Мы читаем автобиографии успешных людей, чтобы понять, как они это сделали, а на самом деле в этих кладовых нет ничего, кроме их частного фамильного герба, истории болезни индивида. Глупо изучать особенности этого существа в отрыве от сообщества, что и создало Франкенштейна.
Можно научить рисовать пейзажи, воспитать военнослужащего, обучить юриспруденции и медицине. Но не успеху в социуме. Это квантовая пустота. Отсутствие фокуса на предмете, рассеянность мысли ставит ее в зависимость от множества внешних стимулов.
Вы встаете на лыжи тысячи раз, и этот навык закрепляется в мозгу. Но если интеллект не находит приложения к реальности, он начинает набухать, как пузырь, думая, что он растет, на самом деле просто навариваясь воздухом. Пирожок без ничего… Мы пытаемся унифицировать какие-то неведомые явления типа успеха или счастья, толком не зная, что это вообще за звери и где они водятся. На самом же деле мы попросту не знаем, чего мы сами хотим. И это не моя проблема, а Ваша, уважаемое общество.
Последовательность губительна для бурного роста, особенно в начале пути. Привычка начинать с начала мешает дать резкий старт, завести свой креативный движок.
Прикольнее ворваться где-то посередине процесса и разрулиться по принципу: «Сначала ввязаться в серьезный бой, а там уже видно будет».
Собрать пазл кусками, начиная с того, который поярче, переходя затем к тем, что дают разгадку для первого. Вместо того чтобы спотыкаться о «введение», «вступительное слово» и прочую голодную трясину.
Экспериментальный подход сильно динамичнее тепличных ростков и честнее. Единственный минус – взрывоопасность. Но при всех прочих равных ценность подхода явно недооценена.
К тому же у тепличных ростков рисков не меньше. Главный из них: не созреть или переспеть и так и не стать ярким плодом. Да и успех в тепличных условиях не гарантирует провала и гибели при выходе в открытую динамичную среду, царство волатильности и капризного случая.
Как-то я чуть не посетил Прибалтику, которая теперь спешит оказаться в авангарде антирусской политики. Добраться до прибалтов решили транзитом через братскую Белоруссию, но та не отпустила: при посадке на поезд до Минска выяснилось, что я забыл дома загранпаспорт и не мог выехать по российским документам дальше Белоруссии.
– Эх, значит, за границу не попадем, – раздосадовалась моя спутница, отказывая в субъектности соседней стране.
Но от поездки отказываться не стали. С билетами до Минска мы добрались до приграничного с Польшей Бреста. Проводник пару раз находил нужным уточнить у меня:
– А какой у вас конечный пункт назначения?
– Брест, – спокойно отвечал я.
– Угу… – многозначительно кивал проводник и удалялся с видом человека, который что-то заподозрил и будто бы собирается проверить правдивость моих слов. Но никаких мер после этого не принималось. Белорусские железнодорожники оказались бессильны против зайцев из России, и мы благополучно добрались до Бреста. Правда, жизнь тут же свела счеты: «Мегафон» содрал кучу денег за роуминг, оставив в поездке без связи.
Автобус из Бреста добросил нас до прославленного голосом Валерия Дайнеко нацпарка «Беловежская пуща», одного из негласных символов страны. Именно здесь, в правительственной усадьбе, собрание «Ельцин и Ко» согласились официально прекратить существование Советской империи и зачать какое-то хлипкое новообразование, названное ими СНГ.
Меня там не было. Я-то родился в ельцинской России, не застав духа и плоти советской страны, замечая только ее кости. Полуразрушенные ангары, размерами с футбольное поле – цеха бывших заводов, где совсем недавно дышала жизнь, теперь поросшие кислотным мхом с проваленными крышами, – разлеглись, как скелеты чудовищ, которым пугают детей, рассказывая сказки на ночь.
Скелеты сгинувших химер и монстров, обхватившие тело страны, пленили мое детское воображение, в них была тайна, будто напоминание о существовании внеземной цивилизации.
Мелким карапузом, засранцем я копался с лопаткой на даче у деда и в детском саду в поисках костей некогда бродивших по земле чудовищ – динозавров, я был маниакален в своем стремлении открыть загадку и как-то был вознагражден: достал из земли коровью кость и долго сожалел, когда ее отняли. Тогда я не задавался вопросом происхождения железобетонных скелетов чудовищ, выросших над землей моей Родины… В Белоруссии сохранился живой такой динозавр – МТЗ, трактора которого можно увидеть по всей России плугами вспахивающими землю, чистящими дороги и убирающими ковшами снег на улицах городов…
«Беловежская пуща» удивила опцией аренды велосипедов в середине ноября. Добрались на двухколесных до поместья белорусского Деда Мороза, затем нашлись в компании 600-летнего Дуба-патриарха, представителя старейших, одних из последних реликтовых лесов Европы.
Далее взяли курс на Гродно. На дороге нас подобрал на «Жигулях» сорокалетний щетинистый мужик в косухе, бывший байкер. Я поинтересовался, чем сейчас живет Белоруссия, у которой, в отличие от России, природных ископаемых нет.
