– Саныч? – спросил Леха, заранее зная ответ.
– Да умер. Три года назад. Сердце остановилось. В фитнес-клубе. Упал и умер, – ответила Ирина Михайловна.
– А Рита? Ваша Рита? – Леха боялся, но все же решил спросить.
– Она еще тогда уволилась. После всего, что произошло. Сказала, что не сможет сюда приходить каждый день и делать вид, что ничего не было. Леш, и ты не ходи, здесь всё, с одной стороны, как раньше, а с другой – всё по-другому. Не береди прошлое. Не нужно. Ни тебе, ни кому другому.
– А Даша, которая…
– Стала ведущим обозревателем, – хмыкнула Ирина Михайловна, – ценный сотрудник. Ходит с такой короной на голове, что диву даешься. А чего ты ожидал? Справедливости? Честности? Верности? Я тебя умоляю. Знаешь, я даже рада, что меня на пенсию выпроводили. Сама не могу здесь больше оставаться. И ты правильно сделал, что уволился. Рада была тебя видеть. Точно не нужна ваза? Нет? Вот и что мне с ней делать…
– Давайте я вас подвезу, – предложил Леха.
– Нет, дорогой, не надо. Уезжай отсюда. Гиблое место. Судьбы ломает. – Ирина Михайловна пошла к метро.
Еще через год Леха, проезжая мимо, увидел, что на месте типографии светится вывеска ресторана, а в редакции появились сторонние фирмы – туристические, нотариальные. Целые этажи пошли под сдачу в аренду. А еще позже здание рядом снесли и собирались построить новое, вроде как гостиницу. Потом еще одно уничтожили до фундамента, ходили слухи, что под элитный дом. От парковки, которой руководил Леха, ничего не осталось. Появились новые, официальные. Его лучшие годы жизни вырывали с корнями, уничтожали. Леха работал таксистом и старался не брать заказы в том районе. Ему становилось физически больно проезжать по тем улицам, переулкам. Родным, знакомым до последнего дома… который… того уже нет и этого нет. Там шлагбаум – не проедешь, здесь – новый знак, одностороннее движение.
Однажды он принял заказ на доставку – забрать и привезти коробку. Что его толкнуло взять заказ, он не знал. Но поехал, долго плутал в переулках, проклял все. Наконец забрал заказ и повез по адресу. Доставка значилась до двери.
– Катя? – ахнул он, увидев женщину, стоявшую на пороге.
– Да, спасибо, расписаться надо? – та его не узнала.
– Нет, ничего не надо.
– Кто это? – услышал он голос из комнаты. Замглавного.
– Твои ботинки! Надеюсь, ты когда-нибудь их выбросишь! – рассмеялась Катя. – Спасибо. Вот. – Она дала чаевые.
За ее спиной появился ребенок, смешной, мальчик.
– Отойди от двери, здесь дует, – сказала Катя сыну.
– Значит, все случилось так, как и говорила тетя Валя, – тихо сказал Леха. – Вы ему по судьбе.
– Что? – Катя не расслышала и переспросила.
– Ничего. Всего вам доброго, – сказал Леха.
– И вам, – ответила та.
Во всем виноват Витек
– Да я сам чуть с инфарктом не свалился! – рассказывал Александр, объясняя опоздание почти на четыре часа. Он работал помощником-водителем-секретарем – правой и левой рукой у большой начальницы. Та, надо признать, была строгой, но справедливой. Сплеча не рубила, давая возможность объясниться. Слушала с интересом, кивала, после чего следовало или последнее предупреждение, или немедленное увольнение. Александр знал, что начальнице лучше не врать вообще, даже в мелочах. Говорить как есть, пусть хоть ужасный позор, но правду.
Он тяжело вздохнул. У него как раз был случай «ужасного позора».
