«Она такая красивая, — думал Джорди. — Я просто обязан сделать все, чтобы она стала моей девушкой. Просто обязан. Пожалуйста, Боженька, помоги мне», — взмолился он, но потом вспомнил, что был атеистом.
— Никогда раньше не занималась осмотром достопримечательностей, — заявила Молли. — Я вот уже четвертый год в Лондоне и все еще как следует не знаю, что где располагается. Мне всегда казалось, что улицы Лондона распланированы в виде концентрических кругов от станций метро. Несколько улиц вокруг станции метро «Энджел», несколько — вокруг Пиккадилли-Серкус[28] и вокруг Лестер-Сквер[29]. Я понятия не имела, как все они друг с другом связываются. Это все из-за того, что мне постоянно приходится ездить на метро. Поэтому здорово, что ты вытащил меня сюда и мы прошлись пешком. Я увидела много достопримечательностей.
— Секрет в том, чтобы время от времени ходить пешком и при любом удобном случае пользоваться автобусом, — поделился с ней опытом Джорди.
— Наверное, ты прав.
— Когда я только переехал сюда, — продолжил он, — то работал в брачном агентстве и занимался тем, что проводил на улицах разные опросы. Так что я быстро сориентировался, что к чему в городе.
— Ну, ты даешь! Уличные опросы.
— Знаю-знаю, — рассмеялся Джорди. — Ночной кошмар, а не работа. Я должен был останавливать на улицах людей и спрашивать, состоят ли они в браке, и если нет, то не хотели бы они воспользоваться услугами нашего агентства. Но основной задачей было выспросить у них номер телефона. Врагу такой работы не пожелаешь. Меня хватило всего на неделю с небольшим.
— Наверно, это так неловко.
— Да уж. Но мне удивительным образом удалось собрать кучу номеров. Я бы сам и за миллион долларов не согласился дать номер своего телефона какому-то идиоту с улицы, разгуливающему с папкой в руках. Каждое утро меня отправляли в какой-либо из районов города, по которому надо было шататься и умолять ничего не подозревающих граждан дать свой телефонный номер. Эта работа помогла мне быстро разобраться, как располагаются улицы в центре Лондона, но я постарался как можно быстрее от нее избавиться. Потом я продавал рекламные площади. Довольно неудачное начало карьеры в Лондоне.
— Ну, а мне до приезда в Лондон пришлось поработать в провинции. Ты представить не можешь, какая это тоска, таскаться по всем «Бутсам»[30] в Западном Мидленде и пытаться всучить им разные кремы для лица. Я даже работала на одной из станций техобслуживания, что располагаются вдоль автострады. Меня хватило на два дня.
— Это почти также ужасно, как шататься с папкой по улицам.
Они никак не могли наговориться. Молли рассказала ему о своем детстве на Шри-Ланке, о своей семье. Она обожала своих старших братьев и хотела бы почаще с ними встречаться. Один из них все еще жил в Лондоне, а второй перебрался куда-то в предместья Бата[31] и у него был сын. Ее родители на тот момент жили в небольшом городке рядом с Элдели-Эдж в графстве Чешир. Ей нравились семейные рождественские вечеринки, потому что только на Рождество, не считая свадеб и крестин, вся семья собиралась вместе. Джорди рассказал, что тоже любит, когда все родные собираются вместе. Что у него есть старший брат, который служит в армии и на данный момент находится в Боснии. Но родители их живут не так далеко от Лондона, поэтому при любом удобном случае Джорди старается навестить их. Несмотря на то, что сам он перебрался в Лондон, своим домом он считает Уилтшир, и всякий раз, когда по пути в родной город видит шпиль собора, на него снисходит умиротворение.
— Я люблю там бывать, и у нас с родителями очень хорошие отношения, но самое главное — моя матушка меня всегда отменно кормит. Хотя, конечно, это не так уж и важно. Помню, как было весело, когда Флин, Джессика и еще куча наших друзей жили там. Мы так здорово проводили время, когда росли. У меня было очень счастливое детство. До сих пор все мы собираемся в местных пабах на Рождество и на День рождественских подарков[32], но все это уже не то, не так, как раньше.
Выражение лица Молли переменилось, и теперь она выглядела какой-то печально задумчивой:
— Как грустно, да? Ведь родители долгие годы являются самой важной частью твоей жизни. Они заботятся о тебе, кормят, помогают решать проблемы, терпят твое дурное настроение и переходный возраст и безгранично тебя любят. Но однажды ты собираешь вещи и уходишь от них, хотя им казалось, что ты останешься с ними навечно. Когда я возвращаюсь домой, то не чувствую, что моя комната осталась моей. В ней больше нет моих вещей, а на их местах стоят какие-то картины, всякие безделушки, и там всегда слишком чисто. Если мне нужно позвонить, то я спрашиваю разрешения, потому что не хочу обижать родителей.
