Не успел Ромка дочитать все объявления, как появился Юра.
— Пошли на третий этаж, а то в кассу опоздаем, — сказал он. — Гонорар давно выписан, нужен только какой-нибудь документ.
Кассу они нашли быстро. Ромка сунул в окошечко свое удостоверение личности и объяснил, зачем пришел. Кассирша порылась в ведомостях и на одной из них дала ему расписаться. Затем отсчитала сорок восемь рублей тридцать копеек.
Громачев был поражен. Он не предполагал, что так много заплатят. И Лапышев ахнул.
— Я бы на твоем месте каждый день писал, — сказал он. — И учиться на литейщика бы не стал.
— Не очень-то печатают, — возразил Ромка. — Из тридцати всяких произведений только одно взяли. Будешь со мной ходить на консультацию?
— Обязательно, — пообещал Лапышев. — А сейчас давай деньги разумно потратим. Одежонка у тебя какая-то куцая, мальчишеская. Надо бы тройку — настоящий костюм купить. Тогда ты сможешь где хочешь показаться.
Он повел Громачева в магазин готового платья. Там после нескольких примерок был найден черный костюм без жилета на Ромкин рост. Он стоил тридцать два рубля.
Купив костюм, парни прошли в отдел, где продавались рубашки и галстуки. Лапышеву понравилась белая рубаха с твердым воротничком. Но Ромка запротестовал.
— К ней запонки и галстук нужны. Давай лучше купим пару вон тех серебристых свитерков. Они по пятерке стоят.
Свитера были полушерстяными. Ромка купил один себе, другой Лапышеву.
— Это тебе от меня подарок.
— За что?
— В честь дружбы.
— Возьму, он мне нравится. Но я твой должник, — сказал Юра.
Осталось еще более шести рублей. По дороге они зашли в парикмахерскую, модно постриглись и наодеколонились. Потом отправились на рынок и купили пряников, орехов, копченой колбасы и четыре бутылки лимонаду.
В общежитии Ромка оделся во все новое. Лапышев тоже натянул на себя серебристый свитер.
Пришедшие с работы Шмот и Ходырь пощупали сукно костюма, погладили пальцами свитера и недоуменно уставились на товарищей.
— Где схапали новую справу? — спросил Ходырь.
— Кто деньги дал? — поинтересовался Шмот.
— Отец прислал, — соврал Ромка. — Сегодня мы приглашены на ужин. Помойтесь как следует, приоденьтесь. Пойдем к девчатам.
В восемь часов, захватив с собой гостинцы — орехи, пряники и лимонад, футболезцы двинулись наверх. На лестничной площадке их остановил запоздавший Самохин.
— Вы куда? Подождите меня, я только умоюсь, — попросил он.
— Не торопись, — ответил Ромка. — Мы без тебя обойдемся.
— Что значит без меня? Я тоже хочу.
— А мы не хотим, — стал втолковывать ему Лапышев. — Потому что от тебя чесноком воняет. Не надо было тайно жрать свою колбасу.
— А что, на всех мне ее делить? — обиженно возразил Самохин. — Это ж домашняя.
— Ну и сиди с ней, а мы погуляем.
И Лапышев показал бутылку.
Оставив ошарашенного Самохина на площадке, парни поднялись на девичью половину и постучали в дверь третьей комнаты.
— Сейчас… Одну секундочку! — послышался голос Слоника.
Секундочка растянулась на несколько минут. Самохин, прокравшись наверх, заметил, куда пошли футболезцы.
В этот вечер и девчонки приоделись в отглаженные платья, были тщательно причесаны и напудрены. Лимонаду и гостинцам они обрадовались.
— Тащите картошку, — распорядилась Слоник, расставляя на столе разнокалиберные тарелочки, ложки и вилки.
Нина и Муся торжественно внесли две больших сковородки с золотистыми ломтиками картофеля, поджаренного по-ресторанному.
— Прошу к столу! — пригласила Слоник.
Парни раскупорили бутылки и, разлив лимонад, принялись чокаться.
— За окончание колуна. Завтра зарплата.
— За дружбу!
В это время раздался громкий стук в дверь. Не ожидая разрешения, вошел комендант общежития.
— Что это у вас… пьянка? — строго спросил он, шевеля усами. — А ну не прятать!
Он кинулся к столу, понюхал все бутылки, кружки и, смутясь, буркнул:
— А мне тут один фабзавучник донес, что вы вино хлещете.
— Как его фамилия? — поинтересовался Лапышев.
— Кто его знает, конопатый такой… с рыжинкой. В шестнадцатой, что ли, живет.
— Самохин, — понял Юрий. — Ну и подлец! Мы ему всыплем.
— Не сметь! — строго предупредил комендант. — За драку — вон из общежития. Бейте где хотите, только не здесь. И вас, девчата, предупреждаю: парней не водить, к одиннадцати часам чтоб никаких гостей.
Неожиданное вторжение коменданта не испортило аппетита: парни принялись очищать тарелки, наполненные поджаристым картофелем, а девчата ели пряники, грызли орехи и пили лимонад. При этом смеялись, вспоминая, как грозно шевелил усами комендант.
Потом Шмот принес лапышевскую мандолину. Начались танцы. Ромку на тустеп пригласила Симочка.
