В заповеднике и хозяйство запретят! А тут у людей огороды… Сюда корабль раз в зиму приезжает – картошку завозит, так не хватит на зимовку! Конечно, сами тоже сажаем – на одной крупе-то не проживешь! Мясо периодически заканчивается… Раз в три-четыре месяца овощи видим с кораблем… А если станем заповедником – кораблю придется разрешение еще получать на доставку продуктов!
Тогда люди станут разъезжаться… Надобности жить здесь не будет никакой. Останутся одни алеуты коренные и военнослужащие. Мы же форпост – здесь рядом Америка! Постоянно их самолеты летают…
Командоры чуть не стали Америкой в 1867 году, когда российский император Александр II продал США за 7,2 млн долларов Аляску, а вместе с ней Алеутские острова. Передаваемые земли император условно обвел кружком – Командоры в него не уместились… Поэтому и остались за Россией[111].
Так и открыли-то их случайно… Экспедицию Витуса Беринга море вынесло на эту неприветливую землю, здесь командир и умер – в болезнях и лишениях.
В 1980-х на остров Беринга после окончания мореходки командировали моего отца, он отработал два года океанологом на ветреном и дождливом краешке земли в Тихом океане, вспоминает: «После каждого шторма на берегу вылавливали американские бутылки, графины…»
Развлекал себя бегом, музыкой, даже играл в театре – старшину Васкова («А зори здесь тихие». – Авт.). Говорит, жить здесь было выгодно, народ зарабатывал по тысяче рублей, когда на берегу, в Москве, людям по сотне платили. Трудились люди на зверозаводе, норок разводили.
С острова шагнул – в океан. Понесло отца на польском «паруснике» в кругосветное плавание. Такая в морском институте у штурманов была преддипломная практика. Кончив учебу, пересел с «паруса» на корабли посерьезнее: большие траулеры, супертраулеры – целые плавающие заводы, что заходили в Тихий океан на добычу в районы, богатые рыбой, и там же производили из улова рыбные консервы.
– Красную икру, Андрюх, ложками ели… Под конец рейса уже видеть ее не мог. Был хлопец у нас, молодой, дурной, после армии пришел. Жадный, обжирался этой икры и все время дристал… А еще болтанка… В северных водах идешь – льды начинают сходить. Трясет, колошматит конкретно. Засыпаешь в одежде, иначе сползать будешь, ездить. Лежишь, руками расперся в стороны, чтобы не сваливаться. Как краб цепляешься и спишь…
Для демонстрации отец раскинул тяжелые ручищи крестом на полкомнаты, будто пытаясь удержать падающую стену. Как положено большому человеку, сидел он насупившись, широко расставив ноги и слегка покачиваясь взад-вперед. Тяжелые веки наваливались на внимательные глаза, говорил он неспешно, чуть глуховатым голосом, вытягивая слова и оставляя паузы, на манер молодого Ельцина.
– Такие бабки зашибали… Несколько месяцев на воде, возвращаешься – не знаешь, куда деньги потратить! Но работа, конечно, на износ. Здоровье гробит конкретно. Вахту сдаешь – сразу на подвахту, простым рыбообработчиком идешь. План по рыбе ж надо выполнять… На сон – четыре часа, так еще помыться, переодеться…
Когда Советский Союз рухнул, в судоходстве начались разброд и шатание. Платить стали черт-те как, и смысл этой изнурительной работы, да еще и в отрыве от дома, просто исчез…
И моряк пошел гулять по просторам материковой Руси: торговал японскими автомобилями, гнал лес из Сибири. Стал психологом в Москве… Открыл ресторанчик в Крыму… Перебрался в Словению, вернулся в Россию. Где-то в промежутке вышеизложенных событий оказался во Владимире, не дал моей матери закончить учебу в медицинском, затем что ей пришлось рожать меня. А после двух лет моей бессознательной жизни наши пути разошлись – на двадцать пять.
Меня с матерью-студенткой взяли на попечение дед с бабкой. Они меня и подняли. Поставили на ноги.
До двадцати семи лет об отце я ничего почти и не знал… Встречал его с десяток раз, подростком был. Помню, мы с мамой останавливались в крымском пгт Новоозерное у отцовской матери, бабы Тани, жила она в квартире с ожиревшим угольной черноты котом, крепко любила меня и все время норовила чем-то одарить внука, которого ей удавалось увидеть только раз в два года, да я и не отказывался. В последней поездке в Крым, мне было тринадцать, бабу Таню я уже не застал. Умерла.
– Помни своих предков, Андрюх! – сказал мне отец. Тогда же пообещал подарить свой кортик, когда мне исполнится восемнадцать, но обещание пока не выполнил – мне двадцать восемь. В следующий раз мы встречаемся в 2021-м, когда отец с матерью съехались спустя двадцать пять лет раздельной жизни…
Он думал заняться бизнесом и накупил партию промышленных ботинок, покупателей не нашлось, и я помог ему сбыть товар на «Авито», чтобы отбить затраченные вложения. После этого отец устроился в «НОВАТЭК». В этом году ему шестьдесят один. Бегает на лыжах по выходным и ходит на бокс. Мы видимся, когда я приезжаю погостить в мой родной город – Владимир.
В детстве мне часто повторяли: «Андрюх, у тебя нет отца. Отец участвует в воспитании ребенка, а ты сам растешь…» Но годы проходят, и я понимаю, что начал кочевать по отдаленным уголкам страны и исследовать мир не просто так. Любовь к пространству и стремление нырнуть за горизонт передались мне от отца, и, хоть я не видел его большую часть своей жизни, унаследовал от него столько, что нелегко осознать…
Знаю ли я, зачем странствую и с чего это началось? Твердо могу сказать, что путешествия никогда не были делом моей жизни, только эпизодическими сценами, навязчивым сновидением. С самого раннего подростковья я считал необходимым однажды выйти на дорогу и пойти топтать горизонт. Эта мысль освежала мой ум бризом надежды в самые липкие ватные дни. В самой мысли о далеких путешествиях слышался призыв к опасной игре: смогу ли я оставить дом? что ждет меня там? способен ли я выжить? готов ли на риск? как далеко я могу зайти? и на что вообще способен?
Странствие казалось мне нераскрытой тайной, с избытком обаятельной женщиной, что влюбляет в себя всех мужчин через одного, в особенности мечтателей, так, что те ходят в дымке, закруженные и растерянные, надеясь на сближение, которого не случится. Дистанция непреодолима…
Первые встречи с дорогой доказали, что детство только забыто, но не потеряно вовсе. В календарных назойливых обстоятельствах трудно сохранять непосредственность реакции, ясную вовлеченность. Здесь все занято тобой и личной привычной рутиной. Но в пути жизнь перестает быть предсказуемой и цикличной, замкнутой внутрь. Пространство снова развертывается, вырастает во все стороны, становясь огромным и неизведанным, и, главное, оно не принадлежит тебе. И ты здесь вновь – крошечный мальчишка, удивленный и беззащитный… затерянный в джунглях хлебных полей….
Волшебно найти себя идущим по дороге к краешку материка, но также приятно и возвращаться домой. Хорошо, когда можешь найти в своих календарях время для странствий, а главное – волю и жажду отправиться в путь.
Путешествие не дает ответы, но позволяет по-новому задать вопросы самому себе, определить свои координаты на карте жизни, но главное – тренирует детский непосредственный взгляд, не оценивающий, не критикующий, не отрицающий, напротив – открытый и удивленный, любопытствующий и азартный, влюбленный в жизнь.