Мальчишкам не раз приходилось играть в чехарду, поэтому через «козла» они перепрыгнули словно лягушки, лишь Димка зацепился левой ногой и чуть не растянулся на брезентовом мате, но его подхватили сильные руки инструктора и поставили на ноги.
После прыжков через «козла» группа перешла к брусьям. Мальчишки, занимавшиеся с осени, одним движением выжимались на вытянутые руки, легко вскидывали ноги и, как наездники, оказывались верхом на брусьях. Сделав несколько махов всем телом, они перелетали через брус, соскакивали на землю и, приседая, вытягивали руки вперед.
Нико умел с ходу взлетать на живого мчавшегося коня, а тут вдруг опозорился: не смог выжаться. На брусья вскарабкался, вихляя всем телом. Это вызвало смех.
Слабаками оказались и Гурко с Ромкой, только тощий Димка правильно вскинул вверх свое тельце, но раскачиваться струсил и неловко соскользнул на землю.
— Чтобы догнать группу, вам придется отдельно потренироваться, — сказал Сан Саныч. — Ребята покажут, какие упражнения мы уже усвоили.
Повторяя то, что умели делать «старички», братья Громачевы и Зарухно так натрудили мышцы, что на следующий день с трудом поднялись с постелей и чувствовали себя изломанными. Но они не отступились: пришли на следующее занятие. Кроме того, в своем дворе Зарухно соорудили из жердей брусья, а вместо качелей повесили самодельную трапецию. Теперь они могли тренироваться не только в спортзале, но и дома.
Видно, Живнин переговорил с директором школы, потому что Щупак перестал придираться к Ромке и братьям Зарухно. Он даже как бы не замечал их. Впрочем, и сами ребята больше не давали повода для наказаний: меньше озорничали и старались учиться не хуже других. Ведь за «неуды» Сан Саныч не допускал к занятиям в спортзале, а если плохих отметок набиралось много — отчислял из группы. Приходилось тянуться.
Больше всего ребята любили оставаться после занятий в спортзале и совершать воздушные путешествия. По правилам игры полагалось обойти как можно больше снарядов, ни разу не спускаясь на пол. Сперва мальчишки на одних руках поднимались к трапеции. Держась только ногами, раскачивались, пока не удавалось ухватиться за кольцо, с колец переходили на канат, потом на шведскую стенку, а с нее — на шест, по шесту вновь поднимались до потолка и по наклонной лестнице спускались. Некоторые даже умудрялись еще кувырнуться на брусьях, пробежаться по «коню», перескочить на «козла», а с него на шест. Это развивало цепкость, смелость и силу в руках.
Однажды во время воздушных путешествий Николай Викторович позвал Ромку в раздевалку и там задал вопрос:
— Ты сам придумал знак вашей четверки или где-то видел его раньше?
— Видел, — признался Ромка. — Такой флажок у Анны, его ей мельник подарил. Я срисовал елку и ландыш.
— А кто такая Анна?
— Наша мачеха.
Расспросив, что делает Анна и часто ли бывает у мельника, Николай Викторович посоветовал:
— Больше своего знака нигде не рисуйте. Понял? Вы уже запутали одного следователя.
— Как запутали? — полюбопытствовал Ромка.
— А вот так, навели на ложный след. Человек мог месяц ненужными розысками заниматься. Хорошо, я вспомнил знак, который вы всюду развешивали.
— А кого ищет ваш следователь?
— Это тебе не к чему знать.
Но разве от Ромки так просто отвяжешься?
— Не бойтесь, я умею хранить тайны. Честное слово.
И Живнин согласился.
— Ты что-нибудь о банде Серого слышал? — спросил он.
— Как же! Бандиты у Фоничевых коня забрали и Матрешу мучили.
— У каких Фоничевых? Когда?
— Да осенью. Еще снег не выпал.
И Ромка рассказал все, что знал. Живнин заинтересовался:
— Где твои Фоничевы живут? Ты обязательно сведи меня к ним, а то у нас мало сведений об этих бандитах. Надо узнать, как каждый из них выглядит.
Не дожидаясь конца занятий, они пошли к Фоничевым. По пути не то в шутку, не то всерьез Николай сказал:
— Ну вот, теперь ты будешь моим помощником. Хочешь?
— Как доктор Ватсон, да? Хочу, конечно, хочу, — обрадовался Ромка.
Фоничевы их встретили неприветливо и настороженно. А удостоверение агента уголовного розыска привело их в смятение.
— Никакого Серого ни я, ни моя жена не знаем, — не глядя в глаза, за обоих ответил Трофим. — Так что зря пожаловали к нам.
— Да вы не бойтесь. Бандиты ведь всем угрожают, да руки коротки. Теперь вы будете под нашей охраной, — принялся убеждать их Живнин.
— Милиционера в дом посадите, что ли? — зло спросил Трофим.
Живнин не ответил ему, продолжал свое. Он знал, чем пронять извозчика.
— Нам известно, что вас ограбили. Если вы намерены вернуть своего коня и подводу, то должны описать, какой он был масти и как выглядела подвода. Иначе как мы их вернем вам?
Это, видно, подействовало на жадного Фоничева, но он не хотел, чтобы были хоть какие-нибудь свидетели.
— А чего мальчонка тут путается? — спросил он недовольно. — Пусть выйдет, нечего ему слушать.
