Опасаясь спугнуть мясников, я начинал съемку из-за припаркованного авто, робко терся в сторонке, периферийным взглядом выхватывая детали процесса в томительном ожидании удачных кадров – как пришибленная дворовая псина, перетаптываясь на худосочных лапах, поглядывает краснотой глаз, сканируя окрестности на предмет наличия свободной пищи с готовностью заглотить и переварить ее при первой возможности…
Обнаглев, подшагиваю к героям на расстояние рукопожатия и будто невзначай пишу видео, попутно щелкая кадры зеркалкой.
Ястреб тихо кромсает тушу, игнорируя мое присутствие. Хусейн, заметив мой интерес, демонстративно делает свое дело, фиксируя каждый этап расчленения, не уводя взгляд, а, напротив, приглядывая за съемкой, подсказывая мне ключевые моменты ремесла, фиксируя каждый шаг, будто цирковой артист, пытаясь показать единственному зрителю процесс детально и объемно.
Напоследок Хусейн передает мне свою визитку с телефоном, по которому можно заказать разделанное им мясо на дом. Похоже, он решил, что 30 минут снимать разделку баранов может только настоящий ценитель их мяса.
Для восхождения на вулкан Демавенд требуются пермиты (разрешения) по 50 долларов с человека. Их выдает невысокий деликатный иранец в очках и с аккуратно подстриженной бородой, можно спутать с владельцем ресторана.
Преодолев бюрократическую процедуру, рассаживаемся по машинам. Из приюта нас забирают два стареньких, с отслоившейся краской джипа «Ниссан» на рессорной подвеске, как у тракторов. За рулем – деловой старик в куртке, накинутой поверх полосатой сиреневой футболки, поминутно принимающий звонки и решающий вопросы. Именно он мог бы служить прототипом персонажа Дона Корлеоне из саги «Крестный отец» Фрэнсиса Копполы. Как и у расстрелянного, разбитого инсультом Дона, уголок губы водителя слегка подергивается.
Дон, чье настоящее имя Сина, понимает пару английских слов, а членораздельно выговаривает еще меньше. Но нам удается разобрать, что Сина живет в городе Амоль на берегу Каспийского моря, на лето заезжает в горы, чтобы подзаработать на перевозке туристов. Будучи помоложе, он и сам разок поднимался на Демавенд.
«Ниссан», что везет нас, собран в 1970-х годах и к сегодняшнему дню настоятельно нуждается в ремонте.
– Машина сломана, требует ремонта, – обрадовал нас Сина и вышел из машины, чтобы вправить передние колеса джипа ударом с ноги. Говорит, у него есть и хороший автомобиль – китаец «Чери Тиго», предназначенный для нормальных дорог, а не для той надолбленной из грязи и камней кривожопицы, по которой он нас везет.
«Ниссан» дотерпел до финиша, выбросив нас у мечети с позолоченным куполом (3 тыс. метров). Возле нее пасутся парнокопытные – мулы, коротенькие лошадки, помесь с ослами. Их хозяева, проживающие в крохотном жестяном строительном вагончике, встречают нас чаем.
Внутри скромного жилища – низкий столик и стопка шерстяных одеял; спят горцы, похоже, на полу. На входной двери распушились метровые ожерелья из синих бубенчиков с колокольчиком на конце размером с ладонь. Хозяева пояснили: перевозчики надевают бусы в плохую погоду при низкой видимости, когда просторы горы застилают вьюга или туман. Для того чтобы не пропасть пропадом в ненастье и быть обнаруженным товарищами по звону бубенцов, и надобны эти артефакты.
Мне позволили примерить колокол на себя, это очень рассмешило хозяев. Закралась мысль, что бубенцы надевают мулам и ослам.
Животные здесь – единственный вид транспорта, на них перевозят все грузы от подножия вулкана, куда еще добираются джипы (3 тыс. метров), до штурмового лагеря, расположенного на высоте 4,2 тыс. метров.
Мулы везут в лагерь коробки бутилированной воды, иранский эрзац чипсов Lay’s, печенье, фасоль в банках, баллоны с газом, необходимые для готовки, и, конечно, туристические рюкзаки по 15–20 килограммов со снаряжением для восхождения на вершину. И вдобавок – арбуз, который мы намереваемся употребить на высоте. За подъем каждого рюкзака хозяева животных берут 10 долларов.
С мулами здесь не церемонятся: мешки с продуктами взваливают им на спину, обвязывая тросом, для надежности погрузчик, упираясь животному ногой в бочину, резко затягивает трос. Если мул сопротивляется или нервничает, его усмиряют размашистым ударом ноги по животу.
В штурмовой лагерь, куда мулы везут продукты, змейкой ползут туристы, намереваясь отсюда выдвинуться на вершину вулкана Демавенд – высшую точку Ирана. Мы опоздали с хорошей погодой, и успех нашего восхождения оказался под вопросом. Небо затягивает облаками, выскакивающими из-под ног, ежечасно дымка, закручиваясь, волнообразно накатывается и отползает, подкрадываясь ближе к вершине. Ветра там звереют, а температура наверху падает до –19 °C. При таких условиях полная потеря видимости на подъеме грозит стать катастрофой.
Перед восхождением требуется пробный выход наверх – акклиматизация, дабы организм адаптировался к пребыванию выше 5 тыс. метров.
