– Видишь там реку? Здесь Армения, а на том берегу – Турция, – преподал урок политической географии сосед в самолете при заходе на посадку.
Глядя в иллюминатор, прочно осознаешь трудность положения маленькой страны, по площади соразмерной Калужской области России – 29,7 тыс. квадратных километров.
Армения зажата в узкий коридор горами Южного Кавказа и неприятельскими державами: с востока – военным противником Азербайджаном, а с запада – главным союзником Азербайджана, Турцией, которую армяне, как правопреемницу империи османов, считают ответственной за геноцид их народа, произошедший в 1915 году, – это один из «центральных» сюжетов в исторической памяти армян. И хоть факт геноцида признан правительствами и парламентами 33 стран, включая США, Германию и Францию, власти современной Турции от него открещиваются, само упоминание геноцида Анкару раздражает. И это понятно, ведь признание повлечет за собой компенсации потомкам пострадавших, то есть значительные расходы[74].
Несмотря на это противоречие, турецкие власти оказались готовыми к диалогу с Арменией, наверняка этому способствовала полумиллионная диаспора армян в Турции. Диалог соседей случился в 2022-м и привел к осторожному «потеплению» отношений, например возобновлению авиасообщения Ереван – Стамбул: грузового и пассажирского. Теперь стороны планируют открыть сухопутную границу для иностранцев и обсуждают частичное восстановление торговли[75].
С восточным соседом Армении Азербайджаном все гораздо хуже: вражда между ними экзистенциальная, непримиримая. Соседи ведут отчаянные кровавые войны с начала XX века за приграничный регион – Нагорный Карабах. Последние масштабные боевые действия начались в сентябре 2020 года и обернулись разгромом и трагедией для армян: значительная часть карабахской земли отошла Азербайджану, регион оказался фактически изолирован. Россия вмешалась на 44-й день боевых действий, стороны конфликта удалось развести, зафиксировав новую границу там, докуда добралась армия Азербайджана[76].
Последовавшие за поражением волнения в Ереване едва не привели к очередной революции. Но премьер-министру Николу Пашиняну удалось-таки переизбраться.
Фактически постсоветская Армения тридцать лет существует в полувоенном положении и экономической блокаде. Богатые соседи Турция и Азербайджан расцениваются народом и армянской элитой как кровные враги и, что небезосновательно, угроза существованию армянского государства[77].
Надо иметь хотя бы одного соратника, кто верит в то же дело, что и ты, и если он нашелся – это уже большая удача. Все остальное само по пути за кобылой прихватится. В одиночку тяжко сдвинуться с места, если нет задания, сроков, никаких вводных.
Из аэропорта Ширак, похожего на летающую тарелку из американских сериалов, забрал Андраник, хозяин отеля, где нам предстоит провести первую ночь. Он приземист и крепок, производит впечатление человека галантного и хорошо знакомого с литературой. Белое поло и аккуратно постриженная голова подчеркивают его выправку. Андраник относится к типу людей, которые умеют служить и быть полезными и приятными. Его можно представить в роли сотрудника посольства или дворецкого у высокопоставленных особ.
На столе – несколько бокалов коньяка армянских брендов: «Арарат», «Ной» и «Прошянский», – все производят в столице, Ереване, в разных цехах одного завода. Андраник предлагает оценить каждый. Я вспоминаю, что, по данным армянских ведомств, около половины всех туристов – россияне.
– Половина?.. Одни русские!! – выпалил Андраник, смеясь. А после добавил: – Ну бывает… Немцы заезжают…
Отличное, подумал я, сочетание.
В комнате было беззвучно. Кажется, это было первое утро за последние недели, когда я не спешил оказаться на работе. Я обнаружил своего попутчика стоящим в трусах за мольбертом посреди компактной комнаты. Он сводил акварелью раскинувшиеся за окном плавные подъемы и спуски безлесного Ширакского хребта. На его листе перепады высоты казались более резкими, бумажные горы вздыбились, как испуганный кот.
Гостевой дом расположился на обочине трассы, напротив бензозаправки. Позади о чем-то молчат выжженные высокогорным солнцем бурые брошенные степи, перечеркнутые, как лист бумаги, ржавыми линиями шпал, строительных балок и ЛЭП.
В советское время армянская железная дорога связывала Москву с турецким Стамбулом и Анкарой и некоторое время даже с иранской столицей Тегеран (затем маршрут замкнули на Баку). В 1990-х эта могучая сеть рассыпалась на осколки. С Турцией не сложилось, западные границы закрыли, вместе с ними и железнодорожное сообщение. Из-за войны в Карабахе армяне потеряли юго-восточное направление – на Баку и далее, в Волгоград и Тегеран, – и даже утратили сообщение со своими провинциями на юге, на границе с Ираном, потому как дорога там «заходит» на территорию азербайджанского осколка – анклава Нахичевань[78].