— Ох, какой ты сегодня модный! — сказала она. — Фасонистые мальчики мне нравятся.
Ромка уже понимал, что если девчонки заглядываются на него, то в этом нет никакого чуда. Так оно и должно быть. Он ведь парень хоть куда. Ему всегда нравились девчонки своенравные, по-мальчишески бесшабашные. Но Симочка обладала иной бесшабашностью — женской. Видно, она знала немало уловок для завлечения парней: то кокетливо шевелила плечиками, то прижималась бедрами так, что он смущался, но не отстранялся от нее, хотелось продолжать эту еще не испытанную игру.
На второй танец он опять пошел с Симочкой и тут заметил иронический взгляд Нины Шумовой. Оказывается, она наблюдала, как действуют на Громачева уловки подруги.
«Кто из них лучше?» — не мог решить Ромка. Нина ему нравилась своим румянцем, ямочками на щеках и улыбкой.
За Симочкиной манерой танцевать наблюдал и Лапышев. В перерыве он подошел к ней и негромко сказал:
— Эх, жалко, играть некому. Я бы тебя покружил!
— А ты на губах сыграй, — предложила девушка. — Руки освободятся.
И они, напевая, принялись вальсировать. И Симочка к Юре прижималась так же, как и к Ромке. Это уже, видно, вошло у нее в привычку.
Огорченный Громачев подсел к Нине. А та, разгадав его настроение, продекламировала несколько строк из «Песни Фаины»:
Эй, берегись! Я вся — змея!
Смотри. Я миг была твоя
И бросила тебя.
— Это ты про Симочку?
— Угу…
Она не стоит любви твоей.
Пройди над ней, как астероид, пройди скорей…
— Хорошо, — согласился Ромка.
И остаток вечера они танцевали вдвоем. А Симочка сидела одна и злилась.
СТИХОПРАВ
В футболезии наступили дни разлада. Каждый отдельно покупал себе еду, кипяток приносили не в чайнике, а в кружках. Ходырь заправлял кипяток медом, присланным из Белоруссии, Самохин — брусничным вареньем, Шмот пил вприкуску с постным сахаром. Лишь Лапышев и Громачев по очереди покупали хлеб, булку, колбасу и сахар на двоих, а кипяток заправляли молотым цикорием.
Наступила дождливая ленинградская осень. Нудный сеянец сутками не прекращался. Баталии на раскисших футбольных полях кончились. По слякотным улицам не хотелось ходить.
Как-то, придя после работы домой, Ромка устроился на подоконнике сочинять рассказ о маленьких мальчишках. Он так увлекся, что не заметил, как появился в комнате Самохин. Тот несколько минут возился со своим сундучком, вытащил самоучитель и уселся с балалайкой разучивать мотивы песен. Он дергал струны и подвывал:
По диким степям Забайкалья,
Где золото роют в горах…
Пришедшие Ходырь и Шмот, видя сосредоточенные занятия товарищей, решили каждый заняться своим делом: Ходырь принялся выпиливать лобзиком из фанеры рамку, а Шмот вздумал прибить отставшую подметку на левом ботинке. При этом он напевал:
Кочергу себе достану,
Чертенят волохать стану.
Почему нет водки на луне?
Громачев умел отключаться, не слышать того, что творилось вокруг. Но на этот раз безголосое пение и стук молотка мешали ему сосредоточиться, он терял нить мысли. Наконец не выдержал, обернулся к шумящим и спросил:
— Вы что, нарочно воете? Это же не пение, а черт знает что!
— Не нравится — не слушай, — ответил Самохин. И, громче затренькав, диким голосом затянул:
Бродяга, судьбу проклиная,
Тащился с сумой на плечах!
Чтобы перебить его, Шмот повысил голос:
Если рожа не побита,
Непохож ты на бандита!..
Ромка попробовал заткнуть уши, но и сквозь вату проникали стук молотка и безголосое пение. Обозлясь, он бросил тетрадь и в отместку принялся не читать, а орать стихи:
— Однажды! в студеную! зимнюю! пору! Я! Из лесу! Вышел!
Ходырь принялся стучать об пол табуреткой и хохотать. А Шмот с Самохиным не сдавались и вопили:
Пусть она ряба, горбата,
Но червонцами богата!
— Ой здравствуй! ой здравствуй! мамаша!
— Откуда! Дровишки! Из лесу! Вестимо!
Ярунки недовольно застучали в стенку, уймитесь, мол, а позже устроили такой же тарарам у себя.
Прибежал встревоженный комендант:
— Вы что, белены объелись? Прекратите шум! Еще раз такое услышу — всех перепишу… потребую выселения. Тут общежитие, а не зверинец.
— И на балалайке уж играть нельзя? — обиженно спросил Самохин.
— Играй, но про себя… или пойди в красный уголок.
— Оттуда тоже гонят.
— Значит, плохо играешь.
На следующий вечер Ромка не остался в общежитии, а, надев новый костюм, поехал на Фонтанку в «Резец».
Был седьмой час. В коридоре и в большой комнате редакции толпились группами пожилые и молодые поэты. Многие из них, видно, приехали прямо с работы, так как были в спецовках, в промасленных куртках, кожанках. Они группками курили, делясь новостями, спорили, вполголоса читали приятелям стихи.