Тут я впервые посмотрела на маму. Она была вся заплаканная, встревоженная, какая-то выцветшая и очень несчастная. Мамочка моя!!! Как же я тебя люблю!
Вечером того же дня, когда я уже легла в постель, мама зашла ко мне в комнату, тихонько забралась под одеяло, и крепко-крепко меня обняла. Потом шепотом сказала:
– Знаешь, где я сегодня была? В церкви! Я должна была сказать «спасибо», за все то, что произошло в моей жизни: у меня есть твой папа, у меня есть ты, и будет еще кто – то. О большем счастье и мечтать нельзя, а, ты как считаешь?
Я кивнула, хотя мысли были заняты другим. Вот этим:
– Мам, а где мы все поместимся? Может, мне перебраться на кухню?
Мама расхохоталась так громко, что прибежал папа, встал в дверях, смущенно переминаясь с ноги на ногу, словно увидел то, что ему явно не полагалось видеть:
– А чего это вы тут в темноте сидите?
– Слышал, что предлагает твоя дочь? Она предлагает перебраться на кухню! Думает, так места больше будет, представляешь?
– А кушать мы, где будем? У тебя на кровати? Или на шкаф будем забираться?
Тут уж мы все расхохотались. Просто от того, что мы семья, и что у нас такие перемены, и они общие. А я еще думала, что мне надо поучиться пеленать кукол, а то мама такая маленькая, что, наверное, не справится с воспитанием малыша.
Вскоре у нас в доме затопали маленькие ножки. Вернее, в начале они, конечно, не топали, а лежали себе смирно в кроватке и кричали каждые три часа, как по будильнику. Одно только озадачивало моих родителей: они планировали мальчика (это папа), или девочку (это мама), а родились две девочки. Вроде как мамина двойная победа.
Помню, папа пришел из роддома такой серьезный, что я даже испугалась – не случилось ли чего. Сердце оборвалось, и дышать стало больно, и словно незачем. А он позвал меня на кухню, на семейный совет в усеченном составе.
– Лида, у нас тут такое дело с мамой вышло, – я замерла. – У нас близняшки, – мой крик ликования. – Две девочки, а мы готовили имя для мальчика, в общем, мама сказала, чтобы мы к выписке готовили варианты. Сразу нас с тобой ограничила: Октябрин, Трактарин, Терпсихор, и Олимпиадий не предлагать, – он меня обнял, а когда отпустил, его лицо светилось от счастья. – Только кушать нам, действительно, придется на твоем шкафу!
Вот такая у меня семья.
Наташка с Женькой выросли, обе белобрысые, сероглазые. В медицинский пошли. Наташка мечтает стать педиатром, а Женька непременно хирургом. Года три как мы с ними самозабвенно конкурируем. Дело в том, что у нас АБСОЛЮТНО одинаковый размер рук, ног, бюстов и всего остального. Покупаем всё в одном экземпляре, разных цветов, но, как ни крути, одного и того же размера. И как-то так получается, что Наташке с Женькой особенно, как они считают, идет именно то, что выбираю себе я?!
3
Так вот, возвращаясь к моему нестандартному отпуску.
Еще утром в пятницу, в свой крайний рабочий день, я решила поступить нестандартно и отправиться на дачу сразу же после работы. Чтобы осуществить эту затею, мне пришлось одеться как можно «демократичнее», как выразилась моя начальница, незабвенная Валентина Матвеевна. Вернее, она сказала следующее:
– Знаешь, Лидочка, если бы ты оделась еще чуть демократичнее, я бы тебя уволила.
Не знаю, чем ей не понравились мои вполне приличные брючки изо льна. Да, по колено, но это всё равно брючки, а не шорты: я их успела утащить у Наташки, а кофточку, само собой, у Женьки – будут знать, как прятать под подушку мои туфли. Но начальница при виде меня так скривила свои идеально подкрашенные губы, что ее очки-половинки едва не съехали с носа.
Хорошо, что я пришла на работу пораньше: неловко представить, что было бы, увидь она баул, в котором под тяжестью книг весело мялась моя одежда (вечерние платья, в отличие от героини мультика о Простоквашино, решила не брать). А еще брякал чайник, который мама забыла дома и непременно велела забрать.
Баул получился неподъемный.
Я с ужасом вспоминала, как я его везла сюда в маршрутке. С тоской представляя, как мне предстоит его тащить через всю Москву, сначала двадцать минут на автобусе, потом сорок минут – на метро, потом – по вокзалу, и еще от поезда до дачи полтора километра. Расстояние не ахти какое, но!.. Я еще раз тихонько потянула за лямки примостившейся под моим столом сумки – действительно, неподъемная.
Вечером я томилась в ожидании ухода начальницы. Примерно в четыре тридцать она вышла из кабинета и направилась к юристу – бедному нескладному мальчику, который разгребал жалобы недовольных туристов (кому отель не тот предоставили, к кому трансфер из аэропорта опоздал и возникли проблемы с заселением, а кто-то жаловался на плохую погоду: мол, почему не обеспечили, раз в рекламе говорилась, что Турция «солнечная»). Проходя мимо меня, она нежно проговорила:
– Лидочка! Вы еще тут! Я бы на вашем месте уже нежилась на пляже! Отправляйтесь скорее дышать кислородом и поглощать фрукты! Я вас жду через две недели посвежевшую, отдохнувшую, и, надеюсь, способную оценить то предложение, которое я собираюсь вам сделать.
