Среди опасностей, подстерегавших путешественников на пути в Голландию, в «Истории Петра Первого» упоминается риск встречи в море с французскими каперами. Так немцы в те времена называли пиратов – французских корсаров, получивших право от верховной власти захватывать торговые суда неприятельского государства. Впрочем, каперы-корсары особо не разбирались и нередко захватывали корабли нейтральных государств. Но Петр торопился в Голландию.
Вероятно, чтобы не привлекать к себе внимания, он на маленьком судне в сопровождении семи дворян отправился в Амстердам, и лишь спустя четырнадцать дней туда прибыло посольство. Благополучно ли добралась основная группа, неизвестно. Во всяком случае, о стычках с пиратами сведений не было.
Как сообщает историческая хроника,
…приехав, нарядился он со своею свитою в матрозское платье и отправился в Саардам (Заандам; т. е. то место, куда мы приехали с А.И.) на ботике; не доезжая, увидел он в лодке рыбака, некогда бывшего корабельным плотником в Воронеже; Петр назвал его по имени и объявил, что намерен остановиться в его доме. Петр вышел на берег с веревкой в руках и не обратил на себя внимания. На другой день оделся он в рабочее платье, в красную байковую куртку и холстинные шаровары и смешался с прочими работниками. Рыбак, по приказанию Петра, никому не объявил о его настоящем имени, Петр знал уже по-голландски <…> упражнялся с утра до ночи в строении корабельном. Он купил буер и сделал на нем мачту (что было его изобретением), разъезжал из Амстердама в Сардам и обратно, правя сам рулем, между тем как дворяне его исправляли должность матрозскую. Иногда ходил закупать припасы на обед, и в отсутствие хозяйки сам готовил кушание. Он сделал себе кровать из своих рук и записался в цех плотников под именем Петра Михайлова. Корабельные мастера звали его Piter Bas, и сие название, напоминавшее ему деятельную, веселую и странную его молодость, сохранил он во всю жизнь.
Под звук постукивающей палки А.И. мы входим внутрь, в голландский дом, где останавливался в Заандаме Петр Первый, но звук не гулкий, как бывает в просторных помещениях, а какой-то глухой, стесненный.
Взгляд тут же упирается в старую бревенчатую конструкцию, которую отделяет от кирпичной стены чуть больше метра. Потемневшее от времени дерево стен и пола, окна тускловаты – вероятно, из слюды.
Неожиданно выглядит спальня Петра – размером с платяной шкаф с дверцей. Трудно представить, как он там со своим двухметровым ростом мог разместиться. Экскурсовод поясняет: в таком шкафу обычно спали полусидя, часто не раздеваясь. Почему полусидя? Опасались пожара, грабителей, последствий неумеренных застолий?
Хронология пребывания Петра в Заандаме, изложенная в голландских источниках, несколько иная: прибыл он сюда 18 августа, в воскресенье, а на следующий день с утра направился в лавку Якоба Оомеса, где приобрел столярные инструменты: пилу, сверло, топор. И с этого же дня начинает работать на корабельной верфи. В свободное время осматривает местные фабрики, мастерские, посещает семьи работавших в России мастеров. Однако слух о прибытии русского царя быстро распространился по окрестностям. Многочисленные посетители настолько утомили Петра, что спустя неделю после своего прибытия на небольшом паруснике (буере), купленном здесь же, он отбывает в Амстердам. Так утверждают голландские хроники.
В мемуарах Смирновой-Россет (фрейлины русского императорского двора, дружившей с А.С. Пушкиным) приводится разговор, за достоверность которого публикатор поручиться не может, однако выглядит этот исторический анекдот достаточно правдоподобно. Якобы император Николай I сказал Пушкину: «Мне бы хотелось, чтобы король Нидерландский отдал мне домик Петра Великого в Саардаме». Пушкин, которого из России за границу не выпускали, не то в шутку, не то всерьез на это ответил: «Государь, в таком случае я попрошу Ваше Величество назначить меня в дворники». Государь рассмеялся и сказал: «Я согласен, а покамест назначаю тебя его историком и даю позволение работать в тайных архивах».
«История Петра Первого», к которой получил доступ А.С. Пушкин, свидетельствует о том, что Петр провел в Заандаме полтора месяца; после переехал он в Амстердам и, наняв близ Адмиралтейства домик, жил в нем под именем корабельного мастера. Тут заложил он собственными руками шестидесятипушечный корабль и ежедневно ходил на работу с топором за поясом.
Как видим, голландские свидетельства о пребывании Петра в королевстве Нидерландов и данные, почерпнутые Пушкиным в архивах, расходятся.
Уже много позже мне попалась книга современного английского историка Мэтью Андерсона, собравшего большой материал о Петре Первом и, в частности, о Великом посольстве. Как бы взгляд другой стороны.
В его описании Великое посольство не только представило Петра официальной Европе, но и позволило европейцам бросить первый поверхностный взгляд на российского правителя.
