Мальчишки и девчонки седьмого класса уныло сидели за партами и с тоской смотрели в окна, за которыми сиял под голубым небом огромный мир с его лугами и речками, с лесами и болотами, наполненными таинственными шорохами и всякими неожиданностями. Там было купанье, рыбалка, грибы и ягоды, а здесь — повторение того, что уже осточертело.
Все меньше и меньше по утрам собиралось учеников в классах. Не решались нарушить дисциплину только пионеры. Братья Зарухно и Громачевы приходили в школу в красных галстуках и стойко высиживали все уроки.
Заниматься в пустых классах и учителям было неинтересно. Одни из них, дав задание, занимались рукоделием, другие, обложившись бумагами, что-то писали, не обращая внимания на учеников.
Ребята тем временем играли в перышки, в крестики, обстреливали девчонок жеваными шариками, читали книжки о похождениях знаменитых сыщиков Ника Картера, Шерлока Холмса, Ната Пинкертона.
Ромке было тошно от пустой траты времени, и он написал о порядках в школе в газету. Заметку напечатали и поставили подпись: «деткор Р. Гром».
В день выхода газеты директор школы по каким-то делам оказался в уездном отделе народного образования. Там, видно, взяли его в оборот, потому что вернулся он в школу отнюдь не в благодушном настроении.
Вызвав к себе Громачева, Щупак некоторое время с интересом разглядывал его через пенсне, затем, указав на газету, спросил:
— Ты писал эту кляузу про нашу школу?
Ромка не спешил с ответом.
— Дайте посмотреть, — попросил он.
Внимательно прочитав заметку и убедившись, что в ней нет искажений, Громачев сознался:
— Да, я писал; но не кляузу, а правду.
— Какая же у тебя, сопляка, может быть правда, если ты еще ни в чем не разбираешься…
Щупарик был разъярен. Стуча пальцами по столу, он принялся объяснять, как должен вести себя ученик, любящий свою школу и преподавателей. Он говорил пространно и занудливо. Ромка смотрел на него чистыми глазами и не улавливал ни слова из того, что вдалбливал ему директор. Он умел выключаться, и директор, заметив это, пришел в бешенство. Затопав ногами, он стал выкрикивать, что наказывает ученика пятичасовой отсидкой в голодальнике.
— Юных корреспондентов за правду нельзя преследовать, — с достоинством напомнил ему Громачев.
— Я тебя, подлец, наказываю не за статью, а за нахальное и неуважительное отношение к старшим, персонально — ко мне, к директору.
— В чем же выразилось мое неуважение?
— Ты не думай, что я слепец. Даже когда ты молчишь, тебя выдает наглый взгляд. Я все вижу. А сейчас — марш в класс. После уроков явишься для извинения и отбывания наказания. Иначе — за поведение двойка.
У директорского кабинета Ромку поджидали братья Зарухно. Узнав, о чем шел разговор, они решили защитить товарища.
— Пойду на плаху, но напишу в ту же газету о гонениях против юного корреспондента, — поклялся Гурко. — Пусть Щупарик готовится ко второму удару.
— А я соберу подписи всех ребят, — пообещал Нико.
Когда после уроков Ромка отбывал свои часы в голодальнике, к нему старым путем через фрамугу пробрался Гурко и положил на парту черновик статьи под названием «За правду — в голодальник». В ней сообщалось:
«Третью советскую школу в простонародье называют хуторской. И это не зря. Все в ней приспособлено для богатых хуторян — кулаков. И занятия в нашей школе начинаются не как всюду — в сентябре, а после уборки урожая — первого октября. В этот день двор школы будет заполнен подводами, прибывшими из тех мест, где еще недавно укрывались банды Серого. Празднично разодетые хуторяне привезут не только своих чад, но и подарки для учителей. Больше всего их достанется жене директора школы. В ее погреб будут сгружены кадушки и мешки. Кто из хуторян забудет это сделать — может оказаться без места в интернате. Жена директора всесильна, скупых она не жалует.
Наш юный корреспондент Р. Гром написал только о том, что местные школьники и учителя в ожидании хуторян вынуждены целый месяц бездельничать. Заметка была напечатана в газете. В тот же день на юнкора обрушился гнев директора: пионер был оставлен без обеда и заточен в пустой класс.
Р. Гром не пал духом. Он твердо сказал: «Только мое тело в вашей власти. Вы можете запереть, сжечь или убить, но не завладеть моей совестью. Я погибну, а правда будет жить. Не ждите от меня просьб о помиловании».
Мы, пионеры отряда имени Николая Живнина, протестуем против измывательства над корреспондентом и просим навести советские порядки в школе».
— Ну и ловок ты врать! — сказал Ромка. — Разве я вел такой дурацкий разговор с Щупариком? Враки нужно выбросить из статьи. И подредактировать ее не мешает. Что значит «в простонародье»? Так в старых книгах выражались. А вообще-то молодец, здорово написал!
Младшему Зарухно не везло: его статья опять не была напечатана. Но все же она сделала свое дело. Первого октября в школе появилась комиссия: три женщины и двое мужчин. Все они с серьезными лицами ходили между телегами и пытались разговаривать с хуторянами. Но те были неразговорчивыми.
