<…> Последнего выжившего мы достали 18 декабря, мужчина был без сознания, но совершенно целый. Жизнь ему спасло пианино – оно удержало рухнувшую сверху плиту»[83].
Более 300 поселений и 21 город были разрушены, бедствие захватило и второй по величине город Армении – Гюмри (бывший Ленинакан), в котором на тот момент проживало 238 тыс. человек. Город лишился половины населения, люди уезжали, оставаться здесь было негде: 80 % всех строений были разрушены[84]. Даже при поверхностном изучении армянской истории удивляет, сколько бед и испытаний выпало на жизнь этой маленькой страны за последнюю сотню лет…
Третий по численности в стране город Ванадзор (бывший Кировакан) восстанавливали из руин, сохранив его позднесоветский облик, нашептывающий унылый плач провинциального города. Райцентр замкнут в кольцо спальных многоэтажных панелек, отличающихся от подмосковных только песочно-розоватым оттенком – пюсовым. Такой цвет дает горный камень туф, порода вулканического или осадочного происхождения. Таким застроена вся Армения.
Пересекаем убаюкивающий Ванадзор на «Газели». Внутри тесно, как в кабине космического корабля. Потолок облокачивается на голову, единственный свободный квадрат между поручнями и сиденьями оккупирован распухшим рюкзаком, на который я повалился сверху.
Машина трогается, прыгая по колдобинам, встряхивая содержимое органов полутора десятка пассажиров.
Мы трясемся под песню «Я же девушка-армянка, недоступная смуглянка»[85]. Маршрутка полна недоступными смуглянками. Худенькая девчушка напротив в красном снепбеке и узких черных джинсах, порванных на коленях, пытливо всматривается в меня. Наверное, бомжеватого вида походники попадаются ей на глаза нечасто.
Собираемся шагать в темноту и встать с ночевкой у дороги ближе к курортному Дилижану. Планы прерывают тормознувшие «Жигули». Из кабины поступает предложение двигаться на колесах. Мы его принимаем.
Падаю на заднее с ранцем. Водитель назвался Павлом, его друг – Рафаэлем. На лицах пацанов блестит недельная щетина. Гоним быстро, без болтовни, под пошлые рифмы трека «Oh My God» рэпера Snoop Dogg, что надоел мне в 2000-х.
Серпантин виляет среди кишкообразных лесистых холмов, за ними скрываются села русских молокан: Лермонтово и Фиолетово. Русские пришельцы появились здесь в первой половине XIX века.
Это были последователи молоканского религиозного движения, так называемого духовного христианства, своего рода русские протестанты. Они не признают кресты и иконы, у них строгий запрет на курение и алкоголь, а раз в неделю они обязаны посещать собрания – богослужение. За такие странности в Российской империи их причислили к сектантам и сослали из Тамбовской и Саратовской губерний подальше от центра – в Закавказье[86], [87].
Молокане компактно расселились на севере Армении, сохранив крестьянский уклад: живут продажей молока и капусты. Самогон по-прежнему не гонят, сигареты не курят, телевизор не смотрят.
Знакомство с курортным Дилижаном – «армянской Швейцарией» – началось с пробы одноименного пива и кончилось тем же. Стали искать ночлег в стороне от города. Негласное правило путешественников – ставь палатку вдали от поселений и скопления людей.
С обочины сворачиваем в глубокий овраг, внизу шумит ручей, а за ним вздыбился склон. «Будем брать штурмом», – ввел камрад в курс дела.
Поскальзываясь на мокрой траве и проваливаясь в рыхлой почве, я то ползу, то карабкаюсь, пыхтя и тужась, хватаясь за тощие и вялые стебли кустарников. Видел бы мои мучения какой-нибудь горный козел…
Ночь прислонилась к земле, прикрывая лес одеялом мрака. Темноту кустарников режет свет налобных фонарей. Высвечивается тропа, что вскоре приводит к ограде пансионата «Горная Армения».
Входим через задний двор здравницы, поднимаемся на просторную площадку, где и разбиваем лагерь. Во мраке горных лесов я подглядываю в телефон, опасаясь, что кто-нибудь дозвонится: «Андрей, а где ты? Когда текст сдашь?»
Луна выкарабкивается из-за верхушек деревьев на черное, как нефть, небо. В металлических кружках дымится чай. Вареная фасоль с сыром обволакивает язык и соскальзывает в пищевод, согревая живот теплом.
Отключив фонари, мы укрылись в крытой веранде, обустроив крошечный мир, замкнутый на двоих. Издали вы бы нас не заметили. Где-то рядом гогочет огромная вселенная, вибрирующая и звучащая. Редкие звуки доносятся из корпусов пансионата, в окнах которого случайно загорается свет. Белый шар луны нависает над лесной мглой. Кончается второй день поездки. Кажется, я жил так всегда…
Утром спускаемся на задний двор пансионата, рассчитывая найти съестное, хотя бы лаваш. Встречаем разнорабочего по имени Нвер. Он живет с семьей под Дилижаном и работает вахтой по ремонту. Ведет нас внутрь, мимо грязевых ванн, к пустой комнатке, которую можно пересечь четырьмя шагами, ее убранство исчерпывается столом, розетками и матрасом в углу, заменяющим жильцу кровать. Нвер варит кофе цвета строительного битума, разливая его в маленькие чашечки размером со стопку.