— Выйди, Рома, — попросил Николай, — подожди меня на улице.
Ромка неохотно вышел, доплелся до калитки и там стал ждать Живнина.
Тот пробыл у Фоничева более получаса и вышел довольный.
— Ну как, не отпирались больше? — спросил Ромка.
— Все выложил с подробностями. Теперь мы будем различать бандитов по приметам.
— А вы меня возьмете ловить их? — попросил Ромка.
— Навряд ли. Бандиты вооружены. Недавно одного выследили, так он пальбу открыл… живьем не дался. У него-то и нашли носовой платок, на котором вышит знак — на фоне елки ландыш.
— А нашим ребятам можно об этом сказать? — спросил Ромка.
— Пока нельзя, потерпи.
КОМБИНАТОР
По Невскому я прошел к Гостиному двору со стороны Перинной линии. Гурко на месте не оказалось. Остановясь у киоска на самом бойком месте, от нечего делать я стал наблюдать за потоками пешеходов, снующих на панели и под сводами длинной галереи.
Публика была здесь разнообразной. Нетрудно было узнать приезжих. Взмыленные от беготни по магазинам, они сидели на мешках или фанерных баулах, поедали горячие пирожки или мороженое. С кошелками, озабоченные, плелись домохозяйки, а их обгоняли деловые люди. Прогулочным шагом фланировали лишь модницы и модники, они подолгу скептически разглядывали товары, выставленные в витринах, курили, смотрели, что с рук продают спекулянты…
Внимание мое привлек странный нищий. Он был в темных очках и длинном черном пальто с вытертым бархатным воротником. На груди его висела картонка. Крупные буквы, выведенные каллиграфическим почерком тушью, взывали: «Помогите бедствующему литератору». На земле у его ног лежала побуревшая и, видимо, когда-то дорогая фетровая шляпа.
Я приметил, что этот уже немолодой мужчина с серым вытянутым лицом, надев темные очки, прикидывается слепым. Он не обращал внимания на бредущих домохозяек, на провинциалов и служащих, а бормотать начинал, когда появлялись пешеходы с интеллигентной внешностью или хорошо одетые. Поворачивался так, чтобы надпись бросалась в глаза. В шляпу то и дело со звоном падала мелочь, летели рубли и трешки. Литератор же стоял в почтительной позе и благосклонно принимал подаяния.
За моей спиной послышался негромкий голос Гурко:
— Позиция выбрана правильная. Отсюда я и наблюдаю.
Младшего Зарухно было не узнать. Он наклеил узкие усики, надел серую кепку, такие же бриджи, куцую куртку и поношенные черные краги.
Видя мой насмешливый взгляд, Гурко сказал:
— Приходится всякий раз менять внешность, чтобы Ржавая Сметана не приметил слежки. Сейчас он подойдет к нищему. Ты стань поближе и послушай, о чем они будут говорить. Потом пойдем следом.
Чтобы не просто торчать около нищего, я купил у торговки пару горячих пирожков и, стоя спиной к «бедствующему литератору», принялся не спеша их жевать.
Вскоре действительно появился Антас. Он пришел с портфелем, опираясь на полированную трость. Большие роговые очки скрывали его белесые ресницы. Подойдя почти вплотную к нищему, Антас спросил:
— Принесли?
— Как условились. Но цена будет другой. Каждое письмо по полтора рубля.
— Писем не беру, — ответил Антас. — Как со статьей?
— Без писем статьи не отдам.
— Это же обираловка! Хорошо, плачу по рубль двадцать… в последний раз.
— Не нужна ли фотография Анны Ахматовой? С сыном и мужем? Отдам за синенькую.
— Хватит половины.
— В хорошем состоянии, с автографом.
— Приносите за трешку. В субботу не забудьте заглянуть к некрасовской родственнице… не завалялись ли рукописи из «Современника»? Вспомните адреса спившихся прозаиков и литературоведов… пойдут по полтиннику. И сядьте наконец за стол! Довольно вам здесь время терять.
— Это мой основной заработок, — возразил «бедствующий литератор». — Не могу усадить себя за стол. Я поэт! Мне уготована судьба мученика…
Не слушая оправданий, Антас отошел в сторону, отсчитал несколько рублей, затем вернулся к нищему, сунул деньги ему в руку и, получив в обмен сверток, сказал:
— Завтра в это же время.
— Сменю место. На углу Литейного у букиниста.
— Понял… Одобряю.
И Антас зашагал к каналу Грибоедова. Гурко присоединился ко мне, и мы пошли следом на небольшом расстоянии от него. Здесь, среди спешащей и прогуливающейся публики, мы были неприметны.
— Как ты думаешь, что у них за дела?
— Видно, Ржавая Сметана наткнулся на золотую жилу… Не могу только понять, что он скупает и для чего. Видится с какими-то старыми барыньками, ручки им целует… подкармливает пьяниц, водку им приносит… в общем, опять завел рабов, только не мальчишек, а пожилых людей. И не ирисками расплачивается, а учтивостью, угодничеством, рублем. Теперь не металл его интересует, а бумага, книги и какие-то статьи. Куда он их сплавляет? Выследить не удалось, но я его накрою… изобличу! Рома, поспрашивай у своих литкружковцев, может, они о нем и о нищем чего знают. Для меня всякие мелочи ценны.
— К чему тебе это все? — не понимал я школьного товарища.