– Ох, детка… – тетя Манана не нашлась, что ответить.
– Да, там спецзаказ. Клиенты хотят ваше лобио, – Ника заглянула в блокнот.
– Хорошо, сделаю. Мне надо успокоиться. – Тетя Манана встала и начала повязывать фартук. Ей дарили много фартуков, целая коллекция собралась, но она любила старый, еще бабушкин. Тот, который повязывался на талии и не доходил до груди.
– Продаем лобио! От тети Мананы! – убежала руководить официантами Ника.
Тетя Манана стояла над плитой, добавляла специи, пробовала. Ее отец любил поострее. Ему всегда клали на тарелку красный острый перец, он ел его вприкуску. Даже не морщился. Мама любила кинзу, клала куда надо и куда не надо. А Манана с той же страстью любила тархун. Он и стал ее главным ингредиентом – и к рыбе, и к мясу. Туристы не понимали, что за удивительный вкус.
Когда тетя Манана готовила, ей всегда хорошо думалось. Да, Ника умница. Она говорила, как называется тот человек, который продавать умеет. Да, маркетолог. Ника могла продать что угодно. Вот сейчас приоткрыла дверь и позволила клиентам фотографировать и снимать на видео, как тетя Манана готовит свое знаменитое лобио. И все думали, что это шоу – только для них и только сегодня. Тетя Манана невольно улыбнулась – Ника заставила ее несколько раз репетировать этот спектакль, – как и когда лучше открыть дверь, на какое именно расстояние, как сделать, чтобы тетя Манана выглядела в кадре звездой кулинарного шоу.
– Вы не против? – спросила Ника.
– Если ты считаешь, что так правильно, то не против, – согласилась тетя Манана. Именно Ника сделала ставку на кухню Мананы, на ее личность, а не на заведение. Все хотели увидеть знаменитую тетю Манану, попробовать ее коронные блюда. Поэтому и выстраивались в очередь.
Тетя Манана добавляла специи, а думала о Лазо – своем младшем сыне, который опять что-то уронил в зале. Ника быстро бросилась решать проблему. Ему там совсем не место. А где место? Он так и не определился. Тетя Манана ничего не могла поделать. Со всеми умела управляться, кроме Лазо. Нет, она его не жалела, просто хотела, чтобы он был счастлив. Да, она желала счастья и Нике, и Резо с Лолой. Но Лазо был больше похож на нее, чем на мужа. Резо был копия отец. Гиви ни о чем не мечтал, не хотел чего-то большего, довольствовался тем, что имел, – овощной лавкой. А Манана всегда хотела чего-то большего. Кафе, например, магазин дизайнерской одежды, цветочную лавку – не важно. Но Гиви ее не слышал. Не принимал. Опускал на землю. Твердил, что овощи приносят доход, а ее мечты – сплошное разорение. Не сбудется, не получится.
– Можно хотя бы попробовать, – упрашивала мужа Манана.
– Нет. На твои фантазии нет денег, – отрезал тот. – Занимайся семьей. Ты не знаешь, как устроен бизнес.
– Не знаю, но могу узнать, разобраться, – твердила Манана.
– Что ты о себе возомнила? Кто с тобой будет разговаривать? – кричал Гиви. – Это мое помещение. Я им владею. Скажи спасибо, что я могу содержать семью.
Манана не спорила с мужем. Знала, что бесполезно. Он всегда указывал ей на место, будто она собачонка – сиди в будке и не вылезай, пока не позовут. Гиви всегда был властным, жестким. Но он был ее мужем, ее судьбой. Так она считала до того времени, пока чудом не забеременела в сорок пять лет. И тогда она решила, что Гиви – не ее судьба, не ее приговор, и не ему решать, что ей делать с ребенком. Он его не хотел, а она хотела. И пошла наперекор мужу. Впервые в жизни. Наверное, этого он и не вынес – что его контроль, ее зависимость вдруг исчезли. Многие не принимают перемены в жизни. Гиви не смог. Поэтому предпочел умереть, не вытерпев под боком жену, считавшуюся уже старой для родов и младенца. Пересуды за спиной – почему сейчас, а не раньше? Он ли отец ребенка? Да и как можно заводить детей в таком возрасте? Это даже неприлично. Ладно бы от молодой. Но неужели у них до сих пор есть отношения?
Манана не могла простить мужу, что он не встретил ее из роддома – наслушался сплетен, не поверил в отцовство. Старший, Резо, был копия отец – уже родился с черными волосами, носом, подбородком отцовским. Маленький Лазо был похож на мать – нежный светлый пушок на голове, красивое кукольное лицо. Пупсик, честное слово. Никакого носа и подбородка. Не ребенок, а картинка, ангел. Манана тоже была такой в младенчестве – глазки, губки, кудряшки. Такой ребенок Гиви был не нужен. Он посмотрел на него и не взял на руки. Манана всю свою любовь отдала Лазо. Для мужа у нее осталась только горькая обида, больше никаких чувств. Она не пыталась убедить Гиви, что Лазо – это чудо, его сын, еще один. Если он этого сам не понял, то бесполезно разговаривать. Да и на разговоры и объяснения времени не хватало – Лазо ел не по часам, а когда захочет. Манана кормила его по требованию, что тоже было нарушением всех правил и норм для кормящих мамочек. Она спала, когда спал Лазо, и не готовила ужин для мужа. Она гуляла с коляской, забывая погладить рубашку для Гиви, и ее это вообще не беспокоило. Она жила для сына, а не для мужа.