Зарабатывает Нвер 10 тыс. в рублях. Бонусом – лечебные торфяные грязи, что запекают в специальных печах, затем смешивают с водой и глиной в выложенных плиткой прямоугольных ваннах. Правда, Нвера доступные ему грязи не привлекают. Нас торфом тоже не удивишь: его полно в болотах Шатурского района Подмосковья и Гусь-Хрустального Владимирской области. Добытым веществом топят котельные или удобряют землю. Случаи, правда, редкие: сегодня торф как топливо популярностью не пользуется, проигрывая конкуренцию тому же углю, потому что он менее влажный и оттого легче топится.
С парадного входа пансионат показался роскошным дворцом из песчаного камня с белыми колоннами, барельефами, высокими окнами и огромными лестницами. По коридору, выстланному ковром, нас ведет за собой запах пищи.
За одним из поворотов натыкаемся на шеф-повара с именем армянского полководца и национального героя Вардана. Он отказывается продать нам еды: «Продать не продадим, но накормим».
Нас подводят к шведскому столу в пустом просторном зале. Берем все, что можно взять: яичницу с беконом, вареные яйца, рисовую кашу, домашний сыр, сметану, ягодный джем и чай… С этого момента Вардан и наш герой.
Платой за гастрономический сюрприз стал изнурительный подъем по 40-градусной жаре. Карабкаемся по резким склонам, прорываясь через деревья и кустарники. На вершине хребта лес уступает господство травянистым лугам с островками дикорастущих кроваво-красных маков. Припадая к земле, штампую снимки, пытаясь пригвоздить пейзажи, как бумагу степлером.
Я один посреди макового поля и не спешу догонять крошечный человеческий силуэт размером с блоху, изредка мелькающий на соседнем хребте.
Продвигаясь на восток, вижу, как горы сбрасывают травянистый воротник, примеряя каменистые ожерелья. Тяжело. Сказывается долгий переход по жаре. Приходится постонать, чтобы доволочь 23-килограммовый рюкзак на высоту 2,8 тыс. метров.
Организм стремительно выходит из строя: давление провалилось до беспрецедентно низких 80 на 40 при нижней границе нормы артериального давления для мужчин в 100/60 миллиметров ртутного столба!.. Отрешенный и легкий – почти пух… Будто отлетевший от твердости тела…
– На, таблетку выпей, чтоб не окочуриться.
Глотаю аспаркам, что должен восстановить уровень калия и магния в теле. Медики употребляют его перед пьянкой, а вместе с ним – две таблетки аспирина, дабы избежать похмелья… Вроде лучше… Под рюкзак!
Спускаемся в деревню – кажется, Семеновка, – где наше появление становится событием. Окружают детишки, из-за спин коротышей поглядывают настороженные глаза взрослых.
Собирается народное вече. Сельский старшина вроде расщедрился на кров и еду. Но тут же понял: брякнул лишнего, идея с кровом отменяется. Размещать инородные элементы под своей крышей не рискнул. Передал сыну, чтоб тот подкинул нас до Севана – крупнейшего озера Армении.
Сын подогнал проржавевшую карету, натуральный катафалк, и, прихватив нас на борт, лихо разгоняется, испытывая полуразрушенное авто на прочность. Луна сверкает, пробивая лобовое светом. Я абсолютно не врубаюсь, что еще может принести этот вечер, где мы окажемся и как придется ночевать.
Неопределенность не пугает и не сковывает, напротив – сквозь тело галопом скачет ток, взвинчиваясь в грудной клетке, захватывая запястья, ладони, расползаясь по пальцам. Я – это восторг. Я могу все.
Десантируемся на заправке-пустыре под мыльным светом фонарей. Здесь нас подбирают светловолосый Вахэ и его кореш, чтобы увезти в глубь тьмы.
Новые друзья предлагают пробросить по пивку за знакомство, а мы не отказываемся. В поисках продмага колесим по спальным дебрям райцентра Севан, катание затягивается, и я начинаю нервничать.
Экзальтация сменяется страхом, он назревает внизу живота и быстро распухает, поражая тело, парализуя его. Мозг раскручивает негативные сценарии развития событий, как пленочный кинопроектор ленту с кадрами фильма. Западня. Капкан. Столкновение. Оружие. Смерть.
Обошлось. За спиной шумят зеленоватые воды Севана. Глушим светлое за бесхозным столом у набережной. Вахэ говорит, здесь просто так нельзя «подъехать» к девушке, придется спрашивать разрешение у старшего мужчины в семье – отца или брата. Из всего, что он рассказывает час, я запоминаю только эту неоценимо важную информацию, а еще – что у берега лучше не ночевать: опасно.
Вокруг деревянные сарайчики и ларьки, полузаброшенная береговая, освещенная только мерцанием луны на черном, как битум, вязком небе.