Последнее высказывание задело Джорди. Он почувствовал себя виноватым, потому ему уже больше не хотелось звонить родителям, по крайней мере, дважды в неделю, как он это делал раньше. Путешествуя, он отвык от этого. Находясь такое длительное время вдали от дома, он неизбежно потерял связь с родителями, теперь они уже не были ему близки так, как прежде. До своего кругосветного путешествия он все еще жил с родителями и зависел от них. Но когда он вернулся, с этим было покончено. Он заявил, что будет жить самостоятельно, и полетел из родительского гнездышка на волю. Все его друзья тоже ушли из дома. Снова взглянув на Молли, Джорди понял, что ни с кем и никогда раньше этого не обсуждал. А с ней было так легко разговаривать. Когда он говорил, Молли очень внимательно слушала, как будто никто и никогда не говорил ей ничего более важного. Джорди открывал в ней все новые и новые качества, которые ему нравились. Или которые он уже любил.
Они бродили по Ричмондским холмам, когда Молли настояла, чтобы они заглянули в одну из антикварных лавок. Даже это не казалось ему скучным, потому что он радовался возможности лучше узнать Молли и ее вкусы. Они обменивались впечатлениями от старинных платьев, антикварных кроватей кованого железа и мастерски покрытых лаком буфетов. Раньше это мало занимало Джорди. В доме его родителей была хорошая мебель, много картин и других предметов искусства, но для него они оставались просто домашней обстановкой и ничем иным. Разглядывая разные вещи, он внезапно осознал, что некоторые из них ему очень нравятся, а другие не нравятся вовсе — в зависимости от того, напоминают ли они по стилю что-либо из обстановки его отчего дома.
— Боюсь показаться невежей, но это просто ужасно, — заявила Молли, рассматривая большой светло-желтый комод искусной работы.
— Это ужасно, и точка. По мне, так это настоящая дрянь! — Джорди вперился взглядом в комод.
— Он обречен.
— Извини, но мне кажется, надо быть полным кретином, чтобы тратить кучу денег на кучу дров, которая того и гляди развалится.
Молли рассмеялась, и они пошли через зал к массивному зеркалу, обрамленному позолоченной, украшенной витиеватым узором рамой. Разглядывая его чуть издалека, Молли вдруг заметила, как Джорди на нее смотрит. Какое-то время они стояли молча, уставившись друг на друга. Потом Молли улыбнулась и спросила:
— Ну что, продолжим?[33]
Второй важный для Джорди эпизод произошел, когда они были в саду у Хам-Хауса. Когда они прогуливались между живыми изгородями сада, вдыхая ароматы и наслаждаясь звуками лета, Молли взяла его за руку.
— Мне больше нравится в саду, чем в доме, а тебе? — спросила Молли. И, не дождавшись, пока он ответит, она продолжила: — Когда я стану старше, у меня обязательно будет большой сад. Я думаю, что любой сад — это хорошо. Но если это сад у загородного дома, то это просто великолепно.
— Сад, огороженный забором, с теннисным кортом, бассейном и розовыми клумбами.
— Розы? Не представляю тебя в роли тонко чувствующего ценителя роз.
— Просто они хорошо смотрятся, и мне нравится их запах. И вообще, розовый сад — это так по-английски. При виде роз я всегда вспоминаю летние вечеринки в саду и городские праздники, на которых я бывал еще подростком.
— Должна признаться, в Шри-Ланке все было по-другому, — сжала она его руку и добавила: — Но это еще одна причина, по которой мне обязательно надо завести сад, когда я стану старше.
Джорди улыбнулся ей и шутливым голосом спросил:
— Как тебе кажется, ты бы стала сама ухаживать за своим садом или попросила кого-нибудь позаботиться об этом?
— Нет, я бы сама за ним ухаживала, ходила бы со всякими ведрами там, секаторами. Уверена, у меня получится. Я способная.
Они зашли в маленькую, выкрашенную белой краской деревянную беседку и сели на скамейку.
— Когда мне было двенадцать, лучше садоводства для меня дела не было, — начал вслух размышлять Джорди. — Ума не приложу, почему. Я без конца подстригал какие-то деревья и кусты, выращивал авокадо из косточки. Вообще, это было что-то вроде жажды. Но скоро я ее утолил, мне все это наскучило, и все мои растения погибли. От них осталась только что куча тоненьких пластиковых горшочков с ссохшейся землей и безжизненные желтые стебли. Разве это не грустно?
Он засмеялся, а потом заметил, что Молли снова пристально на него смотрит и так же внимательно слушает. Что это? Она медленно наклоняет к нему голову? Он понимал, к чему все это, но все же отчего-то боялся ошибиться. Он так волновался, что может совершить непростительную ошибку именно тогда, когда все так хорошо складывается, что быстро встал.
— Ну что? Попьем чаю с кексом, — решив подменить любовное удовлетворение удовлетворением желудка, объявил он. После его поспешных действий атмосфера близости и доверия, такая плотная, что до нее, казалось, можно было дотронуться руками, улетучилась.
— Ты свободна сегодня вечером? — спросил Джорди, когда они поднимались обратно к вершине холма.