— На самом деле я ненавижу костюмы.
Он понимал, что это прозвучало грубо, а поэтому поспешил добавить:
— Ну что? Выпьем?
— Хм, да, джин-тоник, пожалуйста.
Джорди ждал, пока их обслужат, но никак не мог придумать, что бы еще сказать. «Ну, давай же, — думал он про себя, — возьми себя в руки». Допив напитки в баре, они пошли в зал ресторана и сели за совой столик. За едой они разговаривали, но между ними уже не было той непосредственности, как было в их две предыдущие встречи. Джорди знал, что сам в этом виноват, знал, что позволяет своей Венере ускользать прочь, но это только заставляло его все больше страдать. Когда перед ними положили меню десертов, Молли отложила его в сторону и сказала:
— Джорди, с тобой все в порядке?
— Да, конечно, отлично. А что?
— Просто ты как-то отдалился, будто тебя что-то заботит, вот и все.
— Правда? Извини.
Джорди сделал большой глоток пива. Молли смотрела на него вопросительно. Он должен совладать с собой, и быстро.
— Послушай, извини, я… хм. — Он глубоко вдохнул: — Молли, я…
Он снова прервался на полуслове и огляделся по сторонам.
— Что такое, Джорди? Я что-то не то сказала? Что случилось? — нахмурилась она.
— Боже мой, да нет же, ничего страшного, как раз наоборот. Молли, мне еще никогда… — Он запнулся, опустил глаза, а потом опять стал смотреть на нее: — …никогда еще никто мне так в жизни не нравился… как ты. Вот в чем все дело. И я чувствую себя невероятно глупо и переживаю, что ты не испытываешь ко мне таких же чувств. Мне так понравилось, как мы провели субботний день. Не припомню, чтобы у меня был другой такой великолепный день в жизни, и мне бы хотелось провести еще много таких дней, много-много. Скажи мне, избавь меня от страданий, я сейчас выгляжу глупо и делаю из себя полного придурка, да?
— Да, — улыбнулась Молли.
Разве могут эти зубы быть еще белее?
— Почему, по-твоему, я захотела провести с тобой целый день в субботу или вот пообедать с тобой сегодня вечером? Давай, подумай, — предложила Молли, откидывая волосы назад.
Она подозвала официанта и сказала, что они вернутся через минуту, а потом взяла Джорди за руку и повела наружу. На улице она обняла его за шею и поцеловала. Долгим, проникновенным, страстным поцелуем. Это был самый сладостный момент в его жизни.
— Ух ты, — выдохнул он. — Я бы согласился провести так целую вечность!
Молли лукаво улыбнулась и пошла обратно в ресторан. Облегчение, чувство победы, несказанная радость переполняли Джорди. Он хотел взлететь в небо и кричать от счастья, но вместо этого пошел вслед за Молли и заказал еще одну бутылку вина и пудинг, который они вместе с аппетитом съели.
Два месяца назад пресс-конференция в «Ритци» казалась Флину хорошей идеей. Он даже урегулировал это дело с Мартиной. «Да, отлично, для Бруклина это будет здорово, Флин», — согласилась она. Это едва ли грозило оказаться пиком его раскрутки в Британии, но в «Ритци» было замечательно, и Бруклину понравилась идея сидеть на сцене в южном Лондоне и болтать с людьми о своем фильме. И до тех пор все шло именно так, как Флин надеялся: слава и многочисленные интервью были для Бруклина все еще делом новым и захватывающим. Вместо того, чтобы впопыхах отделываться от журналистов заученными усталыми фразами, он очаровал интервьюеров своей свежестью и готовностью придумывать оригинальные ответы на их вопросы. В результате он и его фильм был широко разрекламирован в прессе, и все в офисе похлопывали в знак одобрения Флина по спине.
Бруклин явно был собой доволен и радостно беседовал с Флином в перерывах между интервью, расспрашивая его о том, что происходит в мире британского кино, о Лондоне и что ему бы следовало знать о следующем интервьюере. В «Ритци» все, казалось, шло гладко. Был аншлаг после премьеры, пресс-конференция хорошо стартовала и Бруклин продолжал ее с победным очарованием.
А потом все пошло не так, как надо. Женщина из последних рядов зала внезапно сказала: «Ваш фильм — это чушь собачья, и все, что вы сейчас говорите, — тоже чушь. Что мне бы хотелось знать, так это то не будете ли вы так любезны вернуть мне деньги?» Бруклин застыл и не мог и слова вымолвить. А потом еще двое потребовали назад свои деньги. Собравшиеся в кинозале люди начали перешептываться. Кто-то крикнул, чтобы они заткнулись и валили отсюда. В зал вошли двое служащих и пошли вдоль проходов, пока не оказались напротив ряда с возмутителями спокойствия, но к этому моменту один из мужчин кричал: «Так что? Вернешь деньги?» Множество людей начало защищать онемевшего Бруклина, в то время как другие присоединились к инакомыслящим. Служащие просили людей покинуть помещение.
— Не беспокойся, мы, твою мать, еще вернемся, — рявкнул один из первых «восставших», пока они протискивались между людьми, сидящими в ряду. Бруклин словно прирос к креслу, в котором сидел, уставившись невидящим взглядом на ряды в зале. Флин, который сидел в первом ряду, хотел свернуться калачиком в своем кресле и умереть. Должен ли он вмешаться и увести Бруклина со сцены или позволить служащим «Ритци» со всем этим разбираться? Он старался хорошенько продумать варианты, но тут кинокритик из газеты «Гардиан» пришел к нему на выручку.