Члены комиссии, посоветовавшись, отправились на дом к директору. Там их встретила дородная Эмма Януарьевна. Узнав, что непрошеные гости хотят осмотреть ее погреб и хлев, она подбоченилась:
— А кто вы такие, чтоб в мой погреб нос совать? Милиция?
— Нет, мы не милиция. Мы комиссия наробраза, — вежливо сказал очкарик в кожанке. — На директора школы поступила жалоба. Нам поручено проверить.
— А почему вы ко мне пришли? — спросила огородница. — Разве и на меня кто жаловался? Дом и пристройка — моя собственность. Я от родителей в наследство получила. Так что проверяйте погреба директора, а не мои. Без милиции никого не пущу.
Члены комиссии, не зная, как быть, потолкались во дворе и, вернувшись в школу, пошли искать директора. Он в это время водил по классам хуторян и говорил, что их дети будут рассажены на самые близкие от учительского стола парты.
Комиссию он встретил с показным радушием и, узнав о грубом поведении Эммы Януарьевны, сокрушенно сказал:
— Что же вы сразу не пришли ко мне? Можно было избежать недоразумений. Да, да, к сожалению… как бы сказать мягче… несколько прямолинейна. Видимо, сказывается грубое воспитание в детстве. Прошу простить ее и не обижаться. У меня лично действительно нет никаких погребов и складов. В доме Эммы Януарьевны я лишь жилец. В моем ведении — интернатские кладовые. Но они достояние родителей и поварих.
— Нам бы хотелось выяснить: случается ли вам получать подарки от хуторян? — стал допытываться председатель комиссии.
— Не буду скрывать… бывает, бывает, — подтвердил Щупак. — Но я и мои коллеги принимаем их только по одной причине: чтобы не обидеть сельчан. Позвольте полюбопытствовать, кто мог заподозрить нас в неблаговидных поступках?
Ему дали статью, подписанную братьями Зарухно, Антоном Милевским и Димой Громачевым. Дочитав ее до конца, Витольд Робертович рассмеялся.
— И взрослые люди эту мальчишескую выходку приняли всерьез? Даже создали комиссию, — изумился он. — Да знаете ли вы, какие это отъявленные негодяи?
И Витольд Робертович, сгущая краски, рассказал о хищении книг.
— Но наказывать ученика за напечатанную в газете заметку непедагогично, — заметила женщина в шляпке.
— Да разве я позволил бы себе! — горячо возразил Щупак. — Громачев был наказан за непочтение к старшим. Я должен заметить, что все эти ученики, подписавшие статью, вполне оформившиеся правонарушители. Их нельзя держать в нормальной школе. Они развратят учеников, дурные поступки заразительны…
Витольду Робертовичу удалось убедить, что статья написана мальчишками из дурных побуждений — желания отомстить ему за частые наказания.
Не понимая, как такие сорванцы могли стать пионерами, члены комиссии отправились к Тубину. Расспросив его о братьях Громачевых и Зарухно, они сообщили, к каким выводам пришел Щупак. Пионервожатый недоуменно развел руками.
— Я не знаю педагогических способностей директора школы, — сказал он, — но вижу, что он мастак наговаривать на ребят и желает опекать только кулацких детей.
— Ну зачем же так резко? Сгущать краски не будем. В его просьбе есть резон: интернат должен быть школой для сирот и ребят из далеких селений. А смешанный состав усложняет обучение.
— Но за пионеров, написавших заметки, я буду воевать: не позволю выгонять их из школы. К тому же вам не удалось проверить факты поборов. Не спешите с выводами. Разрешите мне поговорить с ребятами.
Вожатый вызвал братьев Зарухно и Громачевых.
— Почему вы написали в газету? — спросил он. — Только без вранья, иначе разговор будет коротким.
— А чего нам врать? — сказал Гурко. — Первый раз писал Ромка. Он везучий: его статью напечатали. Вторая статья моя. Но мне не везет: мои сочинения не печатают, а посылают на расследование. Я твердо знаю: Щупарик — взяточник. У моей матери остановилась приятельница. Она привезла в школу двух дочек. Но их не приняли, потому что не было подарков.
— Эта хуторянка еще здесь?
— Она остановилась у нас. Хочет хлопотать.
— Сведи меня к ней.
Тубин сходил к Зарухно и поговорил с опечаленной хуторянкой. Оказывается, существовало негласное правило: кто отдает детей в интернат, прежде всего договаривается с Эммой Януарьевной, сколько и чего нужно привезти в виде подарков.
— У меня очень долго болел муж, — утирая слезы, продолжала рассказывать хуторянка. — Все ушло на докторов и лекарства. Мне нечего было подарить, а девочек пора учить. Директор сказал, что я слишком поздно привезла их. Хотя в тот же день приняли мальчишек из соседнего хутора. Если я попрошу его в долг, примет он моих девочек?
— Не вздумайте этого делать, — предостерег ее Тубин. — Я сведу вас в наробраз. Нужно разоблачить хапугу. Ваших дочек без всяких подарков примут в интернат.
— Нет, нет, что вы! Никуда я не пойду. Потом моим девочкам житья не будет.
Уговорить вдову не удалось. Тубин сходил в милицию. Товарищи Живнина придумали, как можно все выяснить.