– Обещания экспортируем, – емко объяснил мужик. Тут ему позвонила жена.
– Да, дорогая. Что хотел сказать… Подмышку помой! Пора уже!..
Положив трубку, байкер крепче взялся за баранку, призадумался с минуту… А после оборачивается к нам, приспуская черные очки.
– Подмышка – это кошка.
Глава 4Затерянные в снегах Дагестана
Дагестан – один из самых недооцененных регионов для туризма в России. Заснеженные вершины выше 4 тыс. метров, каньоны, заполненные водой изумрудных оттенков, высокогорные поселки, выросшие прямо на обрывистых склонах, и главное – вас здесь уже ждут!
Отрывая жопу от земли, начиная действовать, ты вступаешь на паперть храма риска и случайности, в этой области лежит реализация желаний. И с твоим ростом и изменением ошибки не исчезают, их все больше, и они становятся опаснее. Ошибки множатся почти по экспоненте, займись ты чем-то трудным и значительным. Наваливаются снежным комом и набухают пузырями, скатываются лавинами. Одна из таких может тебя прикончить. Но, похоже, это единственный выход. Двигаться, ошибаться, проваливаться и принимать удары, все, что можешь стерпеть.
Впопыхах нервно забрасываю рюкзак бельем. Всегда собираюсь в путешествия в последний момент. Этот раз не исключение. На крашеной белой табуретке, заменяющей мне стол, стынет гречка с сыром. В котелке шипит кофе.
Ницше говорил: «Все что тебя тяготит, выброси в море», – а по мне – лучше сжечь. Такой способ распрощаться со всякой требухой куда эффектнее. Остается только понять, что предстоит сжечь. Что мешает тебе жить полноценной жизнью и играть по своим правилам? Боишься, что потеряешь работу и не сможешь найти получше, потеряешь в деньгах, не сможешь заработать? Страшно облажаться? Потратить время впустую? Выглядеть дураком перед своими близкими? Просто остаться без всего…
Недавно на глаза попался видос, где безногий мужик дотащил себя на руках до вершины Эльбруса (5642 метра). Думаю, у этого парня стальные яйца и наверняка есть портативная горелка, в которой тот ежедневно сжигает всю пугающую его требуху головного мозга. Просто взял ледорубы в две руки, по одному в каждую, и полез – к вершине.
Путь к снежным вершинам начинается в полумиллионной Махачкале, на задней парковке отеля «Олимп», где мы заталкиваем 20-килограммовые рюкзаки в багажник «Лады-Приоры». Машина «универсальная», как говорит хозяин Шамиль, и стоит ему верить. Эта ласточка выкручивает по верткому серпантину над пропастью, раскатывая глиняную топь, растопыренную громадными осколками камней.
Так выглядят последние 20 километров дороги. Скребя днищем, «Приора» прокручивает гремящую насыпь, скользя над обрывами, и проскакивает мимо скучившихся горных коров.
– Можно нас до конца не везти. Дойдем, – робко пробрасываю водителю, надеясь оставить больше шансов на выживание.
– Я не думал, что здесь такая плохая дорога. Колесо не пробью – довезу, – раскрыл свой план Шамиль.
Высаживаемся на окраине полуброшенного высокогорного села Бурши (2250 метров), последнего поселка на пути к снежным пикам и границе с Азербайджаном. До Октябрьской революции здесь проживало 814 человек. Читали и писали на арабском, кормились животноводством. Держали 7000 голов мелкорогатого и 800 голов крупнорогатого скота плюс 200 лошадей.
После уборки посевных скотина заводилась в зимние стойла, мужчины уходили на заработки в городок Закатал (сегодня территория Азербайджана), где осваивали работу по серебру и золоту. Женщины, оставаясь в селе, занимались обработкой шерсти, из шкур шили шапки, шубы.
В 1936-м в селе образовали колхоз имени Тельмана, он пережил войну с немцами, но разорился в 1990-х. Буршинцы рассеялись по России, оставив село на 30 семей. Правда, в последние годы наметился тренд на его возрождение: люди возвращаются, строят домохозяйства, одна из семей даже открыла базу для конного и пешего туризма в долине одноименной реки[35].
Заметив наши жалкие попытки перебраться через расплескавшийся поток, глава семьи подъезжает на внедорожнике, чтобы перевезти на тот берег. Перед тем как отпустить – накрывают стол с хинкалом и чаем и разрешают оставить в доме ноутбуки, пока не вернемся с горы. Денег принципиально не берут, гости ведь.
Впереди молчит салатовая долина, зажатая склонами желто-бурых хребтов. За ними прячутся километры ущелья, ползущие к подножию черной скалистой пирамиды, с виду почти рукотворной, каменистыми остриями пронзающей облачную высь. Это Пабаку (Ппабаку) – без трех метров четырехтысячник, дагестанский Маттерхорн. Внимательные лакцы назвали ее «Шило-гора».
Предстоит пройти 10–15 километров вдоль горного ущелья навьюченными 20-килограммовыми рюкзаками, подойти ближе к подножию вершин. Собираемся выйти к ним ночью или ранним утром – по погоде.