Ромка никогда не был в доме Стебниц и не знал, как вызвать Аллу. Сначала он стал свистеть, но никто не показывался. Тогда он поднялся на крыльцо и дернул за ручку звонка. Где-то в глубине дома залился колокольчик.
Дверь открыла высокая седая женщина. Она пристально посмотрела на смутившегося парнишку.
— Вам кого?
— Мне Аллу.
Женщина едва приметно улыбнулась и тут же поинтересовалась:
— Это вы свистели?
— Я, — признался Ромка.
— Так девочек не вызывают. Что о нас подумают соседи? Проходите, пожалуйста, Алла занимается музыкой.
Она пропустила Ромку в большую комнату, в которой стояло пианино и стены были увешаны картинами. Алла, глядя на ноты, ударяла пальцами по клавишам. Увидев Ромку, она бросила играть и обеспокоенно спросила:
— Сегодня был школьный совет? Выгнали, да?
— Нет, еще терпят, — весело ответил Ромка. — Мне теперь чихать на них.
И он показал Алле письмо, полученное из Ленинграда. Девочка, вчитываясь в строчки, зашевелила губами, затем вскинула глаза на Ромку. Они у нее сияли.
— Ромушка, теперь я тебе все прощаю! Победа! — закричала она и, схватив Громачева, закружила по комнате.
Бабушка надела очки и тоже прочитала письмо.
— Ну что ж, — сказала она. — С первым успехом! — И протянула ему, как взрослому, руку. — На пути у тебя еще будет много преград. Но первая преодолена. Очень важно вначале получить толчок, узнать, что ты не бездарь. Мне нравятся люди упорные, знающие, чего они хотят в жизни, смело идущие на риск. Но ты не обольщайся. Помни: писатель — это человек большой культуры и обширных знаний. В школе у тебя какие отметки?
— Неважные. Пятерки по физкультуре и рисованию, остальные тройки, двойки и, наверное, нули.
— Н-нда! — произнесла бабушка. — Значит, теперь для тебя самое важное — не бросать этюдника, как говорят художники, и упорно, я бы сказала, со злостью вгрызаться в науки. Иначе — гибель, попадешь в неудачники, а это самое жалкое и отвратительное племя завистников. Главное — сквозь силу своих знаний уловить неслышный зов туда, где еще никто не бывал. Какая отрада для художника!
— Бабушка, — взмолилась Алла. — Надо праздновать, а ты завела серьезные разговоры.
— Прости, внученька, ты права, — согласилась бабушка. — У меня уже самовар поставлен, вытаскивай на стол все вкусное.
Обе хозяйки засуетились. На столе появился попискивающий самовар, варенье, блинчики, мед, домашнее печенье и самодельное вино из крыжовника.
Ромка был усажен на почетное место. Старая художница наполнила рюмки вином и сказала:
— За ваши успехи, дети! Пусть ваша дружба будет прочной!
Ромка пировал недолго. Алле еще нужно было заниматься, и ему не мешало побыть одному и обдумать, как действовать дальше.
Дома у калитки Ромку встретил брат Димка.
— Тебя Тубин ищет, — сказал он. — Велел, как увижу, привести в отряд.
Не заходя домой, Ромка отправился в пионерский клуб. Геннадия он нашел в маленькой комнате. Вожатый встретил его не очень приветливо.
— Ты что же меня подводишь? — с упреком спросил он. — Я побывал в вашей школе. Картина неприглядная: некоторые пионеры учатся хуже неорганизованных ребят. Позор да и только! Что же нам теперь, исключать тебя или всем отрядом подтягивать?
— Исключайте, — уныло ответил Ромка.
Не таясь, он рассказал о столкновении с Цирпилой, о стихах, которые пустил по школе.
— То-то она на тебя взъелась! — словно обрадовавшись, воскликнул Тубин. — Говорит: «Ваш Громачев — разгильдяй и закоренелый бездельник. Таких не только нельзя держать в пионерах, а нужно исключать из школы». Может, мне стоит заступиться и поговорить с ней?
— Нет, не надо. Меня невозможно защитить. Я действительно редко готовил уроки. И в классе выключался: не слушал, что говорят учителя. Днем и ночью думал о стихах и рассказах.
— Худо, брат, в трудное положение ты себя и нас поставил. Что же предпринять?
Ромка вытащил из кармана конверт и молча протянул его вожатому. Тот развернул письмо и, прочитав его, хлопнул Ромку по плечу.
— Молодчина! Большевики никогда не пропадают. Добился-таки! Я бы на твоем месте не терялся: плюнул на школу и поехал в Питер. Раз ты решил стать писателем, то надо ковать железо, пока горячо. Нам советские поэты нужны. Поступай на завод, вливайся в рабочую среду и выковывай себе пролетарскую психологию!
СТРАННЫЕ СУЩЕСТВА ДЕВЧОНКИ
В пятнадцать лет ты еще не взрослый и уже не мальчонка. Нечто среднее.
Ромке хотелось самостоятельности и вольной жизни, но он опасался оторваться от дома. Что там ждет впереди? Кто поможет, если рядом не будет доброй Матреши, Димы, отца, братьев Зарухно и Аллы?
Алла вдруг стала ему ближе всех. Когда на последнем уроке зачитали список тех, кто перешел в восьмой класс, и его фамилии не оказалось, она, опечаленная, подошла к нему и предложила:
— Хочешь, все лето буду заниматься с тобой?
