Напоив лошадь из ведра, парнишка перелез через изгородь и зеленеющим полем побежал к березовой роще.
Оставив милиционеров наблюдать у хутора, Живнин опушкой леса поспешил за парнишкой. Поднявшись на холм, поросший березками и осинками, он увидел вдали второй хутор и какие-то приземистые постройки у петляющей речки. Дальше двигаться за парнишкой было рискованно. Вся земля здесь была засеяна клевером, викой, овсом, рожью. Местность просматривалась на две-три версты.
Улегшись на вершине холма, с которого хорошо были видны оба хутора, Живнин продолжал следить за парнишкой. Тот перемахнул еще через одну изгородь и задами прошел в дом с голубыми наличниками и зеленой железной крышей.
Минут через пять вместе с парнишкой из дома вышли двое мужчин. Взрослые направились к первому хутору, а подросток по тропе побежал дальше.
«Видно, где-то третий хутор, — подумал Николай. — Всю банду собирают».
В бинокль он хорошо разглядел приближающихся мужчин. Один из них, обутый в высокие охотничьи сапоги, нес короткую кавалерийскую винтовку. Он явно был хуторянином. Другой же больше походил на городского жителя. Справа свисала деревянная кобура маузера. На голове красовалась лихо заломленная фуражка с лакированным козырьком.
«Наверное, сам Серый», — рассуждал про себя Николай. Фоничевы, описывавшие внешность главаря насильников, упоминали френч с широкими нижними карманами и фасонистую фуражку с оранжевым околышком. Околышек сейчас был неопределенного цвета. Но он мог выцвести.
«Надо брать, — решил Живнин. — А то, если все соберутся в одном месте, нам их не одолеть».
Он покинул холм и опушкой леса вернулся к товарищам. Одного из них он немедля отправил за милиционером, сторожившим лошадей, и велел не мешкая обходить хутор с тыла, а с другим пробрался ближе к воротам и продолжал наблюдать.
Пришедшие на хутор бандиты выслушали старика и принялись внимательно осматривать двуколку. Они заметили, что задний борт ее был продырявлен в нескольких местах. Главарь ножом выковырял застрявшую в доске пулю и, держа на ладони, разглядывал ее.
Велев милиционеру держать, бандитов на прицеле, Живнин вышел из кустов и, остановясь в воротах, спросил:
— Ваша повозка?
— Наша, — ответил старик. — А ты откуда взялся?
— Я пришел вас арестовать, — ответил Живнин.
Высокий хуторянин мгновенно вскинул винтовку, но главарь удержал его.
— Погоди, не дергайся, — как бы досадуя, сказал он и с вежливой ухмылкой осведомился: — А у вас разрешение на арест имеется?
— А как же, — ответил Николай.
— Пожалуйста, предъявите.
Бандит явно издевался над ним и умышленно тянул время, чтобы выяснить, в одиночку ли действует Живнин.
— Девохин! — окликнул Николай.
— Есть Девохин! — отозвался милиционер, зашедший с другой стороны хутора.
— Взять на прицел того, что с винтовкой.
— Кемко!
— Есть Кемко!
— Действовать, как условились. Сумцову — прикрыть меня!
Отдав эти распоряжения, чтобы создать впечатление, будто хутор окружен, Живнин подошел почти вплотную к главарю и потребовал:
— Сдать оружие!
— Первому встречному именное оружие не сдают. С кем имею честь? — продолжал свою игру бандит. — Может, вы не тот, за кого выдаете себя. Предъявите документы.
Живнин вытащил наган.
— Сдать оружие!
Бандит, ухмыляясь, ждал, чтобы вначале была выполнена его просьба. Тянуть время было опасно, и Живнин, вызвав Сумцова, приказал:
— Обезоружить и обыскать!
— Вынужден подчиниться насилию, — сказал бандит и начал расстегивать кобуру. Затем неожиданно ударил милиционера в пах и выхватил маузер.
Живнин успел выстрелить раньше бандита, но и тот разрядил в него обойму. Они упали на землю почти одновременно.
Высокий хуторянин попытался убежать огородами, но его настигла пуля Кемко.
Серый, несмотря на ранение в грудь, попытался перезарядить маузер, но оправившийся Сумцов ногой вышиб из его рук пистолет и, обшарив одежду, доложил:
— Больше оружия нет!
— Связать, — распорядился Живнин.
— Не смейте руки крутить, — запротестовал Серый. — Сперва рану перевяжите! Ведь кровью изойду.
— Черт с тобой, — сказал обозленный Кемко. — Одним бандитом меньше будет.
Милиционеры отнесли Живнина на крыльцо и, сняв с него куртку и рубашку, осмотрели раны. Две пули бандита попали в живот, а одна застряла в бедре. Отверстия были небольшими, кровь едва сочилась.
— Не возитесь со мной, — сказал Николай. — Сперва подготовьтесь к встрече. Бандюги из третьего хутора могут нагрянуть в любую минуту. Заприте старика и старуху… поставьте наблюдателя. Если бандитов набежит много, Серого пристрелите. Он опасней всех.
Двое милиционеров пошли выполнять его распоряжение, а третий, перевязав раны Николая холстом, найденным в доме, принес на крыльцо маузер.
— Возьмите на всякий случай, — сказал Сумцов. — Я его зарядил.