Резо, как ни удивительно, был очень рад рождению младшего брата. Играл с ним, возился, как дети возятся с щенком или котенком. Резо, в отличие от отца, был мягким, нежным, податливым. В нем была бесконечная доброта. Если он и считал, что мама сошла с ума, то никак это не выказывал. Наоборот, поддерживал, как мог. И когда умер Гиви, постарался заменить брату отца. Не только играл и делал уроки, но и мог одернуть, если Лазо, заигравшись, начинал вести себя чересчур шумно. Но даже он говорил маме, что Лазо другой – то плачет, то вдруг смеется. Переменчивый. Резо иногда не справлялся с братом, который то сбегал из школы, то вылезал в окно дома.
– Мама, поговори с ним, – просил Резо, – он меня не слушает.
Манана кивала. Говорила, что, если Лазо еще раз сбежит, она его найдет и вот не знает, что сделает. Потому что сил уже никаких нет. И если он еще раз расстроит Резо, то она тоже Лазо найдет и вот не знает, что сделает, потому что так поступил со старшим братом. Младший сын кивал и обещал, что больше не будет. Манана знала, что будет, потому что он по-другому не мог. Не мог просто смириться и подчиниться. Он искал свой путь. И счастье, что искал его в молодости, а не как Манана, в свои годы, когда у нее вдруг открылись глаза, а заодно и появились чувства, желания. Она вдруг захотела жить. В ее возрасте у женщин это было не принято, но Манана решила, что имеет право – муж умер, двоих сыновей она вырастила, старшего хорошо женила. Кто посмеет сказать, что неправильно себя вела? Никто. После смерти мужа его лавка, точнее, помещение, перешла во владение Мананы. И она решила сделать из него кафе, чтобы стереть память Гиви и из своей памяти, и из памяти всех, кто покупал в лавке овощи и фрукты.
Резо, казалось, нашел свое место – жарил мясо. Лола тоже оказалась из тех, кто не ищет, не мечтает. Ей нравилось тесто. Они с Резо подходили друг другу. Гиви тоже нравились овощи. Или он делал вид. Чего хотел на самом деле? Манана так и не узнала. Никогда не спрашивала, он и не пытался с ней поговорить. Они были супругами, но друзьями так и не стали. Гиви мог молчать сутками, уйдя в себя. Лазо не такой. Всегда кричал. Что не по нему – сразу истерику закатывал. Резо в детстве был идеальным ребенком – спокойным, послушным, без проблем. Лазо же вечно «все устраивал», как называла это Манана – то лежал на лестнице, не желая подняться, то учинял переполох в детском саду, подговорив всех детей не спать в тихий час. Он то плакал, отталкивая руки Мананы, которая хотела успокоить сына, то вдруг становился ласковым, нежным, прижимался к ней. Резо радовался любому подарку, Лазо все сразу же ломал. Резо все хранил, ничего никогда не терял, Лазо каждый день возвращался то без шапки, то без кроссовок. Манана гадала: почему Гиви умер? Как мог оставить ее с двумя детьми, которых надо было еще поднимать? Разве она может умереть, пока не пристроит Лазо? Пока не найдет ему невесту, способную выдержать его душу? Нет, не имеет права. Тогда почему Гиви позволил себе умереть? Взвалить на нее все это? Разве ему есть прощение? Тетя Манана приходила на могилу мужа и каждый раз спрашивала: «За что ты так со мной? Почему не смог удержать внутренних демонов или кто там тебя беспокоил? Мог бы хотя бы рассказать. Зачем было умирать? Я тоже не могу, сил нет, но у меня нет права даже заболеть».
– Манана! Я его уволю! – ворвалась на кухню Ника.
– Что опять случилось? – Манана помешивала лобио. – Готово!
– Отлично! – радостно воскликнула Ника и убежала.
Официанты отнесли блюда. Из зала донеслись восторженные комментарии.
– Тетя Манана, спасибо! – залетела на кухню Ника. – Лола, твои черные хачапури – это что-то. Все их хотят.
– Может, сделать черный наполеон? – тихо спросила Лола.
– Это что? – Ника замерла.
– Если всем так нравится есть черное, я могу подмешать активированный уголь в наш наполеон, – ответила Лола.
– Лола, ты гений! Давай, сделай. Я точно смогу это продать. Станет хитом сезона! – воскликнула Ника.
– Вообще-то я пошутила, – заметила Лола.
– А я вообще-то нет. Делай свой черный наполеон!
Лола посмотрела на тетю Манану. Та пожала плечами. Мол, Нике виднее. Надо делать, если она так говорит.
Когда ресторан закрывался, Лола варила тете Манане кофе. Она садилась за столик перед окном и смотрела на улицу. Думала о чем-то своем.
– Попробуйте, – Лола поставила перед ней тарелку с халвой.
– Очень вкусно, – ответила, попробовав, Манана.
– Что тут у вас? – подскочила Ника.
– Халва. Для тети Мананы сделала, – ответила Лола.
Ника, попробовав, объявила, что завтра хочет не только черный наполеон в меню, но и халву.
– Я не успею, – ответила Лола.
– Тогда послезавтра! – заявила Ника.
Тетя Манана в этот момент листала меню. Оно не менялось годами, но Ника сказала, что надо вносить изменения. Люди хотят не только есть, но и удивляться.
– Вот сейчас я, Ника, так удивилась, что у меня рот открылся, – ткнула пальцем в меню тетя Манана. – Почему у нас свекольная ботва столько стоит? Она столько не стоит!