В европейских странах, которые он посетил, к Петру отнеслись по-разному. У одних вызывала восторг его энергия, любознательность в сочетании с врожденной интеллигентностью. Но наибольший интерес к Петру проявил папский нунций – постоянный дипломатический представитель папы римского. Он намеревался обратить в католичество сначала русского царя, а вслед за ним и население России. Однако Петр охладил его напор, отказавшись от этой идеи.
Иные отмечали сильное увлечение молодого царя и его окружения спиртным, как пишет историк, «поразительное даже по стандартам того некритического века». И еще в памяти многих, с кем ему приходилось встречаться, осталась искажавшая его лицо судорога в моменты напряжения. Утверждают, что он был обречен на это до конца своей жизни.
Совсем по-другому в книге выглядит встреча русской миссии с Кёнигсбергским курфюрстом. Действительно, посольство встречали с почестями и салютом орудий. Но в официальном документе раскрывается подлинный смысл инкогнито Петра, которое на самом деле оказалось на руку европейским правителям того времени. Вовсе не по наивности курфюрст задавал вопрос послам о государе, хотя прекрасно знал, что Петр стоит рядом с ним. Очевидно, это был понятный всем, принятый в те времена дипломатический способ неофициально познакомиться, завязать контакт, может быть, лучше узнать оппонента, избежав при этом каких-либо обязательств, которые могли бы впоследствии быть неверно истолкованы в соседних государствах.
В книге можно встретить и весьма язвительные замечания по поводу Петра. Так, австрийский представитель в Лондоне информировал Вену о том, что русский царь, стало быть, намеревается цивилизовать своих подданных, сделав их всех моряками. Епископ Солсбери выразился о Петре еще хлеще – в том смысле, что он скорее предназначен природой быть судовым плотником, чем великим князем.
Отзывы европейских дам о молодом царе были гораздо благосклоннее, чем мнение епископа и австрийского посланника. Одна из них, вдова курфюрста Ганноверского, после встречи с Петром в Германии в своих письмах восхищалась его внешностью, живостью ума, правда, удивлялась, узнав, что русские, танцуя, принимали жесткий китовый ус корсетов немецких дам за их ребра.
В своей книге Мэтью Андерсон порой противоречит себе, высказывает весьма спорную мысль о том, что поездка Петра в европейские страны не слишком расширила его интеллектуальные горизонты, поскольку, дескать, в то время наука и политика его мало интересовали.
Эти утверждения не соответствуют фактам, которые сам автор и приводит в этой книге. И тем более свидетельствам тех, кто сопровождал Петра и имел возможность и наблюдать за ним во время поездки. На самом деле в Голландии Петр встречался с разными учеными, приобрел уникальные для того времени оптические приборы, зарисовывал незнакомые ему орудия земледелия, расспрашивал и записывал о них в своем дневнике. Также хорошо известно, что Петр планировал создание в России Академии наук и устройство энциклопедического музея по примеру того, который он увидел в Голландии. Впоследствии Кунсткамера[9], взятая им за образец, была открыта в Санкт-Петербурге в 1718 году, а в 1721 году им была создана Академия наук.
Неизвестно, как долго еще продолжалось бы путешествие Петра по Европе. Из Австрии он собирался ехать в Италию, а после во Францию. Вполне возможно, вояж затянулся бы еще года на полтора. Но неожиданно Петру пришло известие из Москвы об очередном восстании стрельцов. Поездку пришлось прервать и срочно возвращаться в Россию…
Как относилась Анастасия Ивановна к роли Петра Первого в преобразовании России? В Голландии мы обсуждали это не один раз. Да, Петр построил Петербург. Но какой ценой? Сколько жизней было положено! Зачем насаждал употребление табака и крепкого алкоголя, из-за чего в России на многие годы утвердилась разрушительная традиция пьянства?
Я возражал ей в том смысле, что Петр совершил невероятное, с нуля построил город, свой Амстердам на Неве. Ввел законы, поскольку никаких понятных для всех установлений в ту пору не было. А, чтобы народ развлечь, специальным постановлением ввел новогодние праздники с елкой, с умыслом приобретал для кунсткамеры «собрание птиц, рыб, уродов и анатомические препараты».
К большому огорчению современников, а в ряде случаев дело доходило и до бунтов, Петр ввел в обиход забавы, каких на Руси до этого не было (порочные, как мы теперь понимаем), – курение табака и потребление алкоголя, от которого, как известно, земля под ногами начинает забавно вращаться, а казна успешно пополняться.
Да, согласна, пылко возражала Анастасия Ивановна, России нужен был флот, выход к Балтийскому морю, новые, как вы говорите, военные технологии. Но неужели нельзя было это сделать по-другому, не обесценивать до такой степени человеческую жизнь?
Что тут можно сказать? Спустя несколько столетий, уже в иные, казалось бы, более гуманные времена, ей довелось своими глазами увидеть, как человеческая жизнь не ставится «ни во грош». Что же говорить о нравах восемнадцатого века…