Чувствуя, как с каждым вздохом уходят силы, Николай подумал: «Неужели умру? А что же будет с Мусей? Вот нелепость».
Подвинув к себе маузер, Живнин закрыл глаза, чтобы сосредоточиться и понять, откуда исходит тупая боль, растекающаяся по низу живота. «От поясницы, — установил он. — В печень или почку угодил… кровь, видно, заливает. Надо бы скорей в больницу. Нет, могут всех истребить в лесу, лучше здесь отбиваться…»
Когда вновь послышалась стрельба, Николай с трудом открыл глаза, взял в руку маузер, но поднять пистолета не смог…
КЛЯТВА КОМСОМОЛЬЦЕВ
В субботу огромные зеркальные окна пионерского клуба засияли чистотой, отражая в стеклах пешеходов. Двери и подоконники были побелены, кафельный пол вымыт до глянца, стены украшены флажками и лозунгами.
«Юный пионер верен рабочему классу».
«Пионер — друг и брат комсомольцу и другому пионеру».
Девчонки и мальчишки, по-праздничному одетые, сходились сюда со всех концов города. Одни самостоятельно, другие с братьями и сестренками, третьи — с мамашами, бабками и дедками.
На другой стороне улицы толпились любопытные. Здесь застревали тетки, возвращающиеся с базара, и старухи богомолки, направляющиеся в церковь. Они с неприязнью смотрели на клуб.
— Антихристово племя, безбожники! — бормотали они. — В таком магазине бесчинство устраивают. Тут же иконы и кресты продавались.
Сан Саныч привел своих гимнастов строем. Мальчишки, одетые в чисто выстиранные, хорошо отглаженные футболки и синие трусы, босиком, четким строем шагали по мостовой и пели: «Мы — молодая гвардия рабочих и крестьян».
Народу собралось столько, что всех клуб не вмещал. Взрослые и комсомольцы толпились на панели у входа.
Братья Громачевы и Зарухно устроились на скамейке у стенки, старались сидеть чинно, хотя это им давалось нелегко: руки так и тянулись дернуть за косичку проходившую девчонку или щелкнуть по затылку знакомого мальчишку. Они с трудом сдерживали себя.
От громких разговоров, окликов, писка и смеха в зале стоял гомон, как на птичьем базаре.
Только когда за столом, покрытым малиновой скатертью, появились секретарь укома комсомола Гоша Вострецов, Муся Мальченко и Геня Тубин, шум несколько стих. Первым, пригладив чуб, заговорил вожак комсомольцев:
— Ребята, прошу тишины! Ша!
Он был одет в матросскую форму и так энергично взмахивал руками, что мальчишки и девчонки в любопытстве смолкли.
— Во многих городах уже существуют пионеры, — сказал Вострецов. — У нас же первый отряд родится сегодня. Кто такие юные пионеры? Это младшие братья комсомольцев. Вступая в ряды коммунистической организации, они дают клятву быть верными рабочему классу и упорно бороться за новую жизнь. Наш город небольшой, но в нем много людей темных, запуганных церковниками, а иногда и просто враждебных советскому строю. В лесах еще прячутся недобитые банды белых и зеленых. Не всякий осмелится в таких условиях открыто носить красный галстук. Но честь и хвала тем, кто не струсит и смело понесет наше знамя. Кое-где вас встретят шипением, проклятьями, а может, и побоями. На пионеров будут наговаривать родителям, запугивать их. Но мы с вами станем жить спаянной и дружной семьей — по правилу: один за всех, все за одного. И нас никто не одолеет. Мы победим!
Потом выступил вожатый отряда Геня Тубин. Он объяснил, что в пионеры вступают добровольно, и кто сегодня еще не готов носить красный галстук, пусть не стесняясь скажет.
— Мы знаем, что многим ребятам еще надо посоветоваться с родителями, а некоторым придется вступать тайно, — сказал Тубин. — Но мы уверены, что в отряд придут самые смелые, которых никто не собьет с пути.
После речей ребята по одному стали подходить к Мусе Мальченко. Она повязывала на шею новенький красный галстук и торжественно говорила:
— Бороться за дело рабочего класса — будь готов!
И только что принятый пионер, салютуя, вскидывал руку к голове и отвечал:
— Всегда готов!
Едва девушка успела раздать галстуки, как в клуб прибежала ее запыхавшаяся подружка и взволнованно что-то зашептала на ухо.
Ребята заметили: Муся побледнела и, прижав левую руку к груди, простонала:
— Ой… ой! Как же это?
Глаза ее наполнились слезами. Она безвольно опустилась на стул, точно ноги больше не держали ее.
— Не верю… Не может быть! — словно сама с собой, горестно заговорила она. — Он жив… он должен жить!
Неожиданно Муся вскочила и, забыв о ребятах, кинулась на улицу. Мальчишки, не понимая, что случилось, устремились за ней.
Панели по обеим сторонам улицы на большом протяжении были запружены жителями города. Ромка с крыльца увидал, как посреди мостовой медленно двигались четыре крестьянские подводы, окруженные верховыми милиционерами. На передней, устланной папоротником и зелеными ветвями березы, лежал в белой рубахе и синем галифе Николай Живнин. Его восково-бледное лицо с открытыми глазами освещало солнце. Казалось, что Николай жив, что, обессилев в пути, он лишь прилег отдохнуть.