Для успешного восхождения нужно выспаться – ищу сон, зарывшись в зимний спальник.
– А вы не знаете, во сколько подъем?
– Гидробудильник разбудит.
Не каждому в эту ночь удается уснуть. Самый опытный участник команды – петербурженка Ирина, в копилке которой трекинги в Гималаях, подъем на вершины Эльбруса, алтайской Белухи, опасной Ключевской сопки, – наутро оказалась слабой и разбитой, ее добило отсутствие сна.
Бессонница – один из симптомов горняшки. При восхождении на Эльбрус за трое суток в штурмовом лагере мне не удалось поспать ни минуты. В этот раз недуг меня обошел, отдувалась Ира. Она с трудом дошагала до отметки в 5 тыс. метров и решила отказаться от попытки восхождения, назначенной на следующую ночь. В штурмовой группе стало одним участником меньше…
Никогда не знаешь, как поведет себя организм в высоких горах. Я видел, как атлеты разрушались и обессилевали на Эльбрусе и как слабо подготовленные туристы черепашьим шагом подкрадывались на самый верх… Я боялся, что горная хворь удавит меня, как уже случалось.
Внезапное ухудшение погоды заставляет отодвинуть восхождение. Это первые сутки, когда торопиться некуда. Остаюсь на пару часов с постояльцами горного приюта – взглянуть, как проходит их день.
Утром работяги колют и дробят камни на склоне молотом и киркой. Булыжники, по-видимому, предназначены для отделки здания приюта.
Позднее к лагерю приводят груженных минералкой мулов. Разгрузкой животных заняты двое наездников, более похожих на среднеазиатов, чем на персов. Один – молчаливый отрешенный горец в замызганной гаражной ветровке и синей кепке с вышивкой «Арарат» (вулкан в Турции). Другой – взбалмошный, растрепанный непоседа со сбитым набок бафом, из-под которого торчат кустами лохмы волос, с визгливым голоском и подростковым, рассеянным по пространству взглядом, в момент сменяющимся детской искрящейся заинтересованностью и готовностью ввязаться в драку ради забавы и на потеху зрителям.
Растрепа показательно грубо затягивает мулу упряжь и скачет на ретивом животном, чтобы затем пристегнуть его к стойлу и предаться лежанию на бетонных ступеньках у замшелой стены. Пока не появляется новая задача: установить дверь для тыльного входа в приют. Раму будущей двери собрали из говна и разбросанных по склону железных балок да еще искривленных плит, свай и шурупов.
Руководит процессом смуглый коротко стриженный инженер Раим с высоким ровным лбом, прямым пирамидальным носом и тонкими усами, огибающими губы. В лице Раима узнается типаж русского офицера: с умными глазами, быстрыми и выверенными движениями и осознанием сути выполняемой им работы.
Инженер измеряет линейкой каждый жестяной обрубок и углы между брусками. Затем каждую деталь обтачивает болгаркой, для зарядки которой ко двору пригнали старенький тарахтящий китайский аккумулятор.
Отважный строитель строгает металл голыми руками и незащищенными глазами – без шлема, защитных очков и даже перчаток, в слегка подранных с тыла широких рабочих штанах и бежевых ботинках с дыркой у большого пальца. Искры из-под болгарки осыпают иранца с головой, обдают по глазам, и он, зажмурясь, зовет соратников проверить его глазной белок.
Пострадавший решает заняться промышленной безопасностью. Тут же нашлась защитная каска с очками. Инженер не стал ее надевать, лишь прикрыл ею лицо при сварке, как воинским щитом. От перчаток отказался принципиально и жег железки в паре сантиметров от своей руки.
К производству двери Раим привлек непоседу. Ему назначено придерживать непослушные железные балки при сварке, не имея ни защитных очков, ни спецодежды, ни перчаток. Безучастно цепляя металл, помощник куксится и уворачивается от искрящегося рыжего дождя, вертит головой, как корова, ища спасения от стаи терзающих ее мошек.
Не сразу распознав настрой горцев и не определив главного героя, я снимал ситуативно и случайно, преимущественно общим рассеянным планом, не решаясь наставлять телефон на лица ради крупных портретных кадров. Когда же понял, что хочу уйти с портретом Раима, он перестал быть удобным объектом для съемки и даже скрыл лицо за бафом. Известный эффект забытой камеры обернулся обратным ему – эффектом камеры надоевшей.
Сильная цель дает импульс, но это не все. Еще стоит обеспечить себя удовольствием в пути. Надрывный марш к цели не обогащает счастьем, даже если цель волнующа и желанна. Натужные достижения не дают отрады и упускают слишком много по дороге…
К штурму Демавенда приступили в 5:00. Продрав глаза, выкарабкался из спальника, чтобы успеть на кашу с фруктовым джемом. На вершину берем по литру воды, термос с чаем, «Сникерсы», орешки с тутом и леденцы. Иркутяне Татьяна и Владислав прихватили хлеб с салом.
На выходе из приюта застал ветер, грыз пальцы через флисовые перчатки. Двигаемся с налобными фонарями, облепленные густым мраком. Черепашьей походкой перетаптываемся по склону на рассвете, я успеваю делать глубокий вдох на каждом шаге и выдох на другом, замечая сгиб и разгиб ноги. Темп кажется мне очень вялым и медитативным, но экономит силы и оберегает от износа и переутомления в горах. Поведение организма на высоте непредсказуемо.