумажный пакет с едой.
— Гамбургеры — настоящие горячие гамбургцы, жители города Гамбурга! — выпалил он свою традиционную незамысловатую остроту и шутовски поклонился.
Если бы в пакете у него были хот-доги, он бы сказал — настоящие горячие собаки.
Эта сцена была у них до мелочей отшлифована за несколько месяцев совместной работы.
Аня не ела гамбургеров и всей этой «мусорной» еды из закусочных и бистро. Берегла желудок, а заодно фигуру. В столе у нее всегда лежало завернутое в бумагу яблоко или апельсин. Фрукты и чай — вот все, что она могла употребить в пищу, находясь на работе. Текущих дел всегда было слишком много, чтобы думать о еде. О том, что голодна, Аня вспоминала только по дороге домой, в машине.
Митя ожидал какого-нибудь ответа вроде: «Человечины не употребляем». Тогда бы он спросил: «Находите эту пищу тяжелой для печени?» И так далее.
— Спасибо, — сухо отказалась Аня и нарушила ритуал подношения пищи начальнику. — Проходите, Митя, мне нужно поговорить с вами.
Митя приподнял брови, но ничего не спросил.
— Садитесь, — кивком головы Аня указала ему на стул против себя.
Митя сел и водрузил пухлый пакет со съестным на колени. Жирные пятна уже начали проступать сквозь оберточную бумагу, но, кажется, судьба брюк больше беспокоила Аню, чем их хозяина.
— Это касается Анатолия Георгиевича, — произнесла Аня, завороженно глядя, как масляное пятно подбирается к штанам Мити.
— Его снова нет, — ответил Митя, преданно глядя на начальство. В его преданности никогда не было ничего от служебной собаки, и это очень нравилось Ане.
— Я знаю. А вас это не беспокоит?
Митя пожал плечами:
— Приболел человек. С кем не бывает.
— За пределами аптеки вы общаетесь с ним, перезваниваетесь?
Митя отрицательно помотал головой:
— С ним …э-э… затруднительно общаться, я бы сказал. Да просто невозможно. Он молчит как пень. Есть такие люди — ничего из них не вытянешь. Ему бы в шпионы пойти — отличный шпион выйдет.
Аня помолчала. Ничего неожиданного в ответе Мити она не услышала.
— Анатолий Георгиевич действительно сейчас в больнице. Помните аварию рядом с киноконцертным залом «Пушкинский»? Он был в том троллейбусе.
— Ух ты! — Митя присвистнул.
— Но ничего страшного с ним не произошло. Сотрясение мозга. Думаю, через пару дней его выпишут.
— И он снова вольется в наш маленький, но дружный коллектив, — закончил Анину реплику Митя с дурацкой радостью в голосе.
— Не думаю, — оборвала его Аня. — Об этом я и хотела с вами поговорить. Я собираюсь уволить его. Рассчитать, когда он выпишется, чтобы оплатить ему больничный, — и избавиться от него.
— Ух ты! Почему?
— Полагаю, мне не обязательно вам объяснять это, Дмитрий. Мы обсуждаем этот вопрос не на собрании трудового коллектива.
Митя смущенно кивнул и захрустел оберточной бумагой, перекладывая пакет со снедью на другое колено, чтобы запачкать и эту штанину — для общего равновесия в природе.
— Единственное, что я хотела узнать у вас, — не будете ли вы возражать против его увольнения. Все-таки он ваш напарник, вы сработались.
Митя опустил глаза.
— Да мне что за дело… «Сработались!» Толик мне не брат и не сват.
Аню резануло по сердцу имя Толик. Впервые в ее присутствии так назвали кого-то еще, кроме ее погибшего месяц назад мужа.
— Так, значит, вы не возражаете? Отлично. Можете идти работать.
Митя поднялся, аккуратно пододвинул стул на место и открыл дверь.
— Подождите, Митя. Я совсем забыла.
Митя обернулся:
— Сейчас, только девчонкам гамбургеры отдам. А то они совсем остынут.
Настоящие горячие жители города Гамбурга. Аня испытала укол стыда, потому что гамбургеры совершенно точно уже совсем остыли.
Митя вернулся через минуту с пустыми руками. На коленках его расплылось по небольшой жирной Австралии, если вспомнить, как Австралию изображают на картах. Ничего австралийского на своих брюках Митя не замечал. Садиться он не стал.
— Я прошу вас, чтобы вы навестили Анатолия Георгиевича, — обратилась к нему Аня, не в силах оторвать взгляда от испорченных брюк.
Грязь, прорехи, пятна на одежде разбивали ей сердце. Если бы Митя заметил этот взгляд, он имел бы полное право обвинить начальницу в сексуальном домогательстве. Но ничего такого Мите в голову не могло прийти. Секс — это одно, а начальство — совсем другое, и вместе им не сойтись. Аня, загипнотизированная пятнами, едва не выпустила из головы причину, по которой позвала Митю.
— Кажется, у Анатолия Георгиевича никого нет, кроме нас с вами.
— Ладно, — согласился Митя.