Заинтриговала – так заинтриговала. Честно скажу, дар речи у меня пропал минут на пять. Но думать о загадочном предложении не позволил телефон. Звонила Женька и пищала в трубку, что они уже на даче, и все только и делают, что ждут меня. Что папа уже собрался идти на станцию – меня встречать, а я, бессовестная, всё еще на работе. Женька у нас вообще самая правильная. Дисциплинирует себя для хирургии. Она утверждает, что хирург должен быть очень собранным. Наташка всегда при этом добавляет: «Чтобы не отрезать чего лишнего».
В общем, временно выбросив из головы интригующий намек Валентины Матвеевны, я рванула свою неподъемную сумку на плечо и поковыляла к выходу.
– Лидок! Удачного отпуска!!! – солнечная Татьяна, богиня нашей ресепшен – зоны, махнула мне рукой.
Выглянув из-за баула я смогла только жалобно и благодарно пискнуть в ответ.
Когда спустилась на первый этаж и вышла на улицу, поняла, что силы у меня уже закончились. И осталось только два выхода: или вытряхнуть половину вещей из сумки прямо здесь, на тротуаре, или поступить нестандартно (в который раз за этот день) и поймать машину.
Почему-то второй вариант мне понравился больше. На всякий случай, я заглянула к себе в кошелек, убедилась, что деньги там точно лежат, и решительно взмахнула рукой. Мимо проезжали машины, торопясь попасть в пробки на выезде из уставшего города.
Передо мной остановилась симпатичненькая машинка иностранного происхождения. Из нее высунулся вполне приличный мужчина.
– Вам куда, девушка?
Я на всякий случай оглянулась – это точно мне? – но больше никого рядом с собой не увидела. Потом оглядела чудо зарубежного автопрома, которое стояло передо мной и блестело пухлыми боками темно-синего цвета, и почему-то подумала, что на поездку до дачи на такой машинке содержимого кошелька не хватит.
– Никуда, – единственное, что пришло мне в голову.
Мужчина усмехнулся:
– Девушка, вы же только что голосовали? Значит, вам нужна машина, чтобы доехать куда-то. Правильно? – я кивнула. – Поэтому я вас и спрашиваю, куда вам, если по пути, подброшу. И денег много не возьму.
– А сколько возьмете? – мама меня учила, что «немного» – понятие растяжимое. – Мне в Подлипково надо, пятнадцать километров по Осташковскому.
– Знаю, мне в Терехино, это чуть дальше. Пятьсот устроит?
Меня устроило. Но всё равно было как-то неловко.
Неожиданно приятный незнакомец забросил мой баул в багажник и галантно приоткрыл пассажирскую дверь.
На всякий случай я поближе положила мобильный телефон и крепко обхватила сумочку, усаживаясь. Наверно, я смешно все это проделывала, потому что мужчина усмехнулся, но говорить ничего не стал.
Москва летом в пятницу превращается в Содом и Гоморру накануне потопа. Потоки людей волнами стекаются в душное нутро метрополитена. Раскаленный асфальт плавится под ногами. Все торопятся из города, шум, гам, на дорогах переполненные автобусы и электрички, раздраженные голоса и взгляды. Кажется, что город готов разорваться на части и поглотить самое себя, лишь бы не видеть и не слышать своих жителей. Как же он устал от этого безумия! Город, как подросток, хочет, чтобы его оставили в покое.
Раньше, когда я была частью многотысячного потока, не замечала его. Но, знаете, всё выглядит иначе и особенно резко бросается в глаза, когда ты сидишь в прохладе юркой машины, тонированными стеклами ограждающей тебя от нервозной истерики мегаполиса.
Тихая приятная музыка играла в салоне. Я никогда не была знатоком современной поп-культуры, что западной, что нашей, но эта мелодия меня почему-то притягивала, умело озвучивала настроение замученного города.
– А кто это поет?
– Патрисия Каас. Не узнали? Это старый диск, насколько я знаю. «Piano Bar». Неужели не слышали?
– Честно говоря, редко слушаю музыку, – созналась я, – времени мало. На работе обычно радио работает, но там такой не услышишь…
– Неформатная. Я сам немного музыкант, знаю, что на популярных радиостанциях такой нет.
– Да? Вы музыкант? А на каком инструменте играете?
– На саксофоне.
– Джазмен? – ахнула я.
Мужчина кивнул. Машина, ловко свернув на автостраду, присоединилась к тысячам страждущих свежего воздуха автомобилистов.
Тут затрещал мой телефон. От неожиданности я вздрогнула, уронила его, и по законам подлости он куда-то закатился, продолжая вибрировать, стонать и издавать непонятные звуки, вовсе не похожие на пятую симфонию Баха. Мне пришлось сползти на пол, прежде чем я смогла его найти. Но ответить не успела. Пока я смотрела, кто звонил, телефон затрещал снова. Это была Женька.
– Ну ты, где? Папа с мамой уже успели поругаться из – за шашлыка и помириться снова, а тебя еще нет. Ты хоть с работы выехала уже?
– Я на проспекте Мира. Если повезет, то через час буду.
Молчание в трубке означало, что Женька соображает, а последовавшее затем сопение, что куда-то торопливо идет.