Но вот я пишу и совершенно, совершенно не верю ни в одно свое слово, совершенно не могу осознать, что я «умру – и конец!»
Тогда, в 1914 году, фонтанирующей молодости, избытку сил требовалась равноценная по силе и соразмерности антитеза. Такой противоположностью по контрасту могла быть только Смерть.
Теперь Бездна небытия приблизилась вплотную. И разум, казалось, был не в состоянии, не мог вместить надвигающееся неизбежное.
При ее жизни мне не приходилось обращаться к ней по имени. Теперь иногда прислушиваюсь к звукам слов: Анастасия, Ася… Ася Цветаева… Отчетливый отголосок осени. Звук ясного неба, чернильно-сиреневых астр.
Этих цветов было особенно много на ее похоронах в сентябре 1993 года.
После отпевания на Ордынке ее вынесли из церкви и на катафалке повезли на Ваганьковское кладбище. Гроб на плечах несли к фамильной могиле, где с давних пор похоронены ее мать и отец, а с февраля – сын Андрей.
Там было как-то так все сложно устроено, что напрямую опустить гроб не представлялось возможным, не задев останков близких. На глубине была вырыта ниша, некий ход, куда гроб был опущен, как спускают лодку на воду. В последний момент он как будто выскользнул из рук и скрылся под толстым слоем земли.
Было ощущение, что он поплыл по какой-то подземной реке.
Черное солнце двух судеб. А. Цветаева и А. Чижевский
Впервые имя «Чижевский» я услышал в доме Куниных. На стене висела местами выцветшая акварель на плотной бумаге. Охристыми красками была изображена Карагандинская степь с холмом на переднем плане, напоминающая марсианский пейзаж. Хозяева объяснили мне, что это одна из многих живописных работ, принадлежащих кисти ученого-биофизика, художника и поэта, отправленного в сталинские времена в ссылку в те самые края.
Второй раз об А.Л. Чижевском я услышал от Анастасии Ивановны. В 1977 году ей исполнилось восемьдесят три. Чудесная оптика зрения, соединенная с блестящей памятью, позволили ей спустя многие годы воссоздать образы авторов Серебряного века. Тогда мне казалось, а сейчас я еще более уверен в этом, ее книга воспоминаний, как зеленый живой остров, нежданно возникла из небытия, всплыла среди моря серого официоза, царившего в литературе того времени.
В те годы я работал в отделении реанимации городской больницы, располагавшейся в Сверчковом переулке, неподалеку от Чистопрудного бульвара. Как-то я сказал ей, что пытаюсь понять, почему в иные дни поступает неожиданно много больных с острой сердечной и церебральной патологией, иногда это происходит при резких колебаниях атмосферного давления, но чаще случается по непонятной причине. По-видимому, существует еще какой-то неизвестный мне фактор. Анастасия Ивановна посоветовала познакомиться с работами А.Л. Чижевского. А через некоторое время передала мне сборник научных статей, озаглавленный «Солнце, Электричество, Жизнь», опубликованный в 1972 году с дарственной надписью, сделанной его вдовой Ниной Вадимовной Чижевской-Энгельгардт. Удивили пометки, сделанные рукой Анастасии Ивановны. На полях книги попадались и знаки вопроса, вероятно, там, где ей недоставало знаний, чтобы разобраться в той или иной проблеме детально.
Так неожиданно для меня сплелись два этих имени – А.Л. Чижевского и А.И. Цветаевой.
А судьбы их оказались удивительно схожи. Они родились в последнем десятилетии XIX века с разницей в три года. Анастасия – в 1894-м, Александр в 1897-м. Оба рано осиротели. Мать Чижевского, так же как и мать сестер Цветаевых, умерла от туберкулеза. Оба они – и Анастасия, и Александр – учились в частных гимназиях, получили разностороннее образование, свободно владели европейскими языками.
В 1915 году у Анастасии выходит ее первая книга – «Королевские размышления», написанная под впечатлением от идей Ницше. Ровно в том же году опубликован сборник стихотворений и переводов Александра Чижевского. Это были юношеские опыты, в которых еще только просматривалась рука будущего мастера.
Но главная книга его жизни – впереди. Еще только пишется, еще только собираются воедино факты, которым предстоит стать впоследствии волнующими страницами, и шаг за шагом нам, его потомкам, будет открываться процесс формирования этой удивительной многогранной личности.
«…Отчего я обратился к Солнцу – сказать сейчас трудно… астрономией я стал пылко интересоваться еще в 1906 году, то есть девяти лет от роду», – писал он в автобиографической повести «Вся жизнь».
…Ужас и очарование охватывали его. И неодолимое желание вновь и вновь прикасаться к холодному металлу телескопа, подаренного ему отцом и открывшего мир, где сверкают разными оттенками небесные светила. Далекая и приближенная к нему линзами телескопа бездна ночного неба захватывала его до головокружения. Красноватый Марс, Юпитер, напоминающий шар, будто выточенный из драгоценного слоистого минерала, безупречные кольца Сатурна. Нацелив телескоп на Луну, он подолгу разглядывал ее мертвенный ландшафт, острый рельеф гор, словно циркулем очерченные кратеры, заново переживая очарование желто-зеленого лунного света. Возвращался в дом часто за полночь с пылающими щеками, ворочался в постели, не мог уснуть.