Да и внутренние ж/д перевозки по самой Армении ссохлись и сжались в экономической разрухе 1990-х. Закрылась и была разобрана ветка на северо-восток – в курортный Дилижан и Иджеван, а второй по величине центр страны Гюмри потерял связь с городами у подножия вулкана Арагац – Маралик и Артик[79].
Дорога оказалась на грани ликвидации: рельсы сходили со шпал, не было надежного крепления, поезда ползли со скоростью 22–27 км/ч. От вымирания железнодорожную сеть спасли РЖД, им передали гиблое хозяйство в аренду на тридцать лет под гарантию инвестиций[80]. Инфраструктуру восстановили, перестроили 190 километров путей и обновили подвижной состав. Первая пятилетка с 2008 по 2013 год обошлась инвестору в 91,4 млрд драмов (220,2 млн долларов), а третья пятилетка может оказаться последней: РЖД может досрочно разорвать договор об управлении железными дорогами Армении[81].
Перспективы армянского железнодорожного хозяйства без участия РЖД крайне ограниченны. У пассажиров ЮКЖД есть только два пути: из Еревана – до соседской столицы Тбилиси, это 173 километра на северо-восток или глухими деревнями пыхтеть на юг, мимо вулкана Арагац (4090 метров) и его старшего брата – расположенного в Турции пятитысячника Арарат, территорию которого армяне считают по праву своей, хоть с ее захвата Османской империей и минула сотня лет. Но вот символ Арарата армянам удалось прочно закрепить за собой – одноименным коньяком.
Останавливаем у заправки старый школьный автобус, тарахтящий по северной автодороге – к Гюмри. Забравшись внутрь, протягиваю водиле российские монеты, от коих отказывается: «Куча таких уже дома лежит». Сторублевую купюру взял, разменяв на местную валюту – драмы. Проезд обошелся в 14 рублей.
Брусчатка ведет по старым малоэтажным улицам Гюмри, тихий армянский Арбат. Влюбленные и полицейские гуляют парами. У здешних девушек носики с горбинкой, правильно закручены под полумесяц в отличие от ереванских, где все уже ходят с прямыми оперированными носами. Видать, моду на «европейскую внешность» в северной столице не разделяют. В палатках на рынке торгуют овощами, фруктами и разносолами. На 100 рублей смогли набрать по килограмму абрикосов, вишни, кабачков, лимонов, в придачу – цветной капусты… Еда дешевая, но и зарплаты такие же копеечные. Продавцы говорят, в месяц выходит 100–200 долларов.
Народ на просторной площади скапливался возле питьевого фонтанчика – пулпулака, утоляя на жаре жажду. В этом исконно армянском слове я нахожу пересечения с английским pull, которое может означать: «тянуть, вытаскивать и плыть».
За простором площадей спрятан и непарадный Гюмри: спустя более тридцати лет после землетрясения в городе, опустевшем наполовину, все еще живут во времянках, их более 2 тыс. – склепанных из досок, шифера стальных листов, пенопласта и камней. Внутри – печки-буржуйки, отапливаемые чем придется. В этих темных и холодных жилищах-сарайчиках продолжают рождаться и расти поколения…
До катастрофы Гюмри, он же Ленинакан, имел три десятка заводов и фабрик, крупнейший в стране мясоперерабатывающий завод находился здесь, а еще – второй после ивановского текстильный комбинат. Сюда направляли молодых специалистов со всего Союза, поэтому жилья строили много и быстро. 7 декабря 1988 года часы остановились в 11:41 – несколько мгновений стихии оставили от великой советской армянской стройки только руины… И сотни десятки тысяч бездомных…
Едем на восток в полуразбитом бледно-сером пазике с торчащим из капота радиатором и умиротворенными крючконосыми пассажирами на борту. За стеклом – коробочные пятиэтажки райцентра Спитак (Белый), полностью уничтоженного землетрясением в 1988-м. Природная стихия стерла город на 14 тыс. жителей, будто рисунок на песке, за 30 секунд. За несколько дней под завалами погибло более 25 тыс. человек, 19 тыс. стали инвалидами, лишились жилья – полмиллиона[82].
Первые два дня после бедствия были самыми тяжелыми, в городе еще толком не было ни спасателей, ни военных. Не было кранов и спецтехники. «Скорых» – тоже. Завалы разбирали голыми руками – местные жители и добровольцы, стекающиеся со всей страны. В их числе был 21-летний Евгений Жиляев, собравший отряд студентов-альпинистов и спелеологов из МФТИ для участия в спасательной операции.
«”Скорых” в Спитаке не было, возили людей на армейских уазиках и нескольких легковых машинах, кто-то из местных сумел завести. А несколько раз пришлось везти на танке, прямо на броню поднимали и там держали в положении лежа или сидя…