Я буркнула – скорее себе под нос – «Извините», и вышла в коридор, захлопнув за собой дверь. Вернее, даже не вышла – я и стояла-то на пороге. Интересно – кто такой? Может опер новенький – они там меняются с завидным постоянством. Да, скорее всего опер… Или следователь с райотдела – это его было одно из забранных дел, и Настя его уже выдернула косяки доделывать… Молодец! Потом у нее спрошу – приятная мордочка, интеллектом даже слегка обезображена…
Мои поиски кофе закончились в кабинете у Сашки, который предложил мне чай. У него и осталась – потрепаться.
– На счет того разговора, – как обычно без предисловий начал он, разлив мне и себе чай, который сам заваривал в веселеньком таком чайничке под гжель. – Почему Гитлер был не так уж и не прав?
– Потому что у него не было особо никакого выбора, он должен был проводить раз избранную и озвученную политику. Они выбрали расовый подход и уже не могли без ущерба для себя от него отступить, потому что какая-нибудь оттепель смела бы их самих в первую очередь. Это – власть, борьба за нее… – я развела руками, чувствуя, что мысль от меня ускользает. – Хороший чай, кстати.
– Спасибо, – Сашка заулыбался, как мне показалось, даже как-то смущенно. – И поэтому он был прав?
– Да никто никогда не был прав – ну, сколько можно говорить! Я же не оправдываю, а объясняю! У нас ведь было то же самое – только избрали классовый подход. И идея о том, что по мере построения социализма классовая борьба только обостряется – отсюда же. Необходимость закрепления своего положения у власти, а не какие-то там… – я покрутила пальцем у виска, – патологические нелюбови к евреям или помещикам с кулаками.
– Каким помещикам? – не понял Сашка.
– Ну, «кулакам» – крестьянам!
– А-а…
– Просто – где что лучше играло. Там лучшим объектом приложения ненависти народной оказались евреи, у нас – помещики, буржуазия. И обусловлено это было объективными историческим причинами.
– Ну, наверное… Но, все равно, и фашизм, и коммунизм – это преступники. Нет?
– И преступники – тоже. Но! Это не просто какая-то шайка забралась в Рейхстаг или Кремль и стала оттуда безобразия чинить, простой народ прессовать. Ведь не так. Народу только и надо было врага указать – не сами по себе эсэсовцы и энкавэдэшники террор творили, там такая истерия была, народ с таким энтузиазмом во все это впрягся… Охота на ведьм – все нормально. И в Штатах потом такое было, против коммунистов, да и вообще либералов. После войны. С поправкой на ихнюю демократию, но суть-то не меняется.
– Но в других-то странах такого террора не было.
– Да потому, что в других – более-менее лучше эволюционировали, к изменениям историческим приспосабливались, а не консервировали свои проблемы. В Англии революция была, и королю голову отрубили еще в – дай, бог, памяти – семнадцатом веке. Во Франции – в конце восемнадцатого, и с гораздо большей кровью, кстати. А у нас – «православие, самодержавие, народность»… Ну, и получили… Кстати, мы, хотя бы, всему миру показали, как не надо делать. «Новый курс» Рузвельта был, ведь, ответом на то… ну, чтобы не довести до революции, потому что там тоже серьезная ситуация была.
– Да? Я не знал, что-то…
– Была-была – поверь недоучившемуся историку.
– Может, ключевое слово – «недоучившемуся»? – улыбнулся Сашка.
– Да-да-да…
– А сколько ты, кстати, недоучилась?
– Да, я всего – один первый курс, и ушла.
– Почему?
– Дошло, что преподавательство – не для меня это. Как-то недолюбливаю я детей – ублюдки малолетние, да и сам процесс… Не мое это – у доски, перед классом.
– То есть? – Сашка как-то странно улыбнулся. Я подумала, что он понимает, что я хочу сказать, но хочет, чтобы я сама проговорила.
– Ну… стесняюсь я, – выдавила я из себя.
– Ага, а уголовные дела расследовать – не стесняешься? Преступников допрашивать? Этих всех директоров, которые у тебя по делам проходят?
– Ну, это все другое. И вообще, тебе преподавать, наверное, не приходилось.
– Тоже верно, – согласился он.
Тут в кабинет вошла Ирка.
– Саш, постановление на выемку есть? – выпалила она. – Бланк?
– Есть, сейчас поищу, – Сашка выдвинул нижний ящик стола и начал там рыться в ворохе бумаг.
– У меня в компьютере образец – сбросить? – спросила я.
– Не, мне так лучше – от руки. У меня человек там.
– А, кстати, Ир, что у вас за парень в кабинете сидел?
– Что?
– Ну, в вашем кабинете какой-то мальчик был – я заглядывала…
– Когда? – Ирка явно не въезжала.
– С полчаса назад.
– Не знаю, я из прокуратуры только пришла. Настя допрашивала?
– Он один в кабинете был. Писал что-то у нее за столом.
– Да? Ну, опер, наверное. У них там сейчас несколько новеньких появились. Как раз у нее материал – один из них направил.
– Ну, я так и подумала, – сказала я и еще спросила: – А сама она где? Настя?
– Не знаю. На месте нет. Говорила… – Ирка задумалась, – на обыск она после беда должна была уехать.
– Вот, нашел, – сказал Сашка, протягивая Ирке заметно потрепанные серые бланки. – Три хватит?
– Хватит-хватит, спасибо! – она схватила бумаги и выскочила из кабинета.
– Ну, ладно, пойду я тоже, – сказала я, понимаясь.