Больше всего на свете Александр любил свою дочь Аньку. Души в ней не чаял и готов был сделать все, что та пожелает. Анька очень любила животных, поэтому в разные годы Александр воспитывал улиток-ахатинов, которые откладывали яйца быстрее, чем он успевал вернуться с работы. Улитки размножались, морозилка в холодильнике была забита улиткиными яйцами, которые Александр сначала замораживал, чтобы наверняка избавиться от незапланированного потомства, а потом уже утилизировал.
Он лично донес хомяка, то есть хомячку Шушу, многодетную мать, рожавшую исправно и не пойми от кого, учитывая, что в зоомагазине клялись, что второй хомяк, Муша, – точно девочка. Мушу Александр отвез к ветеринару, который подтвердил – девочка.
– Тогда почему Шуша опять беременна? – спросил Александр у ветеринара. Тот пожал плечами.
У Шуши вдруг развилась опухоль на щеке, потребовалась операция, послеоперационный уход и так далее. Анька безутешно плакала и умоляла папу вылечить Шушу.
– Я так надеялся, что она не переживет наркоз! – рассказывал он начальнице. – Я бы не пережил! А она опять бегает и, кажется, опять беременная! Да ей врачи давали максимум неделю! Я ждал, честно. Прошло уже два месяца! Живет, зараза! И у нее есть личная жизнь! У нас с женой – нет, потому что эти твари по нашим головам бегают, лежат, спят. Да я столько не жру, сколько они! А сколько все это стоит, я вообще молчу. Мне кажется, я только на них и работаю. Хомякам новая клетка понадобилась – пожалуйста. А мне новый костюм не понадобился? Или хотя бы новый галстук! – Александр закатил глаза.
– Так, ближе к делу. – Начальница оборвала рассказ про личную жизнь грызунов и своего подчиненного.
– Так я совсем близко! – в отчаянии воскликнул Александр. – Анька давно просила завести собаку. Ну умоляла просто. Вы помните, да? Я еще отпрашивался с работы, чтобы съездить в питомник.
– Помню, это было лет пять назад, – кивнула начальница.
– Ну вот, Витек во всем и виноват! – отчего-то радостно сообщил Александр.
– Витек? – уточнила начальница.
– Вито, его официально зовут Вито. У него такая родословная, что стоила мне зарплаты. Но Анька так хотела шпица! Этого, померанского. Который на медвежонка похож. Нам, думаю, бракованного подсунули. Дурной на всю голову. Ссыт везде. Нормально не может задрать лапу. Встает на передние и топает. Попутно ссыт. А еще мойка и стрижка особенная. Слушайте, я так часто не стригусь, как он! Но Анька его любит. И вот эта зараза покрасилась в розовый. И Витька заодно. Я сказал, что, пока оба не отмоются, из дома не выйдут!
– Зараза – в смысле Анька? – уточнила начальница.
– Ну да! У них сейчас такая мода – краситься то в розовый, то в сиреневый. Моя-то только пряди выкрасила, зато оторвалась на Витьке. Хвост ему в розовый цвет перекрасила, а морду – фиолетовым и пятнами. Чтобы селфи сделать и выложить в соцсети. Прикол такой.
– Понимаю, – кивнула начальница. – Подростки. Тяжелый период. И что?
– А то, что меня чуть кондратий не хватил, когда я это чудище увидел! Хоть бы предупредили. Я ж решил, что у меня эти, галлюцинации, раз я собаку разноцветную вижу. И не пью ведь. Так хоть не было бы обидно. Ну, поймал белку, в смысле собаку. Понятно. Но я ж не так отдыхаю! Я охотник! Ну вы знаете! В лес ухожу, постреляю в воздух, так вроде пар выпущу. Ну, может, зайца зацеплю случайно.
– Знаю, – подтвердила начальница. – И что?
– Ну, воскресенье. Я в лес собираюсь – камуфляж, ружье, то, се. Как всегда. Мужики уже ждут. У нас компания. И вдруг Анька просит меня с Витьком выйти погулять. По-быстрому. Мол, он давно терпит, а она не может. Ресницы еще не накрасила. А если ее увидят без ресниц? А вдруг Толик увидит? Это ж позор. То есть меня можно во двор с этим чудищем выставлять, а ей без ресниц никак.