Как и Анастасия Цветаева, Александр Чижевский хорошим здоровьем в детстве не отличался. Так, по крайней мере, было принято считать в семье. Нередко до такой степени он испытывал на себе влияние погоды, что мог предсказывать приближающийся дождь или грозу. Близкие тревожились, полагая, что это может стать причиной серьезной болезни. Жизнь, однако, показала, что каждый из них сумел выдержать такие эмоциональные и физические перегрузки, какие в тех условиях даже люди крепкого здоровья не всегда были способны вынести.
Пройдет несколько лет, и Александр Чижевский сопоставит последствия высокой солнечной активности и события, происходящие в России и в мире. А пока что наблюдательный юноша тщательно зарисовывает увиденные в телескоп солнечные пятна, удивляясь нарастанию их количества.
И вот – первое озарение, вспышка, которая на долгие годы осветит его путь.
Александру как раз исполнилось семнадцать.
Дело происходит в начале апреля 1914 года. Ученики последнего класса Калужского реального училища неожиданно узнают, что вместо урока рисования им прочтет лекцию «ученый, изобретатель, философ», как его охарактеризовал директор гимназии.
Щурясь от весеннего солнца, перед ними стоял несколько старомодно одетый человек с открытым лбом. Александру бросилось в глаза его сходство с поэтами и мыслителями XIX века. Необычность его появления, непонятного назначения овальные предметы, сделанные из белого металла, свернутые чертежи… Гимназисты притихли, не понимая, что за этим последует.
Не торопясь, он сложил принесенные с собой предметы на стол, протер роговые очки. Никто из присутствующих не догадывался, о чем будет лекция, тем более трудно было предположить, что речь пойдет о реальности полета на Луну, Марс и другие планеты.
В те годы мало кто понимал не только значение, но и суть идей К.Э. Циолковского. Учитель математики в провинциальной Калуге, глухой, странный, с точки зрения обывателя, вечно поглощенный своими «абсурдными фантазиями», – кто мог тогда представить, что пройдет всего несколько десятилетий, и благодаря его математическим расчетам осуществятся немыслимые, воистину фантастические события: в околоземное пространство будет запущен искусственный спутник, а вскоре и ракета с человеком на борту покинет пределы Земли.
Ехать нужно было на окраину Калуги, спускаться к Оке по улочкам, вдоль промоин, затопленных весенними ручьями от тающего снега. Извозчик, с трудом преодолев препятствия, остановился у довольно ветхого дома с мезонином. За дверью слышно было, как хозяин идет по скрипучей лестнице, отпирает дверь. Юноша увидел Циолковского в домашней одежде. На нем была холщовая рубашка, подвязанная ремешком. Гостя он встретил любезно и пригласил к себе, как он выразился, в «светелку», на второй этаж.
Относительно небольшая комната служила ему одновременно и спальней, и кабинетом. К ней примыкала мастерская с верстаком, разными столярными и слесарными инструментами. Здесь же находился небольшой токарный станок с ножным приводом.
После Чижевский довольно детально описал эту комнату с опрятно застланной кроватью, письменным столом, заваленным книгами, и металлической моделью дирижабля на стене. Не знаю, был ли там рисунок ракеты, сделанный Циолковским. В свое время он произвел на меня сильное впечатление своей реалистичностью. Взгляд ведь задерживается на необычных деталях. Например, в одном из отсеков носовой части, по замыслу автора, космическим путешественникам надлежало принимать ванну. А сама ванна очень похожа была на ту, которая стояла у нас в коммунальной квартире, – с чугунными лапами и вычурными кранами. Соседи осенью солили в ней огурцы.
Молодой человек учтиво представился, напомнил ученому о лекции в гимназии и о приглашении посетить его. На что Циолковский сказал ему, что рад проявленному вниманию, поскольку посещениями не избалован, а его работами вообще мало кто интересуется.
Вопрос, который особенно волновал молодого человека, вначале поставил Циолковского в затруднение. В самом деле, может ли периодически возникающая активность Солнца оказывать влияние на растения, животных, на человека? Вот так гимназист! Вот они, мальчики XX века… Но ведь солнечная энергия воздействует на все объекты материального мира. Стало быть…
Циолковский ответил не сразу. Подумав, сказал:
– Было бы совершенно непонятно, если бы такого действия не существовало… Вам придется зарыться в статистику, любую статистику, касающуюся живого, и сравнить одновременность циклов на Солнце и в живом.
Трубка с двумя линзами позволила Галилео Галилею в начале XVII века рассмотреть и зарисовать лунные кратеры, кольца Сатурна и спутники Юпитера. Именно Галилей впервые направил свой телескоп в сторону Солнца и обнаружил странные образования на его поверхности. Ему принадлежит фраза, впоследствии ставшая крылатой: «И на Солнце есть пятна».