Аня полезла в сумочку за бумажником. Достала оттуда одну купюру достоинством пятьдесят рублей и пять бумажек по десять.
— Купите ему икры, фруктов, какой-нибудь хорошей рыбы — это для мозга хорошо. Думаю, ста рублей хватит?
— Конечно, не беспокойтесь. А где он лежит?
— В Институте скорой помощи имени Склифосовского. Знаете, где это?
Митя подмигнул:
— Кто ж из нас, самоубийц-неудачников, не знает Институт имени старика Склифосовского! А в какой палате?
Аня поморщилась от Митиной шутки.
— Не знаю. Спросите в регистратуре.
Митя взял деньги и вышел.
Анина сумочка по-прежнему лежала поверх книжки Анатолия Георгиевича. Аня снова обернула книжку газетой и сунула в верхний ящик стола. Отдаст, когда будет рассчитывать охранника.
Ей до смерти хотелось поговорить с кем-нибудь, кто видел, как убивали ее мужа. Растравить раны, насладиться горьким напитком затухающего горя и одновременно подпитать свою жажду мести. Поговорить с кем угодно. Но только не с Анатолием Георгиевичем.
Пусть с ним разговаривает заслуженный следователь Орешин.
Как ответили Ане по телефону районного отделения, следователь Орешин из отпуска еще не вернулся. Но как только он вернется, думала Аня, дело об убийстве, по логике вещей, отправится в прокуратуру.
Незаметно подобрался Новый год.
В один обычный зимний рабочий день Аня вошла в аптеку и увидела, как Митя, балансируя на шаткой стремянке, укрепляет гирлянду из разноцветных лампочек под потолком. Из двух широких ваз, установленных на прилавке, торчали и распространяли по аптеке праздничный лесной аромат лохматые сосновые лапы. Маша и Даша крепили к ним разноцветные блестящие шары и вполголоса высказывали друг другу сомнения в наличии у каждой из них художественного вкуса.
День сразу же перестал быть обычным.
Аня знала, что вазы были принесены девочками из дому и гирлянды с игрушками они тоже сами где-то раздобыли, не рассчитывая на соответствующие указания забывчивого руководства.
Теплая волна благодарности затопила ее сердце. Нужно обязательно для них что-нибудь придумать.
Аня проснулась на следующий день в половине второго, потому что засиделась на работе до утра. Какой-то приятный сон ей снился или какие-то ласковые чудеса произошли вчера? «Ах, — вспомнила Аня, и сердце ее сладко задрожало. — Скоро Новый год».
Сегодня она отправится по магазинам — покупать подарки всем, о ком только вспомнит.
В магазинах толпился народ. К прилавкам было не протиснуться, а очереди в кассу вились чуть ли не с улицы. Как в старые времена. А ведь до Нового года оставалось еще две недели.
Всюду Аня замечала признаки надвигающегося праздника — елочная хвоя под ногами, новогодние скидки, мягкие, светящиеся от новых надежд и ожиданий лица покупателей и продавцов. Аня чувствовала себя в гудящей и пульсирующей предновогодней толпе как рыба в воде.
Но ни на одну секунду Аня не забывала, что кто-то, кого она не знает и знать не хочет, сейчас следит за ней. Перекатывает рукой по карману баночку с чудо-снадобьем, панацеей двадцатого века. А снадобье перекатывается себе, терпеливо выжидая возможности полакомиться чьей-нибудь душой.
Это ощущение сделалось постоянным фоном ее жизни, снов, мелких бытовых забот и ночных дежурств в аптеке. Даже если ее враг не стоит в одной очереди с ней — ей тесно, душно с ним в одном городе, будь он сейчас хоть на другом его конце.
Аня начала замечать признаки ожесточения в своем сердце, окружающие стали вызывать у нее подозрения — каждый встречный мог оказаться причастным к астаролу.
Но сейчас, кажется, ожесточение отступило. С тех пор как она увидела елочные шары, Аня смягчилась.
Аня выбрала для собак Наташи и Алика два шикарных ошейника из мягкой желтой кожи, отделанных накладками из тусклого металла под черненое серебро. И от души веселилась про себя, думая, насколько двусмыслен этот подарок.
Маша и Даша получат по набору для принятия ванн и уходу за кожей после ванн из магазина «Soap Berry» — пряные и дурманящие голову запахи пробивались даже сквозь герметичную подарочную упаковку, где в корзинке тесно прижимались друг к другу пузырьки и флакончики.
За этими перетянутыми золотистой лентой корзинками — одна зеленая, другая красная, пахнут по-разному — пришлось отстоять минут двадцать, прежде чем впустили в магазин. Но очередь не тяготила Аню. Ей было приятно хоть чем-нибудь пожертвовать ради своих внимательных и заботливых подчиненных.
Мите она бы купила новые брюки взамен испачканных гамбургерами, если бы знала его размер.
Аню не смущало сейчас то, что подарок может показаться подчиненному вызывающим. Она сама чувствовала, что душа ее расслабила жесткие путы профессиональной дисциплины, в которых А