– Толик – это кто? – уточнила начальница, любившая конкретику и ясность в любых вопросах.
– Да одноклассник Анькин. Живет в соседнем подъезде. Анька в него влюбилась, – отмахнулся Александр. – Я ей сто раз говорил, что этот Толик – дебил с одной извилиной, и то – прямой. В заднице.
– Александр, выбирайте выражения, – поджала губы начальница.
– Да, простите. В одном месте. Но как ей объяснить, что этого Толика она потом и не вспомнит! – воскликнул Александр.
– Как знать, как знать, – покачала головой начальница. – Я свою первую любовь очень хорошо помню.
– Наверняка ваша первая любовь не был дебилом, – заметил Александр.
– Был, еще каким, – улыбнулась начальница. – Девочки, как правило, влюбляются в неподходящих мальчиков.
– Вот и Анька моя говорит, что я ничего не понимаю! – сокрушенно подтвердил Александр.
– Так, давайте вернемся к собаке, – строго велела начальница.
Как рассказал Александр, он взял Витька и вынес во двор. Надеялся, что их никто не увидит, но, как назло, весь подъезд прилип к окнам и комментировал в форточки. Витек делать свои дела не хотел, а мужики ждали. Подъезд упражнялся, кто лучше пошутит.
– Ну и что мне оставалось? Я засунул Витька за пазуху и поехал на охоту. Мужики поржали, но сказали, что нормально – вдруг чему полезному пес научится. Наши многие тоже с собаками выезжали, – продолжал Александр. Начальница уже чуть не плакала, едва сдерживая смех. – У Сереги – овчарка Лора – красотка, умная, зараза. Смотрит так, будто видит тебя насквозь. У Кирюхи вообще бультерьер, но бракованный. Помешали с чем-то или просто неудачный в помете. Не злой совсем, добродушный, но страшный как сто чертей. Посмотришь, и сразу драпака хочется задать, чтобы эта псина в тебя не вцепилась. А он ласковый, как щенок, ну дурында дурындой. У Анатольича вообще русская гончая. Она всех, кто ниже ее ростом, воспринимает как добычу. Когда она моего Витька увидела, я думал, сразу сожрет нафиг. Витек сразу обоссал меня под курткой, сволочь такая. Но я его понимаю, сам бы обоссался в такой ситуации.
После первого же выстрела у Витька случился нервный срыв.
– Я смотрю, он замер и не двигается. То ли в обмороке, то ли с сердечным приступом! – признался Александр. – Ну я его начал трясти как тузик грелку, и так, и сяк переворачивал. Наши собаки вообще в шоке были. Они же не знали, что с собаками так можно! Кирюхин бультерьер вообще пропоносился на нервной почве. Серегина Лора упала в обморок, но стоя. Только рот открыла от ужаса. Говорю же – красотка, зверь, а не собака. Гончая Анатольича перестала капать слюной, тоже слегка прифигела. Ну я трясу своего Витька, а тот в полной отключке. Массаж сердца ему сделал. Мужики уже перестали ржать, говорят, делай ему реанимацию рот в рот, иначе жена убьет, дочь не простит. И всем кирдык будет. Ну, я хлебнул водки и… В общем позор. Мужики клялись, что никому не расскажут, но растрезвонили, естественно. Мне теперь во двор страшно выходить – все соседи интересуются, как это я Витьку рот в рот искусственное дыхание делал. – Александр замолчал. Начальница тоже молчала, пытаясь удержаться от всхлипов хохота. – Анька счастлива, – сказал наконец Александр. – Она меня так обнимала и целовала… Как в детстве, когда была совсем мелкой и вешалась на шею. Я Витьку от такого счастья чуть снова реанимацию не устроил. Но он от меня шарахается и убегает. Еще и ссыт где попало. Ну что, уволите?