— Нет, — твердо сказал он. — Зачем же тебя наказывать, когда во всем виноват только я? Переэкзаменовка меня не спасет. Цирпила сумеет поставить такие преграды, что я непременно провалюсь. Зачем же нам портить лето? Пусть каникулы будут каникулами.
Но сам-то он переживал, только виду не показывал. Ведь стыдно оказаться среди тупиц и олухов, если даже Фридка, у которой лишь ветер в голове, беспрепятственно на троечках перешла в следующий класс. Не останется он на второй год в седьмом классе. Не бывать этому.
Заикаясь от смущения, Ромка признался отцу, что запустил уроки и не перешел в восьмой класс.
— Не хочу бездельничать, повторять то, что уже проходил, пойду работать, — сказал он.
— Зачем же работать без специальности? — заметил отец. — На машиниста учись. Самое милое дело. В месткоме путевки в железнодорожный фабзавуч есть. Взять тебе?
— Возьми, — согласился Ромка и сам под диктовку отца написал заявление.
В ожидании вызова он держался среди ровесников с таким видом, точно не школа вынудила его расстаться с ней, а он сам не желал больше удостаивать ее своим присутствием.
— Довольно штаны на парте протирать, пора делом заняться, — солидно говорил он ребятам, словно уже трудился на заводе и был самостоятельным.
Многие мальчишки завидовали его решимости. А Краснокожая — Зина Цветкова — даже сказала:
— Я знаю, ты будешь летчиком или артистом.
— Очень-то надо. Найдутся другие дела, — ответил Ромка.
Он продолжал ходить в гимнастический зал, с братьями Зарухно играть в футбол и баскетбол, а по вечерам бывал в саду клуба железнодорожников или в кино.
Однажды, после веселого фильма с Патом и Паташоном, Алла попросила проводить ее домой.
Вечер был тихим и теплым. Мимо с писком проносились не то стрижи, не то летучие мыши. Стебниц была в белой кофточке. Опасаясь, как бы какая-нибудь из мышей не вцепилась в нее, Алла то и дело озиралась. А Ромке казалось, что она боится чего-то другого. Ему еще не доводилось провожать девочек, поэтому он шагал, облизывая пересохшие губы, и не знал, что говорить. Первой нарушила молчание Алла:
— Когда уедешь, наверное, забудешь меня?
— Нет, не забуду. Хочешь… поклянемся дружить всю жизнь.
— Хочу. Но чем мы скрепим клятву?
— Кровью.
— Я согласна.
Алла остановилась под электрическим фонарем, протянула левую руку и, прикусив губу, ждала.
Ромка вытащил перочинный ножик и острием царапнул ее запястье, затем такую же царапину сделал и себе. Смешав кровь, он торжественно сказал:
— Клянусь!
— Клянусь! — повторила она.
Соблюдая заведенный в школе ритуал, Ромка напомнил:
— Клятву надо закрепить.
— Я могу, — смутилась девочка, — но мне придется рассказать бабушке. Ты, наверное, не захочешь, чтобы она знала?
— Ну, если бабушке, тогда конечно.
— К тому же у меня губы потрескались, — продолжала оправдываться Алла. — Потрогай… не бойся, можешь пальцем.
Он слегка дотронулся до ее чуть запекшихся губ. И тут девочка неожиданно прикусила его палец. При этом сделала испуганные глаза, словно ожидая наказания.
Другую девочку за такое озорство Ромка схватил бы за нос и заставил кланяться, просить прощения, а Стебниц не тронул. Лишь сунул укушенный палец в рот и дурашливо сосал его.
Алла хихикнула.
— Ах так? — воскликнул Ромка и, крепко обхватив ее шею, не поцеловал, а скорее куснул девчоночьи губы. — Вот тебе!
— И не больно… вовсе не больно, — сказала девочка, отталкивая его от себя.
Дальше они пошли уже не рядом, а на некотором расстоянии друг от друга. У калитки Громачев, никогда не просивший прощения у девочек, тихо сказал:
— Ты прости. Сама виновата, что я снахальничал. Бабушке хоть не рассказывай.
— Нет, скажу. Пусть знает, какой ты!
— Тогда больше к вам не приду.
— Ладно, промолчу, — пообещала она и вдруг с лукавством спросила: — А тебе-то хоть приятно было?
— Дух захватило!
— Значит, клятва состоялась?
— Друзья на всю жизнь!
Алла чмокнула его в щеку где-то у глаза и, скороговоркой проговорив: «Завтра встретимся у речки», убежала.
Прячась в тени акаций, Ромка постоял еще немного у калитки. Уши у него горели.
«Странные существа эти девчонки, — бредя домой, рассуждал он. — Попробуй пойми, когда они злятся, а когда довольны».
Дома к концу подходил ужин. Отец с Матрешей, утираясь полотенцами, пили вприкуску чай. Их лица так раскраснелись, что казалось, будто они вышли из бани.
— Ты что так поздно? — спросил отец. — Матреше лишние хлопоты.
— Да пусть, мне не трудно лишний раз подать, — заступилась она и, достав из духовки жареный картофель, поставила на стол перед Ромкой. — Кушай, а то завтра наголодаешься.
— Да, — подтвердил отец, — завтра тебе надо на врачебный осмотр. Поедем вместе. Ложись пораньше спать.
ВЗЯТ НА ЗАМЕТКУ
Седьмое небо осталось без хозяина. Иван Калитич прибежал из депо за сменой белья и сказал: