– Наташка? – не понял Леха.
– Да, та самая Наташка Смирнова – староста курса. Они поженились. Наташка родила сына. Но Коля продолжал жить в своем измерении, а она оказалась не готова к роли жены гения. Они развелись. Квартира была Наташкина, доставшаяся от бабушки. Она хотела разделить, но там и делить было нечего – крошечная однушка. Так что Коля просто ушел. Он бы не посмел судиться за три квадратных метра. Был по-настоящему честным, правильным, что ли. Но и категоричным – или черное, или белое. Трудно жить, когда не умеешь идти на компромиссы. А жизнь – это сплошные компромиссы.
– И куда он ушел? На улицу? – удивился Леха.
– Не сразу. Жил в комнатке, куда мы сейчас идем.
– А его ребенок? – удивленно спросил Леха. Он впервые слышал о том, что у Коляна, оказывается, были и жена, и сын.
– Мы списываемся с Наташей. Коля забывает поздравить сына с днем рождения. Он вообще про него, кажется, не вспоминает, – пожал плечами замглавного. – Она на него все еще обижена. Не понимает, почему он не смог жить обычной жизнью, заботиться о сыне, работать. А я не знаю, что ей на это ответить. Все, пришли.
– Коля! Открой! – замглавного постучал в дверь, которую было сложно различить в коридоре, она сливалась со стеной. Если не знать, не заметишь.
– Может, его там нет? – Леха прислушался.
– Больше ему некуда податься, – ответил замглавного и снова начал стучать.
– Взламывать будем? – уточнил Леха, поскольку дверь все еще никто не собирался открывать, да и звуков оттуда не доносилось.
– Будем. Не в первый раз, – ответил обеспокоенно замглавного. – Может, уснул? Он всегда спал как убитый. Хоть пушкой над ухом стреляй.
Леха отошел, чтобы примериться и выбить дверь.
– Подожди, – остановил его замглавного. – Потом замучаемся замки вставлять и объяснительные писать. Это все еще собственность редакции, так что главный устроит взбучку. Ему и так хватает неприятностей. Пойдем. Если Коля там, никуда не денется. А у тети Вали должен быть запасной.
– Кто такая тетя Валя? Почему я не знаю? – строго уточнил Леха, который считал, что знает в редакции всех и вся.
– Раньше здесь уборщицей работала, а до этого – официанткой. Она считала Колю чуть ли не родным сыном. У нее всегда был ключ от этой комнаты.
– И когда ты видел тетю Валю в последний раз? – уточнил Леха.
– Года два назад. Коля пропал на три дня, и мы взламывали дверь. Тогда и замок поменяли. Но дубликат я лично тете Вале отдал.
Замглавного уверенно шел по коридорам. У Лехи начала кружиться голова – он не понимал, куда они сворачивают, почему поднимаются по лестнице и опять спускаются. Не редакция, а лабиринт. Сюда можно туристов водить, приключение гарантировано – найди выход.
Наконец они спустились по очередной лестнице и через очередную почти незаметную дверь вышли во двор. Леха оглянулся. Типография справа. Значит, слева улица. Замглавного нырнул в какую-то подворотню. Леха готов был поклясться, что ее тут никогда не было. Он миллион раз проходил мимо, но никогда не видел этой арки.
Замглавного свернул в узкий проем в стене. Леха протиснулся следом, коря себя за невнимательность. Как он-то мог не знать, работая здесь столько лет? Считай, его территория, его ответственность.
– Не переживайте, этот двор знают только совсем старожилы. Раньше тут все было по-другому, – замглавного будто прочел его мысли. – Стояла кондитерская, мы из школы в нее сбегали. А еще пункт выдачи спецзаказов. И мастерская по ремонту обуви. Только она и осталась. Все сотрудницы сюда обувь сдавали – краску подновить, новую молнию на сапоги вшить, каблук починить. Дядя Жора мог из любой обуви «дизайн сделать». Сам так говорил: «Тебе починить или дизайн?» Конечно, все хотели дизайн. Дядя Жора делал ювелирную работу – мог так перетянуть новой кожей старый сапог, что тот лучше прежнего становился. А каблуки… Он чувствовал женщин. Видел их. Если считал, что каблук выше нужного, мог и отрезать. Все наши женщины летали по коридорам, если к туфлям приложил руку дядя Жора. Специально каблуки ломали, чтобы сдать в починку. После его ремонта – никаких мозолей, никаких страданий. Самые узкие туфли он умел превратить в тапочки. Бегай куда захочешь. Хоть по этажам целый день. Великий был сапожник. Его все любили, обожали. Он нашему бывшему главному такой внутренний каблук вшил, что тот на пять сантиметров вдруг вырос. Все удивлялись, откуда такой трюк? А это дядя Жора придумал, чтобы главный чувствовал себя уверенно – тот всегда страдал, что ростом не вышел и ниже даже собственной секретарши. А как в ботинках дяди Жоры начал ходить, так мужчиной себя осознал.
– О, Юрик, дорогой, ты, когда здесь оказываешься, говоришь с акцентом. – Из задней комнаты выглянула женщина.
– Я еще ничего не успел сказать, – улыбнулся замглавного и тепло ее обнял.
– Значит, я слышу, как ты думаешь, – ответила та. – Только опять мне не говори про Нику. Все хорошо с ним. Замерз немного, но отогрелся. Спит, не буди его.
– Нику? – подал голос Леха, который ничего не понимал.
– Колян, Коля. В этом доме его всегда называли Ника, – объяснил замглавного.
– Юрик, ты пришел с другом? Вы голодные? Тогда идите мойте руки, и за стол.
– Да, тетя Валя, это Алексей, наш друг, – представил его замглавного.