– Приходи еще, – сказал Сашка.
Я зашла в туалет, помыла кружку, вернулась к себе. Надька болтала по телефону. Была половина четвертого. Еще час протянуть. А привыкла, ведь, за лето в три уходить. И то – не всегда… Я положила перед собой дело, разбудила компьютер, открыла там начатое несколько дней назад привлечение по Дроковой, сверху открыла «Косынку» и стала раскладывать. И вправду, может начать другую работу искать? – лениво думала я. Какую, где? Кому я нужна на гражданке в таком возрасте, без детей, без опыта, да еще и сейчас? Да и не хочу я на гражданке, не думаю, что там чего-нибудь интересного есть… Черт, что же происходит-то? Где я что упустила? Минкины, по которым отказные? Долго уже все это тянется, и конца не видно… Ну, запустила я эти отказные, ну тупо ничего по ним не делаю… Так там ничего и не сделаешь. Гражданско-правовые отношения в чистом виде. Ну, почти в чистом – все равно, умысел там никак не доказать. Неужели в этом дело? Бред какой-то… Еще пасьянс не складывается, черт!
– …ну, я не знаю… Я так сразу не могу, – это я краем уха слушала Надькину болтовню, обычный ее развод. – Нет, сегодня у меня вечер уже занят… Ну, что значит – что? Мы с подружками встречаемся… Что? Ну, ты вообще!.. Мы не такие… Не знаю, если ты только с такими и проводишь время…
Дал же бог напарницу! – зло подумала я. Взрослая, вроде, девка – как ей это все нравится?
– …нет – ты мне завтра звони, где-нибудь после обеда… Может, у меня время будет… Может быть… Я, кажется, видела уже. Нет, этот – нет, можно и сходить. Ага… Нет, я мороженое люблю. Ванильное… да. Ну, ты заедешь за мной… ну, после того, как позвонишь, договоримся… а там посмотрим.
Да, сколько ж можно-то? – подумала я и поймала себя на мысли, что… не знаю даже… как-будто ненавидеть начинаю ее. Впрочем, это тут же схлынуло, слава богу. Она еще поболтала минуты две, а я со злостью раскидывала виртуальные карты. Ну, ни одна раскладка не сходилась, хоть ты тресни! Если, на самом деле, попросить папку, чтобы провентилировал что-нибудь на счет работы? – продолжала я рассуждать без особого энтузиазма. Так, на всякий случай. В конце концов, не думаю, что все это, что произошло утром, сколь-нибудь серьезно. Просто, наверное, и впрямь моя очередь подошла… Надо же народу напоминать, кто в доме хозяин, и что чистеньких у нас не бывает. Ну, о тех, кого упоминал Костя, не говорим… Ну, преподавать-то я точно не пошла бы, даже если бы у меня было законченное образование. А ведь теперь мне и все остальные мои косячные дела вспомнят, раз началось… Надо будет подработать, что можно. И райотделовские поскорее скинуть. Или – наоборот не торопиться по ним? Нет, лучше побыстрее, а то опять начнется: «плевые делишки… расследовать не умеем… люди в райотделах пашут… разленились… никого не держим…» И снова кроссовки мои несчастные вспомнят: «что – спортсменка, что ли?.. только в полшестого с работы бегать!.. так бы дела расследовала!..» И тому подобное.
– Ты пить сегодня будешь? – спросила Надька. – Тебе бы надо, по-моему.
– Да, нет, наверное…
– Великий русский язык – понимай, как знаешь!
Я рассмеялась.
– Ну, может, и буду, но я еще не приняла решение.
– А, ну – смотри… Мы с Настей пойдем, в кафэшке посидим. Может, еще кто пойдет.
– Там же?
– Ну, да. Смотри…
– С Настей?
– Ну, да. А что?
– Да, нет – ничего. У тебя люди в понедельник с утра будут?
– Нет. После обеда только. Мне там осмотры надо будет заканчивать… А ты вызывала кого?
У нас была договоренность: без крайней необходимости на одно и тоже время людей на допросы не вызывать, чтобы не мешать друг другу. А то бывало: у меня допрос с адвокатом, у нее – допрос с адвокатом. Допрашиваем, чуть не ругань, кабинет маленький, в общем – параллельный допрос какой-то. Не путать с перекрестным! Оба допрашиваемых говорят, адвокаты встревают; однажды у меня было, что я начала набирать слова Надькиного свидетеля, вместо своего. А еще было, что у меня – допрос арестованного, и у нее – очная ставка. Это значит, что у меня – жулик, конвой, адвокат, а у нее – двое допрашиваемых и один из них еще с адвокатом! И все в одном кабинете. После того случая мы и договорились.
– Сейчас хочу вызвать.
– Сейчас? Ты на время смотрела, подруга? Собираться уже пора!
– Ну, до кого успею – дозвонюсь…
– Трудоголичка хренова! – беззлобно сказала Надька.
Я стала обзванивать те телефоны, которые были в райотделовском деле. На удивление дозвонилась до потерпевшего и вызвала его на девять утра понедельника. При этом еще минут пять убила, чтобы объяснить ему, что дело теперь в управлении, у другого следователя – у меня, то есть – и что надо его – то есть, потерпевшего – передопросить. В разъяснения о том, для чего это надо – потому что первый допрос в деле никуда не годился – я пускаться не стала. Потом, опять на удивление, дозвонилась до следователя, чье это было дело, и узнала у нее номер опера, который, правда, хоть и сотовый, не отвечал. Остальные вызовы пришлось отложить на понедельник. Вернее, попытки организовать вызовы.