— А теперь успокойтесь, — сказал он, и шум стих.
— Думаю, самое время задать еще один вопрос.
После интервью Флин повел все еще не пришедшего в себя Бруклина к боковому выходу, усадил его в поджидавший лимузин и сел следом за ним. Не представляя, что же ему следует говорить, он попытался замять инцидент.
— Все было просто здорово, — заявил он, пока Бруклин, упираясь подбородком в руки, уставился в окно. Флин продолжил: — Конечно, эти выкрики с задних рядов были не очень приятным событием, но я не позволю им расстроить вас.
И снова Бруклин промолчал. Флин упорно продолжал:
— Я это к тому, что, несмотря на это происшествие, было очевидно, что всем очень понравился ваш фильм, и на мой взгляд вы великолепно провели пресс-конференцию.
Тут Бруклин медленно повернулся к Флину, засунул руку в карман своего длинного черного кожаного жакета и достал оттуда ручку и листок бумаги. Расположив его на коленях, он что-то тщательно на нем вывел и передал его Флину, а потом снова безмолвно уставился в окно. На листке было написано:
Прекрати ты свои разговоры, приятель.
Я слишком расстроен.
Флин свернул лист бумаги. Ему стало еще больше не по себе. Захотелось очутиться дома, чтобы ни минуты больше не находиться здесь в атмосфере ужасной неловкости. Но впереди был следующий день пресс-конференций, которые надо было организовать для Бруклина, хотя сейчас Флин даже думать об этом не мог. Все так хорошо шло, а теперь самомнение этого блестящего молодого режиссера было за какую-то долю секунды разбито вдребезги. Флин проклинал эту женщину, проклинал «Ритци», проклинал самого себя за то, что вообще согласился на все это с самого начала. Вот и его работа превращается в ночной кошмар. Двадцать минут до отеля они ехали молча. Флин чувствовал, что должен что-то сказать, поэтому сбивчиво произнес:
— Увидимся завтра утром, и прошу вас, не беспокойтесь об этом.
Бруклин, даже не взглянув на Флина, вышел из машины и громко хлопнул дверью.
Уже почти стемнело, когда Джорди и Молли вышли из ресторана, но, не желая завершать вечер, они прошлись вдоль Ковент-Гарден, останавливаясь, чтобы поглазеть на уличных актеров и на витрины магазинов, а потом направились в сторону набережной Виктории. Молли взяла его под руку, и они неторопливо прогуливались вдоль древней реки мимо богато украшенных фонарных столбов и скамеек. Джорди чувствовал, что, наконец, понял, что такое романтика:
— Это как в «Неосторожном»[38], — сказала Молли, глядя на реку.
— Что ты имеешь в виду?
— Фильм «Неосторожный». С Кэри Грантом и Ингрид Бергман. Она актриса или оперная певица или что-то в этом духе, а он городской делец. Они влюбляются друг в друга и после концерта идут гулять на набережную Виктории, прямо как мы сейчас. Это великолепный фильм, настоящая романтика. Хотя я смотрела его уже давным-давно.
Джорди за всю жизнь посмотрел только один фильм с участием Кэри Гранта, и все, что он мог вспомнить, так это то, как Гранта преследовал кто-то на биплане — вряд ли это был «Неосторожный».
Они пошли пешком обратно до Грин-парка. У станции метро Молли еще раз поцеловала его и сказала:
— Не сегодня. Но я тебе позвоню.
Они крепко обнялись, а потом она добавила:
— Спасибо тебе за чудесный вечер, — и ушла.
Джорди никогда в жизни еще не был так счастлив и решил прогуляться еще немного, потому что не хотел разрушать магии вечера, отправившись прямиком домой. Он дошел до станции метро «Виктория», а потом решил пойти к Слоун-сквер. Там он подумал, что мог бы еще прогуляться до Кинг-роуд, а потом решил, что и оставшуюся часть пути преодолеет пешком. Этим вечером, проходя мимо бесчисленного количества домов, по мириадам улиц и парков, которые все были такими разными, но прекрасными, мимо всех этих кафе, баров и ресторанов — всего, чем живет город, — Джорди решил, что Лондон — изумительное место.
Глава 11Холостяцкая вечеринка
Они слышали, как Бома громко и радостно хохочет в фойе гостиницы. Ни Флину, ни Джорди прежде еще никогда не доводилось бывать на холостяцких вечеринках, и они ждали этого события с нетерпением. «Как стыдно, что на Бому взвалили все хлопоты по организации вечеринки. Никто ему даже не помог», — размышлял Флин. Поправляя свои галстуки-бабочки и смокинги, они быстро и целенаправленно зашагали по коридору и услышали, как Бома в очередной раз рассмеялся.
Флин поморщился. Этот смех преследовал его на протяжении тех шести месяцев, когда они втроем с Бомой и Эдди снимали дом. На Флина снова накатило негодование по поводу богатства Бомы (тут он вспомнил и Джоша, урожденного виконта Барнсфордского), а еще его жутко раздражала вся эта идиотская буффонада. Он, наверное, никогда не поймет, что нашел в своем друге Эдди.