– Алехан? Встань вот сюда, под лампочку. У тебя нет родственников в Армении? Наверняка есть. Как называла тебя твоя бабушка? Не помнишь? Почти никто не помнит.
– Тетя Валя у нас как тест на родство, – рассмеялся замглавного, – хочешь найти родственников в Армении – обратись к тете Вале, она тебе пятиюродных братьев отыщет.
– Юрик? – тихо спросил Леха, когда они мыли руки в крошечной ванной.
– Юрий, но тетя Валя всегда меня называла Юриком, – ответил замглавного.
– Мальчики, еда остывает! Юрик, ты знаешь, как я это не люблю! – крикнула из комнаты тетя Валя.
– Все, пойдем. Главное – ешь побольше и не отказывайся. Иначе тетя Валя тебя кухонным ножом зарежет, – со смехом дал инструкцию замглавного. Леха только сейчас узнал, что у него было имя – Юрик, Юрий. Сколько лет работал и даже не поинтересовался, как зовут-то? Замглавного и замглавного. Да и не общались они особо до сегодняшнего дня.
– Вы на службе? – уточнила тетя Валя.
– Да, – кивнул Леха.
– Тогда вам полегче. – Она плеснула в рюмку из графина.
Леха глотнул и перестал дышать. Напиток оказался слишком крепким и таким же невероятно вкусным – с запахом трав и специй.
– Это тархун, – пояснила, смеясь, тетя Валя, – сама делаю.
– Если это полегче, тогда что покрепче? – спросил, отдышавшись, Леха.
– Вот это. – Тетя Валя налила в рюмку из другого графина.
Леха выпил и забыл, где находится. Вдруг стало тепло и спокойно. Напиток не падал сразу в желудок, а растекался по сосудам, согревая. Ему стало так хорошо, как было только в детстве, в деревне, когда он буквально жил во дворе, ел когда придется, спал где придется. И обедал на старой маленькой летней кухоньке, где бабушка всегда оставляла для него хлеб, молоко, творог. Еще вдруг до одури захотелось спать. Тоже как в детстве. Уснуть на ходу, в один момент, как засыпают котята и щенята, распластавшись в смешной позе. Он и уснул.
Проснулся утром от стука настенных часов. Так же как в детстве, на той самой летней кухоньке, где стоял старый продавленный диван. На самом удобном матраце Лехе не спалось так сладко, как на том диванчике. И тут же засосало под ложечкой от голода – на кухне явно что-то жарилось. От запахов можно было или умереть, или возродиться.
– Али, ты проснулся? Давай за стол. Потом зубы почистишь! – услышал он голос тети Вали.
Леха съел целую сковороду яичницы, заправленной зеленью, помидорами и еще чем-то невозможно вкусным. Тетя Валя сидела и смотрела, как он ест. Леха забыл о том, что хотел в туалет, почистить зубы, принять душ. Сидел и ел, будто голодал неделю, пил крепкий кофе, сваренный в турке, и не знал, за что ему такое счастье.
– А где замглавного? – спросил он.
– Кто? – не поняла тетя Валя.
– Я не знал, что его зовут Юрий. Никто, кажется, не знал, – ответил Леха.
– Юрик, он всегда был Юриком, – ответила с нежностью в голосе тетя Валя. – Он здесь вырос, у нас. Такой был ранимый, дерзкий. Вроде бы уже борода росла, жизнь учила, а он оставался нежным мальчиком. Он ел как и ты. Всегда был голодным. Мой Жорик его учил каблуки делать. Говорил, если уволят, мы его себе возьмем как приемного ребенка, сына. Ты умеешь делать каблуки?
– Нет.
– Если умеешь что-то делать руками, выживешь. Надо уметь чинить, латать, строить, – заметила, улыбаясь, тетя Валя.
– Это ваши работы? – Леха потрогал пальцем скатерть, связанную крючком, – у его бабушки была такая. Потом заметил вышивку на подушке, явно самотканый ковер на полу.
– Ну а чьи еще? – рассмеялась тетя Валя. – Мой Жорик с туфлями и набойками разговаривал, а я вот с нитками общаюсь. У каждого свои собеседники. Я иногда его ревновала – он так нежно с туфлей обнимался, как со мной никогда! Можешь не верить, но они его слушались – растягивались, где надо, косточки скрывали, от мозолей уберегали. Такой талант был у моего Жорика. А у меня вот – нитки. Любую чувствую. Что хочешь могу сплести. Однажды я вашему главному на день рождения икону вышила – Николая Чудотворца. Долго вышивала. Так он заплакал, когда ее увидел. На стену повесил, а потом выбросил на помойку.
Я спросила, почему выбросил. Мне было обидно, да. Очень больно. А он сказал, что не смог с ней в одном кабинете находиться. Мол, мой Николай видел его насквозь и сверлил взглядом. Я спросила: «Зачем выбрасывать-то? Можно было отдать в добрые руки. Подарить тому, кто верит». А он ничего не ответил. Понимаешь? Сделал гадость и не ответил. На помойку мою работу выбросил, как потом книги с автографами выбрасывал из библиотеки. Если бы не он, Ника бы с ума не сошел. Не стал бы бездомным. И Семен бы был в порядке. Где он сейчас? Главный знает? Наверняка знает, только делает вид, что не в курсе. В психушке Семен. Я его навещаю иногда. Он так похудел. Слушай, их совсем там не кормят. Пижама болтается, как на пугале. Смотреть страшно. Он и есть боится. Говорит, они лекарства в еду подмешивают. В последний раз я его еле накормила – сама кусок съедала, он наблюдал, потом соглашался проглотить. Тяжело мне там. Любому тяжело будет, когда видишь, как человек в помидор превращается.